фэндом: Big Bang
бэта: ---------------
название: Абсолютно Пьяный Цыганский Блюз
рейтинг: R
пейринг: G-Top.
жанр: AU, Romance, Drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: АУ. просто красивое АУ. надеюсь))
статус: 5\5
Размер: 2408 слов
А потом ты встречаешь его по осени, в октябре,
когда изморозь по утрам лежит на коре,
это время – перед морозами, почти уже без травы,
пахнут окраины дымом, и мусор горит в костре.
Вот ты встречаешь его и смотришь –
как не глядят на живых.
Кто-то вместо него смеется его губами, говорит его языком.
Только он тебе незнаком.
***
И от этого всего почему-то хочется выть,
но получается только молчать.
(c)Алонсо Кехано
когда изморозь по утрам лежит на коре,
это время – перед морозами, почти уже без травы,
пахнут окраины дымом, и мусор горит в костре.
Вот ты встречаешь его и смотришь –
как не глядят на живых.
Кто-то вместо него смеется его губами, говорит его языком.
Только он тебе незнаком.
***
И от этого всего почему-то хочется выть,
но получается только молчать.
(c)Алонсо Кехано
апрель Наступает осень, морозная, кусачая - Сынхён и не помнит таких. Осень злая, жестокая, в конце октября Сынхён перестаёт бездумно кататься во трассам в направлении юга.
Он словно одёргивает полы пиджака, словно выпрямляется и приглаживает волосы на висках. Надо жить дальше. Не "дальше" даже, а вопреки. Просто жить. Пережить. Не забыть, но помнить, но помнить так, чтобы дышать. Сынхёну сложно справиться.
Он приезжает на работу, купив новый дорогой бесполезный костюм, заставляя себя не морщиться от воспоминаний: у Джиёна пиджак рваный, тонкий совсем, под ним только майка. Джиён сейчас на юге, там тепло, он, конечно украл новую майку или вовсе умер. Сынхёну тяжело.
Он поднимается в свой офис, тихо гудит секретарше, что сегодня готов принять всех желающих и усаживается в кожаное чёрное кресло. Он успевает потереть лицо руками, пока в кабинет не входит первый клиент.
Сынхён внимательно слушает заказ, тут же начинает что-то чертить, созваниваться, продумывать. Он решает работать. Иначе он свихнётся.
Осень тащится, как подстреленная шахидка, упорно, опасно и медленно, словно из последних сил. Сынхёну кажется, что она издевается над ним, прилипает к нему, впитывается в самую кожу, и только усиливает запах Джиёна. Это запах он помнит до сих пор. Он заставляет Сынхёна чувствовать себя ущербным и безумным.
Осень, всё же, дотягивает за собой зиму, холодную, слякотную, серую и тоскливую. Джиён сейчас там, где тепло. Сынхён - там, где царит отчаянье. Его личное. Он проклинает всё на свете, особенно - себя. Ну на кой чёрт он вообще влюбился? Ну почему так сильно?! Ну что за чёрт, почему именно в свободолюбивого, вечно пьяного оторву, почему у него даже телефона нет? Даже адреса. У Сынхёна нет даже шанса извиниться. Сидеть в машине у самого подъезда до утра и просто смотреть на окна. Окна у Джиёна - далеко, маленькие и показывают каждое утро новый пейзаж.
В Рождество Сынхёну хочется застрелиться. Влюблённость никак не проходит, не желает, как он ни старается. Он старается. Даже берёт для этого отпуск, хочет уехать на какой-нибудь курорт, к девочкам с длинными ногами и маленькими купальниками, расслабиться, посорить деньгами.
Деньги.
Теперь Сынхён каждый раз неприязненно кривится, когда приходится брать эти бумажки в руки, и расплачивается только карточкой.
Сынхён чувствует себя ущербным в плане человечности. В плане понимания. В плане мозгов. Он призирает себя так, что слов не находится.
Как вообще в голову взбрело.
