конец войны

[j-rock-gay]

аффтар: AkiTaka
мыло: [e-mail]
фэндом: SuJu
бэта: ---------------
название: Конец войны
персонажи:Eunhyuk, Leeteuk
жанр: Bromance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: френдшип. АУ. война мной вымышлена, ага. и вообще. не говорите мне ничерта. да да, и я к СуДжам прчастился(((((
статус: закончено
посвящение: Диве моей
Размер: 1757 слов

ололошке

Это случилось под конец войны. Тогда, конечно, ещё ни кто и не мечтал, что конец близок, все организованно и заученно боялись.
Меня забрали на фронт в марте, на сборы дали пару часов. Я боялся страшно. Ещё не закончив медицинский, я уже очень хорошо представлял себе что такое фронт и военный госпиталь.
Солдат было много, полных наборов конечностей - куда меньше. Сначала тошнило, пополам со слезами, потом тошнота спала. Только плакал по началу при пациентах. Теперь вот научился дожидаться конца смены, молодец. И боялся-то я не самой по себе смерти, и даже не уродства этого поколеченого. Боялся сделать не так. Боялся, что кончатся самые необходимые лекарства. Боялся, что кто-то осмелится умереть на моих руках. Ведь я и учился-то не на хирурга. Но пришлось и резать и шить. Что делать - война.

Война тогда казалась мне отвратительной вздорной бабой, жестокой жадной уродиной. Я искренне не понимал, за что мы умираем. За что умрут те, которым я каждый вечер обещаю выздоровление. А я не мог не обещать. Потому что в этой стране умирали люди. Умирали сотнями в минуту, в обнимку со страхом, болью, ненавистью и одиночеством. А тех, кто умереть боялся, да ещё и героя из себя строил - кидали на мой стол. И порой даже мне удавалось спасать. Смертей было меньше, конечно меньше, но неприлично много для неопытного студента. Я помню все эти тридцать четыре имени, лица, раны, последние просьбы и медленно затуманивающиеся глаза. Я всегда буду их помнить.

А потом, внезапно, как снег на голову, неожиданно для всех (по крайней мере для обитателей нашего госпиталя) случился Мир. На сколько я понял, мы победили. По крайней мере нас ни кто не вёл в плен. Случился Мир... За эти четыре месяца, проведённые в тихом, даже по военным меркам - тихом городке в дали от дома, я, кажется, успел от него отвыкнуть. Нас перевели в сеульскую центральную больницу, мне на грудь повесили какую-то медальку, велени возвращаться в институт. Лекции читать. Глупости какие!
Хотя, я всё равно был счастлив. Мне очень хотелось отмыться от этой войны, забыть, избавится от этого всего. Забыть запах чужой крови, смеси пота, грязи и слёз. Копоти. сгоревших волос, опалённых ран. От этого всего.
В последнюю свою смену я сидел в ординаторской и пил чай: страшный дефицит, подарок богатой мамашки одного из тех, кого я сшил удачно. Сидел, считал минуты до пересменка. Уже думал, как сойду на перрон сеульского вокзала, как вдохну воздух, запах которого успел забыть. Уже пять дней Мира. Уже пять...

