эффект плацебо

[j-rock-gay]

аффтар: AkiTaka
фэндом: B2ST\SuJu\Big Bang
бэта:  обломов (?)
название: эффект плацебо
рейтинг: R
персонажи: Хёнсын, Чунхён, Донун, Дуджун, Кикван, ДжиДи, Ынхёк.
жанр: AU, drama, экшн, кинк, грейпфрут.
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: никакой романтики. плохой Донун, плохой дуджун, плохой ДжиДи и плохой Хёк.
статус: закончено
Размер: 4612 слов

— Быстрее. Ещё быстрее.
У Ёна Чунхёна всегда бесстрастное лицо и такой голос, словно он просто очень устал жить с придурками. Он не признаёт прозвищ. Он не дерётся — танцует. Если бы Хёнсын мог бы не ненавидеть его — он бы восхищался.
Все мысли выбивает из головы одним чётким ударом в висок и носоглотку моментально заливает металлический привкус крови.
— Ты подохнешь, если будешь витать в облаках.
Ён Чунхён никогда не повышает голос и это вымораживает до костей. Бьёт всегда быстро, точно и, сука, так больно, что немеют руки. Поговаривают, что на его счету больше десятка смертей. И не верить этим слухам нет ни малейшего основания. Хёнсын снова отвлекается на мысли и получает коленом в живот.
Бои Без Правил.
— Ты сдохнешь под ним.
Хёнсын подбирается, берёт себя в руки. Рассечена бровь, он не чувствует правой голени и, кажется, почек.
— Не сдохну.
Он смотрит Ёну Чунхёну в глаза, открыто и с нескрываемой агрессией. Кажется, что в уголках глаз Ёна Чунхёна мелькает подобие улыбки.
С самого детства Джанг Хёнсын занимался только тем, что старался выжить, с отчаяньем загнанного в угол дикого зверя. Он не позволяет себе расслабляться почти никогда. Он уже давно уяснил нехитрое правило: как только дашь малейшую слабину — получишь вот так с ноги по печени. Он заставляет своё тело двигаться ещё быстрее, быстрее возможного. Старается кожей улавливать мысли противника.
Его противник — весь мир. Абсолютно весь мир и исключений нет. Он выживает, цепляется за жизнь постоянно. Зачем? Он сам не знает. Он просто понимает, что там, за Гранью, его ждёт неизвестность. Он боится неизвестности. Поэтому он старается как можно дольше пробыть тут. Тут — постоянная борьба, агрессия и стресс, всё серо и ненавистно, но всё можно предугадать.
Он резко наклоняется, ноги пружинят, как механические, пальцы согнуты в подобии кошачьей лапы. Он кружит по рингу, оставаясь от Ёна Чунхёна на минимальном безопасном расстоянии.
Ён Чунхён идёт в круг, его равнодушный рот трогает крохотная улыбка. Он умеет бить резко, неожиданно, даже если ждёшь.
Хёнсын уворачивается. Уворачивается не в самый последний момент. Он начинает двигаться в обратном направлении ещё за миг до того, как напряжённая рука начинает своё движение к его лицу. Он научился ощущать намеренья противника кожей, своим внутренним зверем. Ён Чунхён медленно и чуть насмешливо приподнимает бровь и Хёнсын бьёт. Бьёт быстро, точно, в солнечное плетенье, бьёт со всей дури и со всей своей ненавистью. Ён Чунхён только коротко вдыхает, не морщится даже. Хотя удар был очень сильным.
Ён Чунхён отходит к краю ринга и легко перепрыгивает через верёвочные заграждения. По его осанке понятно, что сегодняшняя тренировка закончена. Он берёт бутылку минералки, он никогда не смотрит на своих подопечных. А сейчас вдруг оборачивается и смотрит прямо в глаза, спокойно и равнодушно — как всегда.
— Возможно у тебя есть шанс и ты выживешь. Я даже буду за тебя болеть, Джанг Хёнсын.
Он быстро приподнимает бутылку в сторону Хёнсына, разворачивается и выходит из зала. Хёнсын долго смотрит в стену, минуту назад бывшую фоном для человека, намного более жестокого и хладнокровного, чем вообще можно вообразить.
