ждать

[j-rock-gay]

аффтар: AkiTaka
фэндом: SuJu
бэта: ищу!
название: ждать
персонажи: EunTuk
жанр: Romance, R
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: я решил заглянуть в будущее и подумать, как что будет в связи с уходом Лидера в армию.
статус: закончено
Размер: 1242 слова


Инхёк пытается понять, сколько раз за последние полтора месяца ему было действительно весело. Так весело, по-настоящему, чтобы от собственной улыбки не тошнило. Думает, думает и вспоминает - что только однажды было. Почти сразу после того, как стало очень плохо, как раз тогда, шесть недель назад. Он тогда напился в самую наглую из скотин, напился почти до беспамятства, и было весело действительно от всего. Но только тогда.
Потому что как раз на кануне пьянющего вечера стало не просто плохо, а просто охренительски паршиво. Феерически дерьмово. Очень-очень плохо.
Нет, все, конечно знали. Все знали и он сам знал прекрасно. Но до определения точной даты никто как-то и не думал о том, что Итук правда уйдёт в армию.
Уйдёт, исчезнет из жизни группы, из жизни в целом, на два хреновых года. Но самое ужасное, что Итук исчезнет из его личной, персональной жизни. От этого стало паршиво так, что Инхёк опьянел чуть ли не с первого стакана и пил до тех пор, пока не упал трупом посреди гостиной.

Во всей группе царит некая подавленность. Но Инхёк подавлен совершенно особенно, как-то вне рамок дозволенного. На камерах, на людях шумит и придуривается больше обычного, а наедине с Туки молчит, словно жужжит весь и постоянно прячет глаза за белоснежной чёлкой.
Итук говорит:
- Не ходи с такой постной миной.
Итук говорит:
- Я же не умирать иду!
Итук говорит:
- Это же не так долго.
Итук говорит:
- Я хочу запомнить твою счастливую рожу, а не это!
Хёк бурчит что-то в ответ и отворачивается. Ему сложно с собой бороться. Он просто любит. Любит каждым кусочком себя самого и понимает, что останется один на семьсот шестьдесят дней. Когда думаешь "семьсот шестьдесят дней", кажется, что не так уж это и много. Но вот два года.. Два года для Хёка - это дольше, чем жизнь. Это дольше, чем вообще всё! Это же просто уму не постижимо, как долго!
"Не хорони меня" - просит Итук.
"Не грусти так заранее, успеем ещё натосковаться" - просит Итук.

За неделю до назначенного дня Инхёк немного приободряется, даже смотрит как-то хитро. Держит себя в руках, конечно, хоть и хочется всему свету рассказать, что они вместе, вместе уже почти год, что он любит и любим. Чтобы пожалели его, посочувствовали. Хотябы группе рассказать - так язык чешется, что сил нет. Но терпит. Он - хороший мальчик.

