"в час, когда всё растаяло"

[j-rock-gay]

аффтар: AkiTaka
мыло: [e-mail]
фэндом: The GazettE
бэта: ------------------------------------------------------
название: "в час, когда всё растаяло"
рейтинг: PG-13
пейринг: Reituki
жанр: drama, POV Reita
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои пренадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: сивел ко второй части "из пистолета грусть целилась прямо в голову". полнейший OOC, нихрена не сочитается с реальностью, все факты вымышлены, совпадения с реальностью случайны. плюс, как мне кажется, конец затянут и протекает под грифом "too much". но мне лень переделывать. к слову сказать - я терпеть не могу подобных сюжетных поворотов, но он сам напросился.

да простит меня Великая Страна Япония, Японский Император и PSC. *дважды хлопнул в ладошки*

узнаем-таки, что в конце?

От этой боли не было спасения. Сдохнуть - это не лучший способ, не желание, даже не навязчивая идея. Это единственно возможный выход. Тогда мне так казалось.
Сейчас я думаю точно так же. Сейчас я уверен в правильности этого решения ещё больше.
Терпеть это невозможно. Непереносимо. Каким бы сильным всю жизнь я себя не считал.

Всё началось чёртову кучу времени назад. Тогда я жил в Осака, гонял мяч по футбольному полю дни на пролёт, ковырял по вечерам свой бас и горя не знал.
Была весна, я уже закончил школу, в колледж не поступил, а искать работу не торопился - родительское состояние позволяло.
Была весна и ни что не предвещало беды.
Был вечер, я как раз собирался уходить с поля.
Именно тогда моя жизнь измеилась в корне. Или правильнее будет сказать "кончилась".
Я встретил его в первый раз именно тогда. Он неуверенно обогнул сетку, ограждающую поле и подошёл к нам. Почему-то он обратился именно ко мне. Не сделай он этого, может всё повернулось бы иначе.
Он спросил, с трудом подавляя волнение, можно ли с нами поиграть.
Только потом я узнал, что он одного со мной возраста. Он был ниже меня ростом и его лицо было до крайности детским.
Оно таким и осталось. Но тогда я ещё не знал, что этой наивности не стоит верить.

Кою так на него посмотрел, что я всерьёз испугался за ребёнка. И совершил самую большую ошибку в своей жизни.
Я разрешил ему играть с нами.

Мы гоняли мяч до самого заката. Таканори оказался очень весёлым, быстро подавил смущение и как-то сразу стал частью нашей небольшой компании. Мы поняли, что он останется с нами на долго.

А я влюбился. Как последний идиот, влюбился так, что дыхание перебивало всякий раз, когда я просто вспоминал его имя. Таканори, Така. Така. Влюбился так смертельно, что даже сам боялся думать о своих чувствах. Не то, чтобы ему сказать.
Така просто обожал красоваться перед девчонками, обожал выделяться из толпы.
Его волосы были розовыми. Мои тоже.
Он играл на ударных, немного на гитаре. Я играл на басу. Кою уже тогда был прекрасным гитаристом.
Группа не могла не появиться.
Я, идиот, был счастлив быть с ним рядом, я делал всё, чтобы проводить как можно больше времени в непосредственной близости.

Со временем я научился просто любить, не нуждаться в ответном чувстве. Это чувство, эта моя любовь стала для меня много большим, чем воздух. Огромная часть меня.
Время неслось со скоростью звука, мы сменили несколько групп, Така стал вокалистом, потом появились "GazettE", ушёл Юне, пришёл Каи, всё вертелось, тысячи событий, взлётов и падений.
Всё это время Така был со мной рядом. Мы доже стали неплохими друзьями. Сейчас я думаю, что не сдавался, пёр вперёд, сметал все преграды во имя группы только потому, что был он. Был рядом. Он не был моим, но был со мной.
Я выдумывал себе девушек в тех же пропорциях, что он рассказывал о своих. На деле я честно пытался найти себе постоянного человека, пол мне был не важен. Ни что не было важно. Потому что я прекрасно понимал, что никто и никогда не сможет заменить мне его. Ни кто не умеет так улыбаться. Ни кто не умеет так мастерски обижаться на пустяки, так легко прощать и с таким упоением делать глупости. Ни кто не умеет писать такие песни, так проникаться мелочами, взращивать их до масштабов трагедии.
Ни у кого больше нет таких потрясающих губ. Словно припухших, словно только что целованных.
Я сходил с ума от ревности, сжирал себя заживо, бичевал за трусость. Но я молчал. Я бы ни за что не мог позволить ему потеряться.