Хёнсын сплёвывает кровь на брезентовое покрытие ринга и решает потренироваться самостоятельно. Нужно двигаться быстрее, свободнее, лучше защищаться и бить точнее. Для того, чтобы выжить. Он должен.
Он перетягивает руки эластичным бинтом и идёт к боксёрской груше, чтобы отточить удар с левой. Он дышит глубоко и коротко и думает о своём первом бое в Клубе.

Перед тем боем не было ни отдыха, ни тренировок. Это была проверка, Босс хотел узнать, на что способен бездомный мальчишка с волчьим взглядом. Его противником был такой же мальчишка, разве что накачанный и такой мощный на вид, что у Хёнсына свело под рёбрами от страха. Только глаза. Глаза этого короткостриженного парня были такими красивыми, что ему бы с ними моделью быть, или в попсовой группе песенки петь о любви.
Сам Хёнсын дрался, кажется, всю жизнь. И в приюте, и на улице, на которой он жил с четырнадцати лет — он был лучшим бойцом. Он ненавидел драки больше всего на свете, ненавидел людей, всех до единого. И он царапался и кусался, рвал и старался уничтожить каждого, кто покушался на его жизнь.
Его первый противник из Клуба оказался очень сильным. Очень мощным, опытным и отчаянным. У Хёнсына не было шансов, ни одного шанса: голод последних недель, страх, вечная простуда — накладывали свой отпечаток. Но какое-то существо в его голове шепнуло "живи!", и он выжил. Каким-то чудом, стечением случайностей, на чистом адреналине и удаче. Выжил, выиграл, вырубив противника очередью коротких ударов по основным болевым точкам: вискам и носу.
Потом, сразу после, в крохотной комнатке за ринговым залом, он сам промывал Киквану рассечённую бровь и молчал натянуто. Он не чувствовал ни вины, ни жалости. Он просто помнил, что выжить имеет право каждый. Потому что он не ненавидел Киквана лично. Он просто видел покалеченное тело — не более.

В пустом зале раздаются ритмичные шаги. Хёнсын не оборачивается, он старается выучиться Чувствовать. Он бьёт по упругому телу груши на пределе возможной скорости, старается не ломать ритм. Он уже понимает, раздражение и презрение заливает голову. И это презрение много сильнее, острее и мелочней всех его ненавистей.
Сон Донун, племянник Босса, садится на трибуне, ряду в третьем, закидывает ногу на ногу и упирается в Хёнсына странными глазами.
Хёнсын ненавидит этот взгляд. Он ненавидит всё, из чего сделан этот холёный, наглый и красивый до отвращения сучёнок. У этой богатенькой твари есть всё, у него всегда всё было и будет. В лексиконе медноволосого красавчика просто отсутствуют такие слова, как "больно", "нужно" и "прожить". Он всегда улыбается и, кажется, просто обожает доводить Хёнсына до ручки.
Хёнсын не оборачивается, старается сосредоточиться на своих движениях, но не выходит ничерта. Он не оборачивается, потому что выказывать открытую агрессию к Донуну равносильно подписи в смертном приговоре. А сдержаться Хёнсын не сумеет.
Донун сидит на жёстком кресле, его пиджак стоит больше, чем Хёнсын проедает за пару месяцев.
— Ты красивый.
Удар. Чуть сильнее, чем равнодушно.
— Слышишь? Ты красивый, говорю.
Удар, ещё удар. Хёнсын не красивый. Он тощий, подтянутый и гибкий. На его теле нет ни одного живого места, у него дикие злые глаза и волнистые волосы всегда собраны в неаккуратный хвост. Он — не красивый.
— Так классно бьёшь — тык, тык!
Хёнсын слышит, как его ухоженные кулачки шутливо разрезают воздух и каменеет от раздражения. Бить. Тренироваться. Готовиться.
— Слушай, это так здорово! Ты сильный, ты такой прямо.. ну я не знаю... крутой!
Донун ребёнок, избалованный и отвратительный ребёнок. Хёнсын не выдерживает и разворачивается. Резко разворачивается, вытирает взмокший лоб перетянутой ладонью и смотрит в упор. Он старается показать всё своё презрение одним взглядом.
Донун перестаёт улыбаться и теряется. Хёнсын смотрит несколько секунд, дёргает губой и пулей выметается из тренировочного зала.

