аффтар: AkiTaka
мыло: vot_durrra@bk.ru
фэндом: The GazettE, X-Japan.
бэта: ------------------------------------------------------
название: Костёр
рейтинг: PG
пейринг: Reituki
жанр: Сказка, AU.
из цикла "Сказки". или "Страшные Сказки" - я не понял сам.
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: затронута религиозная тематика, конкретно - католицизм и Св.Инквизиция.
Сам аффтар верит в Бога, и богохульничать не хотел. Протест конкретно инквизиторскому беспределу, хоть и неактуальному в наши дни. Считайте это простым пинком простым гомофобам. Просто очередная сказочка о том, что Настоящая Любовь всё победит. Хиде я не обожествляю *враки-враки*, и не он выступает в роли Бога, нет-нет! В данной story есть как он, так и сам Бог. Хиде это просто... эмм... Средство? Третья Сила? Просто звукосочетание? Что-то вроде последнего, ага.
да простит меня Великая Страна Япония, Японский Император и PSC. *дважды хлопнул в ладошки*
странное Мальчик мой, маленький, щедрый на любовь, трогательный такой, любимый мой, мой, мой, мой... Дрожит, прижимается ко мне из последних, покидающих уже его сил. Трудно ему теперь.
Нас обрядили в белые рубахи, прозрачные почти, старые да колючие. Руки связали, смотали туго. Мальчику моему страшно, неудобно, руки болят. Но молчит мой маленький, родной мой и любимый.
А кругом толпа, хоть утро раннее, гудит, чертовка. Толпа - зверь дикий, жадный до крови. Хорошо хоть, на привязи пока.
"Привязь" та самая стоит рядом, на возвышении, одеждами красным глаза слепит. Молчит, глазами прожигает не дырки даже - пожарища. Кожа от этих глаз огнём горит, да я молчу. Ради мальчика моего, маленького моего и любимого. Ему-то куда страшнее. Он к ласке мной приучен, к нежности, а не к вот этим грубым тканям, верёвкам.
Толпа гудит, слов не разобрать, ибо животные - бессловесны, только рычать выучены.
Мне страшно, страшно тоже, даже кричать хочется. И за мальчика моего страшно и следующие минуты ужасом сковывают.
"Не выберемся" - шепчет мой маленький, голос сорвал от ужаса. Сердце моё трещит по швам, что старый камзол музейный. Обнять его хочется, но руки связаны. Прижаться бы к нему сейчас, шепнуть в утешение, что я рядом. Но...
- Последнее желание? - Цедит сквозь зубы тот, кто пока толпу сдерживает. Смотрит зло, нос морщит в отвращении.
Я глаза на него поднимаю, спокойствие призываю. Сейчас никак нельзя показать, что мне страшно. Потому что мальчик мой успокоиться должен. Выкарабкаемся. Хоть на тот свет, хоть в пустоту - но выберемся. Вместе.
- Святой Отец, - Говорить страх, как сложно, но я стараюсь. Мальчик мой вздрагивает. Я этого не чувствую, знаю просто. - Мы окружены толпой, которая нас ненавидит. Которая хочет крови, нашей крови. Нам не сбежать. Да и не побежим мы никуда. Развяжите нам руки, прошу Вас. Вы учите милосердию, так дайте мне обнять моего мальчика напоследок. Прошу Вас. Прошу...
Маленький мой, я знаю, вздёргивает голову, смотрит умоляюще. Он не видит нашего судьи, не повернуть ему так голову. Но он старается.
- И перед смертью от греха избавиться не желаете? - Священник с трудом визг сдерживает, так нас ненавидит.
- Любовь не есть грех, Святой Отец. - Тихо говорит мальчик мой, родной мой, мудрый. Тихо говорит, да все его слышат.
- Эту грязь вы зовёте Любовью, щенки?! Как смеете в лицо Святой Инквизиции зубоскалить, звери?!- Восклицает судья наш, крестом нагрудным в нас тычет.
- Щенки человеческие, дети. Пусть их, развяжи. - Говорит кто-то, кого я не вижу.
- Мы - как кошки в этом городе. Одни остались. Не сбежим. Развяжите руки, проявите ваше хвалёное человеколюбие! - Молю.
В этом городе кошек ненавидят так же, как нас. "Кошки - пособники сатаны! Дружки ваши!" - Кричал Проповедник с храмовой стены.
- Кошки!!! - Да. Кошки. И кот мой, котёночек, маленький мой - мурлычет согласно, на зло всему миру.
- Идите в ад!