А потом, совсем недавно, пару месяцев назад, он сказал, что у него есть девушка, на которой он хочет жениться.

Как я это пережил - одному Богу известно. Но я принял это стоически, улыбался, поздравлял. Даже сам поверил, что рад за него.

Тогда началась первая стадия моей смерти. Я совершенно не знал, куда себя деть, куда спрятаться от этой боли. Не мой.
Не мой. И никогда не будет моим.
Одно дело - постоянно меняющиеся девки, и совсем другое - жена.

Я думал тогда, что должен использовать свой последний шанс. Пока ещё есть хоть какая-то надежда. Успеть, пока он не женился. Признаться. Удержать его.
До того дня, когда он сказал о своей помолвке я никогда не плакал. Тогда я вышел из здания студии, завернул за угол и разревелся как пятнадцатилетняя девчёнка.

Конечно, я не признался. Испугался. Решил, что лучше приятельские отношения, почти дружба, чем ничего.

Господи, какой же я кретин... Я бы мог дать ему возможность соврать, соврать так, что я бы не узнал правды. Потому что любовь слепа.


Вчера я понял, что сдохнуть - единственный способ избавиться от боли. Такой ревущей, огромной, совершенно немой, бессильной боли.
Я способен простить почти всё. Всё. Кроме предательства.

Вчера Така поймал меня в коридоре студии и... Его слова я никогда не смогу забыть. И никогда не смогу простить.

Нет и не было никакой девушки. Тем более - помолвки. Он всё наврал.

Он всё наврал.

И зачем? Чтобы заставить меня ревновать!

Чёртов придурок, если бы он только знал! Если бы ревность была пищей, моей хватило на все страны третьего мира!

Но во мне что-то переломилось. В один миг из любимого человека, из смысла почти десяти лет моей жизни он превратился в банальное пустое место. В досаждающую занозу. В мелкий раздражающий фактор.
Меня не стало. Боль стала такой огромной, что отказались работать все, совершенно все органы чувств.

Он плакал. Я всегда мечтал увидеть его слёзы. Как знак доверия, я сам никогда не сделал ему больно.
В той, прошлой жизни.
Он плакал навзрыд, захлёбывался слезами, оправдывался, умолял о чём-то.
А я не чувствовал ни-че-го.
Я даже почти его не слышал.

Потом я сидел в кресле, его слёзы падали на мои щёки, он целовал мою кожу, едва касаясь. Наверное, это было хорошо. Приятно. Я и мечтать о таком не смел.
В той, прошлой жизни.

Теперь же мне было противно. Я не выношу прикосновений чужих людей.
И я оттолкнул его в тот момент, когда отвращение перешло границы. И я вышел из комнаты.

Я понимал, что иду умирать.
Как кошка, в дали от глаз любящих людей.
Шёл подыхать, как чёртова кошка.

Боль не могла сформироваться ни в одно обвинение. Не было во мне ни обвинений, ни претензий. Ничерта.

Через несколько дней эти самые обвинения, всё-таки, сформировались.
Я прекрасно всё сознавал. Такая кристальная ясность в сознании.
Во-первых, я ему поверил. Я понял, что он не врёт ни сколечки: любит. Любит до одури. Всю нашу жизнь. Так глупо. Немного смешно.
Пустое всё это.
Во-вторых, я понимал, что убиваю не только себя, но и его. Но во мне не осталось ни трепета, ни уважения, ни привязанности к тому, чем я жил все эти годы.

Я написал в блоге. Трусость? Да. Низко? Возможно.
Плевал я.
Написал, чтобы дать ему понять, за что именно он наказан. Чем именно мы с ним убиваем нас обоих.

За предательство. За враньё. За чёртово враньё.
Я не собираюсь мучиться один сознанием того, что мы могли бы быть вместе с самого начала. Пусть знает тоже.
Как он это переживёт - мне плевать.

Чёртово враньё.

Потом он позвонил. К тому моменту мне было плевать на столько, что я спокойно взял трубку.
Да, Така. Да, любил. Нет, не прощу. Сам виноват. Нет, никогда. Ты всё убил.