Он даёт себе небольшую передышку, хотя чувствует, что может тренироваться ещё и ещё. Потому что его решающий бой всего через неделю. Он должен быть лучшим. Он должен, просто обязан выстоять. Против того, о ком он не знает ничего. Он не из Клуба, он старше и не проигрывал ни разу. Страшно. Бой рекламируют, раскручивают уже очень давно, он даже будет происходить не в здании Клуба. Этот бой должен стать последним для Хёнсына. Последним рывком. Он должен победить и отдать долг.
Передышка — тоже часть тренировок, его тело должно быть полно сил. Он заходит в свою комнату и ложится на скрипучую узкую койку. Мышцы приятно ноют, голова немного кружится. Для того, чтобы не думать о сучке Донуне, Хёнсын думает о том, как сюда попал.
Денег не было никогда. Жрать хотелось всегда. Устроиться на нормальную работу, не имея никакой крыши над головой, никакого образования — без шансов. Он перебивался от разовой подработки к подработке.
В тот судьбоносный раз он даже толком не знал, что и кому везёт в большой чёрной сумке. И дрался с теми, кто напал, не за сумку, а, как всегда — за себя. Сумка пропала, его поставили на счётчик. У него не могло появиться таких денег, каких с него требовали. Наверное, за всю свою жизнь он проел и потратил раз в десять меньше. Человек в очках-пилотах, пришедший за деньгами, уже приставил пистолет к его лбу, и Хёнсын зажмурился от страха неизвестности. Но человек вдруг протянул ему контракт. Хёнсын прочитал невнимательно, задерживаясь только на суммах и цифрах. Поставил подпись. Выбора у него не было.
С каждого боя, происходящего в Клубе, Босс получает семьдесят пять процентов от выигрыша, ещё десять отходили в общак. Хёнсын отдавал практически всё, оставляя себе крохи на еду. Он просто очень хочет вырваться. Вырваться из места, где он ненавидит всё и всех: начиная со стен и заканчивая медперсоналом.
Он ненавидит место, превращающее молодых, совсем юных ребят — в Бойцовском Клубе почти все несовершеннолетние — в убийц. Чем жестче и красочней ты уничтожаешь чужие тела, тем громче звучит твоё имя с трибун, тем лучше эти крики заглушают звуки ударов и ломающихся костей. Тем больше шанса сорвать неплохой куш.
Хёнсын ненавидит драки.
Он лежит минут сорок, и собирается встать, чтобы снова продолжить тренировки. Дверь открывается с тихим скрипом и в нос Хёнсыну бьёт еле уловимый неприятный запах.
Крыса.
Крыса — не человек. Крысу Хёнсын ненавидит, пожалуй, больше всех. Потому что боится.
— Хей-хееей, давай поиграем?
У Крысы сиплый голос, потому что когда-то ему перебили горло, повредив связки. И его смех действительно похож на крысиный писк.
— Отвали.
Крыса вымораживает. Своей вечно лысой головой, своими мелкими, суетливыми жестами, детским, почти мультяшным голосом, бледной сероватой кожей. Наркоман. Крыса сидит на героине уже миллион лет и не подох до сих пор, наверное, только за счёт своей маниакальной влюблённости в драки, кровь и насилие. Это единственное существо, которое тут — на своём месте.
Хёнсын легко спрыгивает с кровати и идёт к двери. Только бы до него не дотронуться. Только бы не испачкаться об эту мразь.
— А я хочу поиграаать.. — Крыса почти всегда улыбается, у него певучие интонации.
Хёнсын неприязненно морщится: на Крысе ярко-розовая толстовка и вырвиглазные салатовые джинсы. Только по этому цветовому сочетанию легко заподозрить в нём торчка.
— Мне нужно тренироваться.
— Да всё равно проиграешь. Знаешь, знаешь, кто будет? Кого тебе Босс решил подкинуть? Знаешь, знаешь? А Крыса знает. Крыса тут всёё знает. Хочешь, хочешь, расскажу?
Хёнсын останавливается. Он должен знать. Потому что больше всего на свете он боится неизвестности. Предупреждён — значит вооружён. Он просто должен знать, с кем ему предстоит встретиться на ринге. Но верить словам Крысы — самоубийство. Просто находиться с ним в одном помещении — самоубийство.
