четверг

[j-rock-gay]

аффтар: AkiTaka
мыло: [e-mail]
фэндом: B2ST
бэта: ---------------
название: Четверг
рейтинг: G
жанр: AU, сказка
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: отвратительно сопливая, пошлячная и буууэмная сказочка про ангелочков ><
статус: закончено
Размер: 1496 слов

банальная хренота

Он становится немного злее по четвергам, под вечер. Немного злее, чем обычно. Вообще он, конечно, совсем не злой. Но четверги — самые ужасные дни для него. Он не терпит боли, он ненавидит боль. Обычно он нервничает, сердится, ноет, ноет и ноет, даже если просто коленкой ударится на тренировке. А по вечерам четвергов молчит. Ходит угрюмый где-то до половины восьмого, потом шипит сквозь зубы и уходит в комнату. Все уже привыкли, никто не нарушает его уединения. Он лежит на кровати лицом вниз, кусает губы и сжимает кулаки. Ему хочется прокусить губу до крови, но нельзя, потому что уже завтра всё будет в порядке, а губа никуда не денется и заживёт, дай Бог, к следующему четвергу. Он знает, он пробовал.
Четверо ребят сидят в холле и старательно занимаются своими делами. Каждый из них уже прошёл это. Дуджуну уже нужно не более пяти минут на то, чтобы всё завершить, а Чунхён даже спать в эти моменты умудряется. У Чунхёна суббота, у Дуджуна — среда. Вторничный Ёсоб ковыряет в плошке что-то давно и безнадёжно остывшее и лениво жуёт. Он пока справляется с собой не так быстро, но ему повезло: процесс изначально был безболезненным. Больше всех страдает их понедельник, Кикван. Но ему хватило пары месяцев — он очень упорный — и теперь он справляется минут за тридцать. И работает, кстати, усерднее всех.
Хёнсын лежит на своей кровати лицом вниз и очень хочет взвыть в голос. Очень хочет закричать "остановите!". Кричать во всё горло "хватит!" и "я отказываюсь!" и "я больше так не могу!". Он молчит скорее из гордости, чем из желания стать сильнее. Он тихо на себя ругается. Говорит "прекрати" и сам себя слушается. Глаза намокают, но со слезами Хёнсын ещё более строг, чем с собой в целом и просто грызёт подушку.
Он отвлекает себя, пытается думать о танцах, выступлениях, планах на будущее.. Ничерта не получается, много лучше выходит злиться. Он злится на Старшего и Ёсоба, он очень злится на Чунхёна, потому что у них всё так легко. Очень сильно раздражает Донун, который ещё не дорос до этого ада, из-за младшего они так и не знают, когда завершается Неделя, какой день он себе выберет. Конечно, на деле выбирают не они, а сами дни, но это не важно. Хёнсын раздражается на то, с какой завистью на них смотрит Донун, как говорит, что очень хочет тоже. Дескать, плевать ему, что больно. За то так интересно.
Ничерта в этом интересного нет.
А, самое обидное, что это совершенно бессмысленно. Можно подумать, им без этого работы мало. Сплошные записи, выступления и тренировки. Да ещё и пол ночи в неделю трать на эту ерунду! Конечно, эта работа нужна людям тоже, она, безусловно, очень важная, но Мироздание, по мнению Хёнсына, могло бы и сжалиться. Выбрать для этого более свободных людей. Мироздание, конечно, не сжаливалось.
Пока Хёнсын, как всегда, старательно "раскладывает по полкам" суть происходящего, само Происходящее доходит до финальной стадии и он, всё же, тихо воет в подушку. Это отвратительно, самое отвратительное. Этот звук, с которым расходится кожа. Похоже на то, как рвётся намокший картон. Хёнсын сжимает зубы, злится, как никогда, но всё заканчивается немного быстрее, чем обычно. Возможно, скоро у него получится, как у Дуджуна. Он же так много старается!
Он лежит минут пять, приходит в себя, восстанавливает дыхание и открывает глаза. Перед его кроватью, на полу сидит Донун и смотрит во все глаза.
— Ты же знаешь, что нельзя... — Сипло шепчет Хёнсын.
— Они такие красивые... Самые красивые из всех... Можно.. Можно потрогать?
— Дай встать хоть...
Хёнсын больше не злится. Так всегда — злость обуревает только в процессе. Он с трудом выползает из кровати, стараясь не задевать перегородки и столбики, на которых держатся вторые ярусы. Он выходит в центр заваленной барахлом комнаты и медленно, осторожно, разводит руки в стороны, присматривается. А правда же, такие красивые — только у него. Донун прикасается к одному перу и Хёнсын чувствует приятную щекотку.
То, что с ними происходит, сложно назвать крыльями. Просто на руках вырастают перья. И не перья даже, по крайней мере, у Хенсына. У него — металлические пластинки, очень тонкие, ажурные, как кружево, с гравировкой. Если сделать волну рукой, эти штуки переливаются, как самоцветы. Хёнсын гордо смотрит на притихшего Донуна.
— А у Ёсоба что? — спрашивает он, потому что сам как-то не интересовался. Он слишком не любит эту работу.