Сказал.
Жизнь тут же потеряла всякий смысл. Для чего?
Музыка была во имя его. Старания были во имя его. Дышал, ходил, смеялся, был смелым, стал сильным - во имя его.
Теперь всё кончено. Всё прошло.

Прошла примерно неделя с того телефонного разговора. В те дни, когда я появляюсь на студии - пустое место по имени Така становится действительно пустым - он не приходит. В те дни, когда я не нахожу в себе сил даже встать с постели - приходит он. Парни то смеются нервно, то лезут с расспросами. Но мне нечего им сказать.

Самое страшное время - ночь. Становится тихо, мысли лезут в голову, как споры смертельного вируса, от которого кровь идёт носом. Постоянно идёт носом кровь.
Нет. Всё кончено. Только тело пока этого не понимает. Ничего, это не на долго.
Скоро всё кончится. И станет хорошо. Тихо. Спокойно. Никак. Даже если ад существует - мне туда прямая дорога. И я пойду туда с удовольствием. С блаженным трепетом. Там лучше. Я знаю. Я видел настоящий ад. Да что там - я живу в нём.

Ещё неделя, вроде бы ещё и ещё. Концерты проходят на "ура". Така в своей стихии. Всё, как обычно, преувеличенно, всё плохо. И чёрт с ним.
Смотрю на него, словно только что узнал. Не знаю ни его привычек, ни характера. Ничерта не знаю.

Ха.

Если бы всё так было на самом деле. Память, чертовка, постоянно подкидывает сцены из прошлого: как сердце замирало сладко, когда Така, пьяный, висел на мне, умолял дотащить его до такси, а в итоге засыпал на моём диване. Как он улыбался, как красовался в новой рубашке, взахлёб рассказывал о проделках Корон. Я ненавижу собак, но Корон я полюбил почти как своего сына. Если бы знал, каково это - любить сына.

Ещё неделя. Сумятица. Всерьёз стал думать, как именно это всё прекратить. На что мне точно хватит смелости.
От чего-то прекрасно понимал, что мысли Таки заняты ровно тем же. Идиотизм.

Я не знаю, что случилось в моей одуревшей башке, но когда я решил - газ, это точно будет газ, я так развеселился, что смеялся от облегчения наверное, час.
А потом, чёрт меня дёрнул позвонить Таке.
Трубку он взял сразу же. Словно ждал.

- Привет. - Мне никак не удаётся успокоиться, перестать смеяться.

- Рэйта? - Теперь между нами только официальные и только полные имена.

- Привет-привет! Чего делаешь?

- Н-ничего.. - Его растерянность рассмешила меня ещё больше.

- Слушай, я так хочу подохнуть - прямо сил никаких нет! Нет, правда, Ру. С ума сойду скоро.

- Я тоже места себе не нахожу.

- О! Значит я угадал! Как хорошо... Слушай, я долго вот думал - а как лучше помереть? Всё думал, думал.. И решил. Я вот газом траванусь. А ты?

- Рэй... Рэйта, не надо, пожалуйста! Прошу тебя... Умоляю, не надо! - Он там плачет. Снова плачет, девка чёртова. - Рэй... Аки...

- Думаешь, не газ? А ты-то собираешься на тот свет? Или, думаешь, переживёшь? - Истерика. Форменная истерика.

- Аки... Я умоляю тебя, не вздумай! Я?! Я не переживу. Если ты... если ты это сделаешь, я точно пойду за тобой, понял?

- Я это и хотел предложить. Двойное самоубийство - как смотришь? Какая романтика.. И песня уже есть.

- Успокойся. Прошу тебя. - Прямо вижу, как он там в трубку вцепился. - Не умирай...

- А я уже умер. Всё, Ру. Ты же понимаешь. - Смех куда-то делся. - Я не могу так больше. Я не могу терпеть. Больно. Правда больно. Просто ужасно.

Я и не понял, когда начал плакать. Снова плакать. Мне вдруг стало необходимо пожаловаться. Просто рассказать всё. Динамик телефона громко всхлипнул Такиным голосом. Стало страшно.

- Мне тоже больно. Очень больно.

- Така... - Я лёг на пол и уставился в потолок. - Для чего ты врал?

- Я... Я хотел, чтобы ты ревновал. Чтобы ты испугался меня потерять... - Голос у него такой бесцветный, шелушащися. Неприятный.