— Хочешь, хочешь! — Крыса улыбается, обнажая белоснежные зубы, и суетливым движением потирает свою почти лысую голову. — Соглашайся!
— Что ты хочешь?
В Бойцовском Клубе никто и никогда ничего не делает просто так.
— О! — узкие глаза расширяются в подобии восторга. — Просто поиграй со мной.
— Почему я?
— Просто так. — Крыса пожимает плечами, усаживается на кровать Хёнсына, подобрав под себя ноги. Хёнсын с отвращением понимает, что теперь будет спать на полу.
— Во что поиграть?..
— Да какая разница! Хоть в карты. Или в кубики. Крыса любит кубики.
Он задирает рукав своей кислотной толстовки, обнажая тошнотворный синяк на венах, и хлопает по кровати рядом с собой.
— Крыса тебе правду скажет. Но сначала — партия. Даже без ставок — на щелбан.
Логику наркоманов отследить просто невозможно. Но Хёнсыну нужна информация. Раз даже Ён Чунхён делает вид, что ничего не знает — за неё придётся бороться вот так. Снова бороться.
Когда Хёнсын брезгливо садится на самый краешек своей кровати, крыса заливисто и пискливо смеётся и достаёт из кармана шесть игральных кубиков.
— Кто больше? Ты первый, давай.
Кубики жирноватые и липкие, но Хёнсын берёт их в руки и кидает на покрывало. Двадцать девять.
— О! О, круто! Сильно! Сейчас, сейчас...
У Крысы дрожат руки, он собирает кубики и Хёнсын с замиранием сердца смотрит, как они выпадают из тонких пальцев. Если сейчас он проиграет — Крыса до него дотронется. Если выиграет — Крыса может разозлиться.
— О... Двадцать два! Хёнсын выиграл! Молодец!
Крыса, кажется, счастлив.
-Выкладывай. Ты обещал после партии.
— О... Так мало... Давай ещё пару.
— Нет.
— Тогда... Тогда я расскажу тебе всё, всё, всё. Только с одним условием.
— Каким, чёрт подери?
— Угадай, как меня зовут!
Крыса снова смеётся, хлопает себя по коленям. Хёнсын поднимает глаза к потолку и медленно выдыхает. Имени Крысы не помнит никто. Да и знали — единицы.
— И как я могу это сделать, ты с ума сошёл?
Крыса перестаёт смеяться и надувает щёки, изображая озадаченность. Он всегда кривляется, всегда смеётся, даже когда дерётся. Особенно — когда дерётся. С Крысой Хёнсын тоже дрался, несколько месяцев назад. Хёнсын проиграл. После этого он провёл в лазарете три недели и, с тех пор, Крыса постоянно к нему лезет со своими играми.
— Я дам тебе подсказку.
— Ладно, давай.
Разговаривать с больным на всю голову наркоманом — самоубийство. Но раз уж ввязвлся...
— Кинь кубики.
Хёнсын кидает, выпадает тридцать пять. Крыса не смеётся, смотрит на свои кубики и что-то им беззвучно шепчет, словно вычитывает.
— Ты выкинул много, Крыса расстроен. Так что дам тебе очень маленькую, вот такусенькую подсказку. И у тебя только три попытки, ясно?
Крыса наклоняется к Хёнсыну, уперевшись руками в кровать и касается влажными, холодными губами его уха. Хёнсына передёргивает и он каменеет от отвращения.
— Квон Джиён.
Крыса резко отстраняется и снова улыбается.
— Угадывай. И помни про три попытки.
Хёнсын делает три мелких вдоха и смотрит на Крысу, как на идиота.
— М... Квон Джиён?
— КАК?!
Крыса спрыгивает с кровати и начинает прыгать на одном месте, потирая свою чёртову голову, и кричит. Он кажется действительно удивлённым.
— Я угадал?
— Как ты смог? Откуда ты узнал? Ты реально гений, чувак! Боже, ты меня просто поразил, поразил!
Хёнсын продолжает смотреть на этого придурка и морщится. Все мозги себе прогероинил, кретин.
— Обещание.