— У него стрекозиные крылышки, размером с ладонь, вот такие. — Донун приставляет ладонь к своему локтю. — У него их штук по сто на каждой руке, наверное. Красиво.
— Глупо. — Фырчит Хёнсын, прижимая свои "перья" к рукам, чтобы одеть тёплую жилетку.
— Ну да, немного. — Смеётся Донун и помогает одеваться. — А у Киквана, например, хрустальные такие, побольше твоих даже. У тебя вот крови нет, а у него, говорит, каждый раз кровь идёт. По этому ему так больно. Заживает правда быстро.
Хёнсын хмыкает, но думает, что это и правда ужас. Волшебство волшебством, но не до крови же! Надо бы достучаться до этого Мироздания и поговорить.
— Поешь перед выходом?
— Ага, было бы хорошо.
Донун ещё раз проводит по чешуе из пластинок на хёнсыновой руке, улыбается и выходит. Хёнсын одевает узкие джинсы и шапку. Одеваться с этой ерундой на руках очень трудно, неудобно и противно. Он выходит в холл к остальным.
— Ох, красота какая! — Улыбается Чунхён, у которого по субботам появляются чёрные полупрозрачные крылья, похожие на драконьи. Тоже, конечно, на руках.
— Постарайся не задерживаться сильно, хорошо? Утром на запись. — Советует Дуджун.
— Ты это не мне говори а тем, кому помереть приспичило.
— А ты скажи, что сегодня занят, у меня иногда выходит так отмазаться. — Ёсоб улыбается немного сочувственно.
— Нет, не сегодня. У меня разговор к Начальству имеется.
Хёнсын доедает, ставит миску на пол и, попрощавшись, выходит на лестницу. На последнем этаже, перед выходом на крышу, в привычном месте, уже лежит список и ключи. Хёнсын хмурится, просматривая потрёпанную тетрадку на странице с сегодняшней датой. Больше тридцати.
— И вот охота вам по четвергам...
Он стоит на крыше, разминает шею, несколько раз приседает и прыгает вниз. Естественно, он не падает. "Крылья" хоть и металлические, а держат преотлично. Он забирает первую душу по указанному в тетрадке адресу и провожает до неба.
— А дальше — сам. — Строго говорит он, глядя на растерянность духа. — Да-да, ничего сложного. Вон, смотри, вход. Ну или жди до утра, мне тоже туда надо будет.
Дух невнятно кивает и Хёнсын срывается почти в пике. Он очень хочет поймать кайф от полётов, найти хоть что-то хорошее в этой ужасной работе. Кайф находится с трудом, но и это хорошо.
К середине ночи последний умерший доставлен по назначению, под облака, где вход в Распределитель. Хёнсын устал, ему очень хочется спать, а спать не светит до вечера, потому что запись, шоу, репетиция и снова шоу.
Он расталкивает очередь растерянных душ и первым отодвигает облако, прячущее вход. За облаком — обычная дверь, металлическая и очень дорогая на вид. Он так устал, что не стучит, а просто заходит в уютную гостиную с глубокими креслами. За большим столом, в самом мягком кресле сидит тот, кого называют Мирозданием. Мироздание отрастил волосы и, зачем-то, превратил их в объёмные кудряшки. Хёнсын хихикнул бы, не постеснялся, если бы так не устал.
— А, Джанг Хёнсын! Привет-привет. Что привело, Четверг?
— Э... — Хёнсын понимает, что не знает, с чего начать. Он мнётся, потом садится в одно из кресел.
— И сколько ты мне сегодня привёл? — устало спрашивает Хичоль.
— Тридцать три.
— О мой Бог... — Хичоль потирает виски. — Я хочу уволиться.
— Вот об этом я и хотел поговорить...
— Хочешь на моё место? — Мироздание лукаво щурится.
— Нет-нет!!! Ни в коем случае! Я... Я хочу, чтобы Вы уволили нас..
— Вас?
— Да, всех пятерых.
— И кто будет работать тогда, интересно? — Беззлобно, но строго интересуется Хичоль.
— Ну я не знаю.. Кто-нибудь другой... Мы слишком устаём.. Все эти записи, концерты...
— А я, по твоему, не работаю? У меня радио, выступления, проекты... Твиттер, в конце концов! А я вообще работаю один, между прочим. Так что не жалуйся.
— Но у Киквана идёт кровь!
— Ну что делать... — кажется, Хичоль этим действительно расстроен, не смотря на равнодушное лицо. — Я что-нибудь придумаю с этим.
— Не уволите? — Обречённо выдыхает Хёнсын и, на всякий случай, делает умоляющие глаза. — Совсем?
— Нет. Пока нет... Не сейчас... Иди, утро скоро, а у меня тридцать три желающих пообщаться. И да, передай вашему младшему, что завтра у него первое дежурство.

Хёнсын выходит, злясь на свою слабохарактерность. Хотя, что он мог? И правда, Мироздание работает один, а на земле у него тоже дел по горло... Естественно, их никто не уволит.
Он спускается на свою крышу, расписывается в потрепанной тетрадке за свой день и спускается в квартиру. Пока он идёт по лестнице, пластинки исчезают, тают, как льдинки на солнце, оставляя на коже капельки, похожие на ртуть.
В доме все спят, Хёнсын раздевается, быстро принимает душ и, зевая, смотрит на часы. Спать осталось около часа. Перед тем, как забраться на свою кровать, он шепчет Донуну:
— Ты у нас Пятница. Так что готовься.
Он засыпает моментально, ни о чём не думая.


OWARI