- Если бы ты знал, КАК я ревновал... Я чуть с ума не сошёл от страха тебя потерять.

Я захотел всё ему сказать. С пометкой "задержка на вечность".

- Почему ты не сказал? Почему ты не...

- Почему ТЫ не сказал?.. У тебя были постоянные девки..

- У тебя были постоянные девки.

- Я всегда любил только тебя. Только тебя. Понимаешь? Я дышал тобой. Я даже не хотел взаимности. Я просто любил. И ревновал. Страшно.

Така замолчал. На долго. Я знаю, он пытается выдавить из себя хоть слово. Не получается. Знаю, вижу, как лопается его сердце и раскалённая кровь заливает его тело. Почему знаю? Потому что у самого тоже самое.

- Я... Тоже... Только... Тебя... Аки, не умирай, пожалуйста... Не умирай без меня!!!

Наверное, через минуту я понял, что слушаю короткие гудки.

Сил не осталось. Даже на то, чтобы убрать телефон от уха. Боль стала другой: ледяной, чистой, как водопад или что-то такое. Стало ужасно холодно. Время замерло вокруг меня и стало сужаться.

Потом раздался звонок в дверь. Потом стук. Сил нет. Ни открыть, ни видеть кого-то, ни реагировать на этот стук.
Надо доползти до кухни. Включить газ, голову в духовку и можно, наконец, уснуть спокойно.
Как это ни странно - дополз. Ужасно раздражает этот стук в дверь. Словно они хотят её выломать. И пусть себе.

Но Така просил не умирать без него. Просил! Господи, хоть секунду побыть с ним. Может там, за гранью, всё сотрётся и мы сможем...

Чёрт! Бесит этот грохот!

Сам не знаю, как, встаю, дохожу до прихожей. Я включил газ? Не помню. Открываю дверь. Долго, с трудом. Пальцы не слушаются. Включил или нет?

Меня сшибает на пол, я ничего не понимаю. Кто-то проносится в глубину квартиры, но быстро возвращается.

Така падает передо мной на колени. Заплаканный, бледный, едва живой.

Интересно, всё уже произошло?

- Если мы умрём, то только вместе, ясно? - Как всегда, делает обиженное лицо, дует губы, сердится. Мне становится весело.

- Ясно.

- Аки...

- Рэйта.

- Нет, Аки. Аки! - Он просто ложится на меня сверху, обнимает, прячет голову у меня на плече.

Это так хорошо, оказывается... Тяжесть его тела, его запах, его дурацкие длинные волосы... Это так приятно... Господи, чего я лишал себя почти пол-жизни? Сколько раз я мог вот так обнимать его? Только без слёз, без боли и без пущенного газа.

- Аки, прости меня... Умоляю, прости меня! Не будь кретином! Ты тоже виноват! Зачем умирать, если можно просто любить?

Это такое чудо - чувствовать, как он дрожит, как прижимается всем телом, как дышит сипло. Сколько раз я мог вот так слушать это, чувствовать? Только без слёз. И без одежды.

- Ты плачешь? - Меня это, почему-то, повергло в шок.

- М. - Он кивает и прижимается сильнее. - Аки... Я так мечтал, что смогу называть тебя по имени, вот так обнимать... Прошу тебя, не лишай нас... этого...

- Ты наврал. Ты обманул. Я же тебе верил.

- Ты тоже врал.

- В ответ тебе.

- Мы как в детском саду.

Потом он отрывается, снова делается холодно. Он упирается руками в пол и смотрит в меня. В самые-самые закоулки меня. Взгляд забитый, затравленный. Но живой. И он вдруг... Целует. Нагло, нежно. И только потом закрывает глаза. Я не закрываю. Я не могу.

- Така... - Мы оба вздрагиваем от этого слова. - Така, я уже включил газ.

- Я выключил, идиот. Я выключил. Потому что я не знаю, что там, за гранью. И я тебя не отпущу.

И я его обнимаю. Прижимаю к себе.
И теперь можно плакать. Теперь нужно плакать, обвинять, сердиться, толкать в грудь и снова плакать и обвинять.

Чтобы завтра этого уже не осталось.

Потому что завтра всё будет по-другому. Всё умерло, всё кончилось и теперь начнётся по новой.
Без слёз. Без этой ужасной боли. Без желания сдохнуть. Без пустоты.
И без одежды.


OWARI