— А.. Да, точно. Крыса своё слово держит. Так вот. — он снова садится на кровать и начинает мелко покачиваться вперёд-назад, зажав левый локоть. — Поговаривают, что ты будешь драться с самим Хёкдже. Я тебе скажу, он просто монстр. Я с ним не дрался, хотя надрал бы засранцу задницу, с удовольствием, да-да-да. Он.. Он действительно крут, парень. Он в этом дерьме уже лет десять крутится, чуть ли не с пелёнок. И не проиграл ни одного боя. Он зверь. Ему всего двадцать два, но он совсем-совсем маньяк. Я, по сравнению с ним — кисейная
барышня. Так что готовь манатки на тот свет, парень. Готовь.
Хёнсын холодеет. Если даже Крыса признаёт чей-то авторитет — это действительно демон, а не человек. И шансов и действительно, наверное, нет.
Хёнсын не говорит ни слова и выходит из своей комнаты. Передышки теперь отменяются. Умирать он пока не настроен.

Шесть суток проходят для Хёнсына в диком режиме, он почти не выходит из тренировочного зала, почти не спит и уже не чувствует своего тела. Он действительно стал быстрее. Он действительно стал ловче и, кажется, сильнее. Но он боится, что этого не достаточно. Не достаточно. Он просит Ёна Чунхёна тренировать его на пределе возможного, загонять его до потери сознания. Кажется, что Ён Чунхён делает это с каким-то особенным удовольствием.
В каждый из этих шести дней в зале сидит Донун. Больше не говорит, что Хёсын "красивый" или "классный", просто молчит и смотрит. Только ради того, чтобы избавиться от этого чёртового взгляда, Хёнсын готов порвать в клочья кого угодно, хоть Крысу, хоть этого Хёкдже, хоть самого дьявола.
В вечер накануне боя, Хёнсын решает лечь спать раньше и заканчивает тренировку около одиннадцати вечера. Он старается ни о чём не думать, только воображать себя сгустком силы и точности — как учил Ён Чунхён. Он не думает ни о чём. Он готовится.
Он идёт по пустому коридору давно заброшенного здания, в котором располагается Клуб, и вдруг его кто-то хватает за руку. Из собственного космоса Хёнсына резко выбрасывает острым запахом дорогого одеколона. Так может пахнуть только один человек из всех, кого он знает. Донун обнимет его со спины и до отвратительного жарко дышит в шею.
— Пожалуйста. Пожалуйста, выиграй завтра. Умоляю, выиграй. Ты должен выжить, ради меня.
Хёнсын замирает на несколько секунд, потом резко вырывается и смотрит на притихшего Донуна.
— Я тебе не должен ничерта, ясно?! И не смей ко мне прикасаться, меня твой обожаемый дядя не покупал для тебя.
— Сынни...
— Не смей меня так называть. Я ненавижу, когда коверкают моё имя.
Всё равно он завтра сдохнет, скорее всего. Так что может говорить всё, что думает. Ему плевать. Ухоженная мордашка становится жалобной, тоскливой и удивлённой: как-так, ему не дают желаемое?
— Я.. Хёнсын... Я люблю тебя!
Отчаянный такой, напуганный. Хёнсын морщится от неприязни. Очередной каприз богатенького мальчика. И что он его?.. Любит? Что за идиотизм. Хёнсын фыркает и идёт дальше. Делает пару шагов, пока снова не чувствует лёгкие руки на своих плечах.
— Мне нужно спать. Завтра у меня, видишь ли, тяжёлый день. Немного тяжелее, чем твой шопинг, или чем ты там напрягаешься. Так что отпусти меня, если не хочешь узнать, что я могу делать этими руками и этими ногами.
Голос Хёнсына звенит от негодования и отвращения. А Донун разворачивает его к себе, неожиданно сильным движением впечатывает его в стену и начинает целовать горячими и нервными губами в шею.
— Ты не посмеешь меня ударить. Ты не посмеешь, потому что Дуджун с тебя три шкуры спустит. Ты не посмеешь...
Хёнсын впадает в какой-то ступор, у него опускаются руки, он просто стоит, вжатый в стену и отстранённо думает, что его никто никогда не целовал раньше. Что теперь его целует парень. Самый неприятный для него парень. Донун шепчет что-то безумно, забирается руками под майку Хёнсына, дрожит весь и он такой горячий, что к горлу подступает тошнота. В голове у Хёнсына эхом отдаётся "...не посмеешь, потому что Дуджун с тебя три шкуры спустит" и оживает. Отталкивает от себя Донуна, отталкивает сильно, так, что тот отлетает к противоположной стене.