В третьем часу ночи, я слабо помню, сквозь мою дрёму пробился шум, чужие голоса, резко бьющий по глазам свет, скрип каталки, топот, паника и его глаза.
Это случилось двадцать девятого июня, в четверг, в 02:43 ночи. В 02:49 он уже лежал на операционном столе с сумасшедшей кровопотерей и рваной раной в животе. Я смотрел спокойно: голова холодная, сердце спокойное, руки твёрдые.
"Умрёт и умрёт" - твердило существо, подаренное мне войной, "в конце концов, всех не спасёшь, да?"
Но это была первая операция, которую мне приходилось делать почти на ощупь. Я даже и не пытался сдерживать слёзы. Я видел вещи много страшнее ран этого парня, дважды я сам попадал под обстрел и вынимал пулю из своей ноги сам. Но так страшно, как в те два часа, что я его зашивал, мне не было никогда. В голове кто-то оглушительно орал "живи! живи, не смей умирать!". Его пульс неожиданно упал на ноль и от этого отвратительного ровного писка я сам чуть в обморок не упал.
- Не умирай! Не смей! Разряд 280, не смей! - Разряд, моя паника, его тело тряхнуло от удара электричеством и внезапно пульс выровнялся. Так легко, словно он просто пошутил, умирая. Умер понарошку.
Жетон на его шее медленно сполз, я присмотрелся но понял, что на нём нереально что-либо разобрать. Наверное, взрывом покалечило. На нагрудном кармане его куртки было выбито ничего для меня не значащее "S41B0743". Это не давало мне никаких представлений ни о его имени, ни о возрасте. Ни о чём.
А к следующей ночи он пришёл в себя. Я снова смог смотреть в его глаза, искать в них что-то, терять и, чёрт подери, искать снова. Эта игра показалась мне самой увлекательной в жизни.
- Где я?
Его тихий, слабый голос дёрнул меня в реальность слишком неожиданно.
- Прости! - Я вскочил с табурета и принялся искать папку с историей его болезни. - Прошлой ночью тебя доставили сюда с тяжёлой рваной раной в правой части брюшной полости и кровопоте...
- Ты штопал?
- Я... - признаться, я потерялся. То ли строго, то ли боязливо прозвучал этот вопрос. - Но я хорошо шью! Под Инчхоном быстренько навострился...
- Хорошо заштопал, я чувствую. - Он внезапно улыбнулся. - Итук. И я не очень хочу знать, что и как меня порвало, уговор?
- У..уговор.
- Представишься? Или это тайна?
- А! - Я в какой уже раз почувствовал себя идиотом, комично схватился за голову, словно рассмешить своего пациента хотел. - Ынхёк.
Итук рассмеялся и попросил воды.
Я вышел из его палаты, когда уже уснул, а мой сменщик давно удивлённо бездельничал за нашим общим столом.
- Я никуда не ухожу. - Сообщил я. - Остаюсь тут работать, пока вчерашний мертвец не встанет на ноги.
- Гиппократ замучил?
- Ага. Он самый.

Ну не мог же я сказать, что за такое короткое время умудрился стать... зависимым от этого человека? Я же держал пальцы у него под кожей, я ему под рёбра смотрел, я рыдал, в конце концов, как идиот последний! Итук...
Ему было двадцать три, мне - двадцать два. Я почти не возвращался домой по ночам, к нему ни кто ни разу так и не зашёл. Мы могли говорить обо всём на свете: о смерти, войне, поэзии, женщинах, ценностях, космосе и даже о Боге. И это было... легко. Мне даже показалось, что у меня появился настоящий Друг. Когда я поделился с ним этой "светлой" мыслью - он так мило потрепал меня по голове и сощурил глаза в улыбке, что я чуть не захлебнулся.
Однажды, когда ему не спалось, я сидел на его койке, мы пытались играть в го.
- Ты уже сюда почти переехал. Тебя родня не проклянёт? Хотя, скорее, меня...
- Ну.. Моя родня немного занята. Видишь ли, кончилась война, маме нужно "вывести в люди" все свои платья, а папа теперь пытается оправдаться, потому что струсил и не пошёл на фронт. Им немного не до меня. К тому же я давал клятву. Я обязан проследить твоё выздоровление.
- Хвала Гиппократу. - Мы чокнулись побитыми кружками с крепким чаем, которого у меня по прежнему было в достатке.
Он никогда не спрашивал, почему я слежу только за ним. Он прекрасно это понимал.