Вечером накануне отъезда Итука Хёк зовёт его в спальню много раньше положенного, уговаривает наплевать на пьянку и сборы. Он снова мрачен и тих, как никогда. Садится на кровать и опускает голову так, что лопатки выпирают, как у гепарда и шея кажется длинной и тонкой особенно. Итук щурит глаза в улыбке и забирается на кровать за его спиной, проводит пальцем по линии позвоночника. Потом не выдерживает и мягко целует в шею.
- Ну... Перестань. Я правда хочу, чтобы ты улыбался. Чтобы был придурком. Ну как мне тебя такого оставить?
Хёку очень хочется сказать "так не оставляй", но он уже не маленький, он всё понимает пркрасно. Он жмурится от ощущения поцелуя за ухом и тихо бурчит:
- Иди ко мне, а?
Туки улыбается спокойно, слезает с кровати и садится на корточки перед Хёком. Кладёт руки ему на колени и старается заглянуть в глаза, под чёлку. Ему грустно самому, грустно так, что не вышептать. Но он просто хочет оставить это на завтра, на долгую дорогу до части и последующие два года. Не сейчас. Он берёт руки Хёка и пытается снять их с коленей.
Хёк целуется очень хорошо. Приятно и как-то необычно, особенно. Что-то он умеет такое вытворять своим языком, что у Итука по спине как морозом продирает от удовольствия. Хочется вот так целовать его долго-долго, гладить расслабляющиеся ладони, и чтобы не нужно было никуда уезжать. Хотя, на самом деле, хочется целовать его совсем по-другому, глубже и жарче, раздевать его, трогать, давать удовольствие и слушать, слушать, как он сипло дышит. Нельзя. Итук считает, что Хёк ещё не готов для такого. И он терпит, хоть и кружится голова.
- Детка, давай перестанем... А то я...
Хёк сердится немного, перед глазами Итука мелькает белоснежный всполох чёлки и он смотрит на вытянутую шею, чуть напряжённую линию челюсти.
- Перестань. Поцелуй.
- Не издевайся. Я же...
- Я тоже.
Глаза у Хёка жгучие, чёрные от широких зрачков, и взгляд уверенный и твёрдый, когда он смотрит Туку в глаза.
- Правда.
И Тук целует. Целует сразу так, как давно хотел. Влажно, жарко, больно даже. Приподнимается, заставляет лечь, забирается руками под растянутую футболку и Хёк действительно дышит сипло. У Хёка подрагивают ресницы, которые сейчас видны особенно чётко, он закусывает губу и податливо выгибается навстречу, шарит руками по постели. Это очень хорошо. Очень жарко.
Хёк цепляется за белоснежную футболку Итука, тянет её наверх, ему смертельно нужно чувствовать максимум обнажённой кожи на себе. Он хочет привязать Тука к себе. Привязать так, чтобы он вернулся через два года именно к нему. Не к группе, не к людям, не просто "домой", а именно к нему. Чтобы все два года он вспоминал его тело. И он действительно его хочет. Хочет давно и просто сходит с ума в последнюю неделю, в которую он, задыхаясь от смущения, готовил своё тело к этому.
- Раздевай меня.
- Уверен?
- Уверен. И разденься сам.

Хёк очень пластичный, неожиданно ласковый и отзывчивый. Ему хочется, хочется больше и больше, он почти неразборчиво шепчет "да, да, да..." и старается дать максимум удовольствия. Совсем не думает о себе. Но и так - от каждого прикосновения - он чувствует свой позвоночник пластичной трубкой, по которой туда-сюда катается ледяной до ожогов шар восторженного удовольствия. Просто потому что это именно Итук. Именно его, только его Итук.
Когда, ничего не уточняя, не переспрашивая, вытягивая всё возможное доверие, Итук плавно входит в почти расплавленное тело, в глазах темнеет. Хёк выгибает спину до боли, прижимает к себе, целует, куда попадётся и заставляет делать всё так, как хочется Туку.
Туку хочется жарко, бездумно, медленно и нежно. Он старается не закрывать глаза, потому что сейчас у Хёка именно такое лицо, которое хочется запомнить. Именно такой голос, именно такой запах. Он дотягивается до хёкового уха и шепчет:
- Я вернусь к тебе. Именно к тебе. Жди меня, слышишь?
Хёк целуется очень хорошо. Очень нежно, невнятно и очень приятно.

Потом он, обалдевший и счастливый, тянет Итука к себе и готовится уснуть. Он ведёт себя так, словно завтра никто никуда не уезжает.
- Ты будешь мне писать?
- По два раза в день. - Итук лохматит Инхёку волосы и смеётся. - Большой ты идиот. Это же ты мне должен писать. И ждать меня должен ты, а не наоборот.
Хёк молчит, старается не грустить и осознать то, что только что произошло. Произошло очень приятное. И важное. Хорошо даже, что оно случилось именно сейчас, а не раньше - было бы не так захватывающе. Итук пахнет каким-то особенным, родным запахом и улыбается себе.
- В дороге поспишь.
Хёк целует лениво, спокойно и так, словно впереди - целая жизнь. Он всё так делает, словно у него всегда есть лишний вагон времени. Наверное, именно за эту беспечность Итук его и полюбил.

Потом звонит будильник, начинается суета сборов, прощаний, обещаний и наказов. Они стоят на станции, все вместе и каждый по очереди подходит прощаться. Инхёк подходит последним, стремительный, как торпеда, подходит в плотную и несильно хватает Итука за грудки.
- Мне плевать на всё, я хочу тебя поцеловать.
И он целует, наглый и требовательный, так целует, что Итук отвечает.
- Возвращайся скорее и думай только обо мне, ясно?
- Ясно.
Итук улыбается и заходит в поезд.

Он засыпает почти сразу и ему снится снег, заброшенный безмолвный парк и вечер. Под мягким снегопадом стоит Инхёк в глупом розовом шарфе и улыбается. Улыбается только ему.


OWARI