— Не смей меня трогать, сука. Не смей. И можешь своему дяде передать — я не продаюсь. Ясно?!
Хёнсын разворачивается и уходит быстро. Сердце колотится о рёбра, шея и плечи противно горят от прикосновений, он злится до головокружения. Приходит в свою комнату, ложится на расстеленное на полу одеяло и засыпает.

Зал наполнен до отказа, в зале жарко и темно. Крохотная комнатка перед залом ярко освещена, обставлена дорогой мебелью и хорошо проветривается — совсем не так, как та, к которой он привык. Он наматывает на руки эластичный бинт, а Ён Чунхён разминает ему плечи. Он уже не боится. Он готов убивать. Он готов выжить.
— Помни: скорость и ловкость. Силой ты его не возьмёшь. Только ловкостью. Играй на том, что ты меньше. И не отвлекайся ни на что. Выживи.
— Я всё помню. Спасибо.
Раздаётся приглушённый дверью звон гонга и голос ведущего называет его имя. Хёнсын выходит в зал и только усилием воли делает первый шаг, а не разворачивается обратно. Зал огромен, вокруг ринга горит огонь. Слышны крики, совсем не ободряющие, злые, лай собак и стук собственного сердца. На нём — чёрный с серебром халат, волосы привычно забраны в хвост. Он доходит до ринга, пролезает через ограждения и надеется только, что этот огонь уберут, когда начнётся драка. Он встаёт в своём углу и заставляет себя отрешиться от окружающего мира. Через некоторое время в противоположном углу появляется он. Хёкдже. Высокий, подтянутый, мощный. Белоснежные волосы закрывают глаза, халат у него кроваво алый. Он вдруг кивает головой и смотрит Хёнсыну в глаза. Улыбается нехорошо, утирает рот кулаком и явно обещает убить. Не покалечить даже — именно убить. Хёнсын немного теряется от осознания льющейся на него ненависти. За что можно ненавидеть совершенно незнакомого человека и ненавидеть так сильно?
Звенит гонг и Ён Чунхён отпускает его плечи.
И Хёнсын начинает выживать. Сначала медленно идёт по кругу, не сокращая расстояния, потом уклоняется от ряда ударов. Хёкдже явно и не рассчитывал на то, что эти удары достигнут цели. Он просто играет, как кошка с мышкой и, будто прощупывает способности Хёнсына. А потом Хёнсын получает первый удар в челюсть. Такой острый, такой резкий и такой сильный, что его отбрасывает к бортикам. Хёкдже ядовито улыбается и Хёнсын слышит тихий голос Ёна Чунхёна. "На тебя поставили миллион. Дерись". Миллион. Не думать. Нельзя думать. Нельзя прислушиваться к крикам толпы.
Он пытается ударить, но защита у Хёкдже просто фантастическая. Время теряется между жадными, некрасивыми лицами зала, удар за ударом, в основном в голову и живот. Он понимает, что не чувствует левую руку. Он просто старается не умереть. Хёкдже спокоен, надменен и презрителен. Так похоже на Ёна Чунхёна. На Ёна Чунхёна! Вот оно! Хёнсын отдаляется от противника и присматривается. Движения у него чёткие, отточенные, но похожие. И он медленнее, явно медлительней. Хёнсын старается увернуться, делает несколько ложных выпадов и, наконец, попадает в грудину. Хёкдже морщится и волны ненависти теперь больше похожи на цунами. Хёнсын видит только одним глазом, второй заливает кровь, он чувствует, как шатается пара передних зубов. Он нападает.
В Бойцовском Клубе бои никогда не делят на раунды. Бой длится с первой секунды до того момента, как один из участников не сдастся или не умрёт. Хёнсын не хочет умирать. Это желание выжить в нём сейчас намного болезненней всех полученных ударов.
Он нападает, метит в длинную чёлку, вцепляется в неё изо всех сил и бьёт левой. Бьёт сильно, очередью из пяти ударов. Хёкдже рычит сквозь стиснутые зубы и вдруг говорит:
— Ты бы сдох. Радуйся, что тебя купили.