Прошло четыре недели, я снял швы. Немного боялся. Потому что это означало выписку Итука. А он жил в другом городе.
- Не бойся, я к тебе приеду.
Я только кивнул и проследил уходящий за горизонт моей новой вселенной поезд.
Началась "нормальная" жизнь. Я перевёлся в центральный госпиталь на подработку, восстановился в институт. Всё понемногу налаживалось. Итук звонил раз в неделю, смеялся, рассказывал что-то о незнакомых мне людях, я радовался за него, выучивал имена и биографии. Мне самому особо нечего было рассказывать.
Однажды он позвонил в первом часу ночи.
- Я завтра приеду. Сможешь встретить?
Я смеялся в голос, придумывал, куда его сводить. Наш город, снова ставший мирным, гипертрофированно ощетинился ярмарками, концертами, фестивалями и прочей разноцветной ерундой. Я понимаю людей, я не могу их осуждать. Война была страшной, двухлетней, не удивительно, что им хочется праздника. Праздника хотелось и мне, и вот, до него оставались какие-то часы.
Я стоял под вокзальными часами, нервно натягивал рукава на руки, не отрывал взгляда от минутной стрелки.
Если честно, мне было очень странно смотреть на него такого: стильно остриженные волосы, какая-то мешковатая кофта спокойного цвета на узкую майку, джинсы в обтяжку. Сразу было видно, что он старался выглядеть хорошо. Для меня. Это льстило. Хоть и заставляло чувствовать себя глупо: все эти модные шмотки никогда мне самому не шли, вот я и не знал,ж куда себя деть в собственной красоте. Через минуту он вынул наушники из ушей и, наконец, улыбнулся.
- Йо.
А у меня все сова в горле застряли. я мог только улыбаться.
- Не поздороваешься со старшим по званию?
Он рассмеялся, когда я вяло отдал честь.
А потом он меня обнял. Вот так, как невесты обнимают того, кто не должен был вернуться, чью похоронку заплакали до нечитаемой. а тут - бац - и вернулся.
Только...

Это странно, я сам себя не понимал, что же случилось. казалось бы, столько вместе были, я ему, хоть и номинально, жизнь спас... А говорить в условиях мира нам оказалось не о чем. Только какие-то пустые, односложные, поверхностные фразы. О семье, работе, погоде даже. Он приехал на неделю, остановиться решил у меня. И что, думал я, так все семь дней будет?! И почему, почему так, что с нами стало?
Потом мы валялись на матрасах на нашей террасе, пили пиво, он курил в ночное небо и молчал. Я смотрел на него не отрываясь и думал: вот он, мой самый родной человек на земле. Единственный, если быть до конца откровенным. А слушать - скучно. и очень неуютно.
Он затушил сигарету о дно консервной банки, повернулся ко мне и вдруг легонько поцеловал. какая-то секунда. Я уставился на него во все глаза, рукой рот зажал.
- Просто моя нежность.
И он легко так пожал плечами, словно не произошло ничего.
А произошло же! Что-то он этой дурной выходкой сломал между нами. Захотелось говорить, сразу стало понятно, какие именно вопросы нужно задавать. И стало легко, как тогда, в госпитале, в его полутёмной палате.
- Как шрам?
- Не болит. - Он задрал майку, демонстрируя мне розоватый шрам, по форме напоминающий дерево. - Только чешется иногда.
- Ты как ребёнок. - Я указал на него своей бутылкой, "за тебя".
- За нас.
Мы проговорили почти до полудня, мои родственники, хвала небесам, нас решили не тревожить. Уже засыпая, свернувшись в калачик, чтобы спрятаться от яркого солнца, я слабо ткнул его в плечо.
- Переезжай в Сеул.
- М.
Кажется, он кивнул, я не разобрал.
Но я был действительно счастлив.

А сейчас... Сейчас я стою в пробке, нервничаю, как последний из идиотов, мну в руках букет лилий, уже совсем не презентабельный. В костюме и при галстуке я чувствую себя уютнее, чем в брендовых молодёжных тряпках. Я еду в центральный костёл. Ах, да. Итук живёт в Сеуле уже месяц. И сейчас, в эту минуту, его лучший друг и шафер в одном лице просто непростительно опаздывает на его свадьбу.
Меня, почему-то особенно греет мысль, что это именно я познакомил его с девушкой, ставшей его невестой. Надеюсь, ещё не ставшей женой.
- Хёк, твою мать, где тебя черти носят?! Я не собираюсь жениться без тебя!
- Я скоро.
Я складываю телефон, вылезаю из душного такси и бегу со всех ног.

OWARI