Толпа снова шумит, возмущается, стращает адом и муками вечными. А мне не страшно, если маленький мой со мной будет. Бог простит. Бог простит.
На эшафоте звучат шаги, я чувствую, как лезвие царапает кожу, перерезая верёвки на руках, потом спадают и те, что притягивают нас к столбу. Мы стояли спиной к спине, но прикоснуться не могли друг к другу. Мальчик мой бессильно опадает, но я успеваю поймать его, к себе прижать, волосы мягкие поцеловать на последок.
- Не бойся, родной мой. Я люблю тебя, слышишь? Слышишь? Я с тобой. И мне не важно, куда дальше. Там - всего лишь Неизвестность. Не отпускай моей руки, не отпускай, милый мой, любимый... - Шепчу в его волосы пачканные, обнимаю, хоть сил нет совсем. Толпа кричит, ненависть падает в нас жирными кусками, от них дышать труднее всё.
Мальчик мой прижимается ко мне, сжимает мои рёбра, синяки тревожит.
- Сжечь.
Приказ сухой, нервный. Мне страшно. Становится страшно теперь совсем.
- Назови моё имя. Не забывай его, тверди, как мантру. Чтобы не потеряться там, за Порогом...
Под нами поджигают сухие ветки, огонь скрипит вокруг, быстро-быстро.
- Аки.. Аки-Аки-Аки-Акира-Аки, мой Аки, я люблю тебя... - Мой мальчик прижимается сильнее, носом в шею тычется, плачет, родной мой.
- Така, Така, мой, мой, мой, я тебя не оставлю, Така....
Огонь всё ближе, совсем близко, рубахи уже тлеют. Горячо. Больно страшно, но я пока терплю. В нос бьёт запах горелых волос, мне жаль его белоснежные волосы, я так люблю их, а они горят. Страшно ему, больно, плачет он, мой родной. Смелый мой, храбрый - только имя моё твердит, не жалуется, не кричит. Хоть и хочет, я знаю.
А потом огонь пробирается под рубахи, кожа уже не болит - отстаёт от мышечной массы. Огонь гудит, кричит вокруг, оглушает. Руки мальчика моего, моего Таки, сползают по моей спине, он терпеть не может больше. Ноги его слабнут, он сползает на обугленный пол, я держу, но мне тоже сложно. Я тоже сажусь, огонь уже не жарит даже - жалит легонько.
И вдруг... Огромные капли шипят на коже. Из последних сил мой Така поднимает глаза к небу и вдруг улыбается обугленными губами. Дождь усиливается, льёт безумный. И огонь стихает. Боль возвращается, Така мой скулит жалобно, больно ему, маленькому моему. Дождь стоит стеной, теперь крики толпы снова давят на уши. Зверь этот паникует, истерит, кусок у него из пасти лакомый вырвали. Мучитель наш, Святой Отец, визжит со своей трибунки, на Небеса сердится, чуть не проклинает.
Небо чёрное от туч, дождь льёт, я обнимаю Таку. Красные червоточинки украшают столб, к которому нас привязывали, пол эшафота тоже тлеет ещё, а по лицу его сажей перемазанному, текут капли, успокаивают, лечат.
- Хиде... - Он сам не знает, что говорит, не понимает смысла, но твердит теперь это слово, плачет, плачет, но теперь благодарно. - Спасибо, Хиде-сама...
Я понимаю, что язык мне неизвестен, но всё мне ясно. Выбрались мы, выкарабкались. Главный в Небесной Канцелярии, видать, любит нас, зверят человеческих, котят несмышлёных.
- Arigatou, Hide-sama... - Шепчу, вторю ему.
И толпа рассеивается. Часы зализывают ожоги, дождь всё идёт. Дороги превращаются в реки, а Небеса толкают нас порывом ветра.
- Вставай, родной. Любовь моя, вставай. - Я беру его руку, встаю, ног под собой не чуя. - Мы уйдём отсюда. Уйдём. И нам помогут, да?
Он встаёт, кивает согласно. Его волосы опалены, я не могу перестать целовать их. Обнять его страшно - болит весь. И я болю, весь, без остатка, но это ничего. Заживёт.
Мы встаём, мы держимся за руки и идём, по колено утопая в спасительной этой грязи.
- Хочу жить на холме. - Говорит мой мальчик, любимый мой. - Поближе к Нему, нас спасшему.
И мы будем жить на холме. Подальше от людей, думающих, что знают Бога. А потом, когда наступит время умирать по настоящему, в свой срок - быть может Бог и простит нас. Быть может. Бог. Не люди.
Интересно, Бог любит кошек?
OWARI