И откидывает голову в подобии обморока. На ринг выбегает судья, отсчитывает десять секунд, но Хёкдже не встаёт. Трибуны взрываются через пару секунд, судья поднимает его руку, объявляет бой законченным. Хёнсын смотрит на Хёкдже, которого укладывают на носилки и понимает, что он сейчас — живее всех живых. Что у него выкупили жертву, и он согласился проиграть.
Купили. Купили. От этой мысли промораживает.
Он не соображает, что происходит, его поздравляют, кричат, дают ему какой-то кубок, фотографируют. Он видит в вип-ложе две пары глаз: горящие и счастливые — Донуна, и странные, напряжённые — Дуджуна. Он ничерта не понимает.

А потом его везут обратно в здание Клуба, ведут в кабинет к Юну, он еле живой от боли. Он правда получил хорошенько: Хёкдже отыгрался за своё унижение.
Юн Дуджун сидит в глубоком кресле, у него богато обставленный уютный кабинет. Юн Дуджун курит и смотрит на Хёнсына в упор.
— Садись.
Хёнсын садится в кресло напротив, он не может прислониться спиной даже к мягкой обшивке. Он хочет закричать, что разговоры подождут, ему нужно в лазарет, хоть глаз промыть. Но он молчит. Он смотрит в упор.
— Мои поздравления.
— Денег хватит на оплату долга?
Начав говорить, Хёнсын понимает, что слова даются с трудом. С таким же, как заставить себя сидеть, а не вцепиться в морду этой суке.
— Денег хватит. У тебя остаётся семьсот долларов, они твои.
— Какого чёрта вы подкупили Хёкдже?
— Хм. А ты знаешь... — Дуджун кажется озадаченным. Он тушит сигарету в хрустальной пепельнице и подходит, усевшись на подлокотник кресла Хёнсына.
— Я не хотел, чтобы тебя убили.
— Какое вам до меня дело? Вы бы всё равно получили бы своё.
— Получил бы. Но... — Дуджун вдруг берёт одну прядь волос Хёнсына в пальцы и рассматривает. — За тебя замолвили словечко.
Хёнсына передёргивает от ощущения несправедливости, унижения и чувства, которе нельзя описать — что-то много сильнее ненависти.
— Я уже говорил ему, что меня не купить. Можете пристрелить хоть сейчас.
Хёнсын дёргает головой и максимально отстраняется от Босса. А тот и бровью не ведёт — улыбается покровительно и спокойно, снова берёт его волосы в руки.
— Ты такой красивый... Волк. Ты же настоящий зверёныш. И меня это восхищает.
Дуджун наклоняется, уперевшись в подлокотник и Хёнсын оказывается в кольце его рук. Дуджун шумно вдыхает запах крови и пота.
— Донуни просил за тебя. Он влюблён в тебя, как последний идиот. А я не привык ему отказывать. Но...
Хёнсын жмурится.
— ... в этот раз его ждёт разочарование. Я хочу забрать тебя себе. Ах, у мальчика отменный вкус: я не встречал никого сексуальнее и привлекательней тебя.
Хёнсын понимает, что сейчас его точно вытошнит, физически. Эти слова сковывают его настолько, что невозможно пошевелиться. Дуджун же расценивает это, как согласие. Он отстраняется, балансирует на подлокотнике и берёт со стола сигареты, прикуривает.
— Ты же понимаешь, детка, что я не могу отпустить тебя? Я не могу рискнуть своим бизнесом. Надеюсь, ты не верил в то, что отсюда можно уйти?
Хёнсын молчит и смотрит чуть мимо виска Дуджуна.
— Но я могу сделать так, что тебе и не захочется уйти. Я дам тебе всё — деньги, хорошую квартирку, работу тренером, возможность гулять, баловать себя ненужными тряпками и путешествиями.. в моём обществе, конечно. Поверь, тебе будет намного лучше, чем вне стен Клуба. Куда бы ты ушёл? Снова на улицу? В нищету и борьбу за выживание?
Хёнсын думает, маниакально конструирует план. Он пытается осознать, как можно вот так относиться к людям. Как можно быть такой сукой. Что ему делать.
Дуджун проводит пальцем по подсыхающей крови на его виске и вопросительно хмыкает.
— Я... Я согласен.
Дуджун явно не ожидал такого. Он даже замирает на время, пытаясь найти подвох в затуманенных от боли и адреналина глазах. Но, кажется, не находит.
— Правда?
— Да. Только сами уладьте вопрос со своим озабоченным племянничком.
— Не бойся, детка. На моё он никогда не посягнёт.
Дуджун вызывает врача, Хёнсына уносят на носилках, намного более мягких, чем обычно. Его латают заботливо, палата чистая и аккуратная — они никогда не бывал в таких прежде. Его заставляют съесть какой-то еды и вкалывают снотворное.
Когда он просыпается, то видит Дуджуна, сидящим у его постели. На прикроватном столике стоит пошлый букет цветов.
— Ты проснулся? Как ты себя чувствуешь?
Хёнсын мысленно себя ощупывает.
— Болят рёбра. Болит левая рука. Щиплет бровь. А так — всё хорошо.
— Ты можешь встать? Или поваляешься ещё?
— Я мог бы и не валяться вовсе.

Дуджун протягивает ему пакет, в пакете какие-то красивые, дорогущие и очень стильные шмотки, кеды и мобильный телефон. Хёнсын одевается, улыбается даже и старается не показать своей ненависти. Он не понимает, что люди находят в этой одежде? Почему она так важна? Короткая куртка кажется неудобной, узкие джинсы — неприличными. Но он одевается безропотно, позволяет довести себя до чёрного линкольна с тонированными стёклами. Разрешает взять себя за руку. Он просто леденеет изнутри и заставляет себя не чувствовать.

Дуджун дарит ему уютную однокомнатную квартирку на последнем этаже здания Клуба, говорит, что Хёнсын должен только сказать, что ему нужно и это будет куплено. И остаётся на ночь.
Если нужно драться для того, чтобы выжить — Хёнсын будет драться. Если нужно терпеть рядом с собой Крысу — он будет терпеть. Если "выжить" равняется "трахаться с Боссом", то он, чёрт подери, будет трахаться! Он привык бороться за своё существование. А не думать, атрафировать в себе чувства — оказалось не так сложно.
Хёнсын живёт так больше двух месяцев, старается быть ласковым и послушным — чтобы обрести доверие. Он больше не видел ни Крысу, ни Киквана, ни Ёна Чунхёна. Он просит подождать с тренировками, он хочет отдохнуть от крови. Дуджун разрешает. Дуджун — очень заботливый, очень ласковый хозяин. Донун каждый вечер подкладывает любовные записочки ему под дверь. Записочки полны негодования, тоски и причитаний. Хёнсын выкидывает их, только пробежав глазами.
А потом, однажды, на исходе второго месяца, он устраивает романтический вечер. Он заказывает вино и еду из французского ресторана, зажигает свечи и подбирает романтическую музыку. В квартире Дуджуна.
Он жмурится из последних сил, когда чувствует этого урода в себе. Он стонет особенно нежно и надрывно.
Он тихо выбирается из постели, убедившись, что Дуджун уснул. Он крадётся в его кабинет и гадает, правильно ли он подсмотрел дату рождения Донуна в украденном медицинском досье.
Он набирает эти цифры на замке сейфа и замирает от тихого щелчка. Дверца открывается. Хёнсын заставляет себя побыть бездушным ещё немного. Он забирает все деньги, их оказывается не так уж и много, но ему хватит на пару лет, если не шиковать. А шиковать он ненавидит. Потом, осторожно открыв дверь, он выходит из квартиры, идёт в свою, кидает в сумку первые попавшиеся шмотки и выходит из здания Клуба одним из потайных путей, о котором когда-то давно говорил Крыса.

Холодный воздух ночного Сеула кружит голову, почти обретённая свобода пьянит и все силы уходят на то, чтобы не закричать. Он доходит до трассы, ловит попутку и едет до вокзала. Берёт билет в первый попавшийся город и уезжает.
А завтра он сядет на самолёт и улетит в Японию. Что он будет делать — не знает. Но он выживет. Неприменно выживет.
И, быть может, даже начнёт жить.



OWARI