В один из зимних вечеров, под конец месячного отпуска, Сынхёну вдруг снова вспоминаются сухие, чуть припухшие, ярко-алые губы, выговаривающие "я люблю тебя". И потом, те же самые губы, влажные и тоже алые, только теперь - от вина - выговаривающие "я тебя ненавижу". Какое из этих заявлений считать правдивым - Сынхён не знает. Но оба приносят одинаковую боль - удушающую, мерзкую, почти нестерпимую.
Сынхёну хочется кричать.
Тэян откровенно задалбывается сидеть за рулём, потому что Джиёну везде не нравится. Ребята тоже начинают возбухать. На вторую неделю просто бесполезных болтаний по окраине страны, Тэян не выдерживает и ставит жёсткий ультиматум. Джиён моментально становится жалким, поникшим, послушно вываливается из фургончика и бредёт к роще в километре от выбранной стоянки - набрать хвороста для костра.
Стоянка эта - чудо, как хороша, вдали от автострады, за небольшим перелеском, спрятанная от чужих глаз. В нескольких сотнях метров от поляны Тэян обнаруживает озерцо. Совсем небольшое, берег порос высокой травой. Словно сказка. Словно в другой стране. И тепло.
Только Джиён этого словно не замечает.
- Тут можно остаться хоть на пару месяцев, думаю.
- Угу.
- Нет, ну посмотри, тут правда хорошо.
- Угу.
Тэян присматривается к стремительно делающемуся прозрачным Джиёну и тем же тоном говорит:
- Я хочу оторвать тебе голову и продать её исследователям.
- Угу. - так же бесцветно кивает Джиён. Как китайский болванчик.
Тэян вздыхает и думает, что это Красивый и правда какой-то стукнутый. Ну вот чего ему в голову пришло деньгами разбрасываться? Тэян думает, что даже, возможно, отдал бы Джиёна. Если бы не эта феноменально идиотская выходка.
Джиён отпрашивается пройтись и Тэян в какой, тысячный, наверное, раз, принимается думать. Он смотрит на разгорающийся костёр, слушает гитарные переборы и думает о Джиёне. Джиён - брат. Настоящий Брат. Друг, опора, самый близкий и родной человек в его жизни. Каким бы он ни был. Тэян давно к нему привык, давно смирился с тем, что Джиён вот такой вот: вечно пьяный, впадающий в крайности, крикливый, вертлявый, болтливый, всякий - и его не переделать. Тэян вполне спокойно относится к "постельным" заработкам Джиёна, просо потому что доверяет. Просто потому, что знает откуда-то, что никогда с Джиёном ничего плохого не случится. А если тому нравится трахаться с мужиками - так кому какое дело. Тэян думает, что ошибался, как последний придурок. Потому что если Джиёна бы кто обидил, ударил даже - это всё можно было бы пережить. И не такое случалось. И драки были, и мужики пьяные, и голодуха и всё, что хочешь. А вот то, что сделал с его Джиёном этот чёртов Красивый - это банально непоправимо. потому что Джиён - максималист. Или всё, или ничего. Или в на века, или в кровь. Он просто не умеет иначе.
И вот теперь... Тэян понимает и не понимает одновременно. Джиён любит. Именно любит, всем собой, больше, чем собой. Дорогами своими, свободой, песнями пьяными, прошлым и будущим: любит. От этой мысли Тэяну дурнеет и у него опускаются руки.
Джиён делается нервным недотрогой, пьёт реже, но больше. Напивается быстро и моментально отрубается. У костров почти не звучит его дурной, детский голос. Джиён перестал до рассвета сидеть с Тэяном, ждать, пока потухнут угли в кострище и смотреть на бескрайний платок неба.
Тэян чувствует себя одиноким. И он точно знает, что таким одиноким он не был бы, знай он, что Джиён счастлив, любим и целован, пусть хоть в дорогущем центре мегаполиса. Но Тэян не может ничего. Никак ему не поправить сломавшегося Джиёна. К таким сложным людям, как Джиён, почему-то, не прилагается инструкция по применению.
Джиён плюхается рядом с Тэяном, весь чумазый, пиджак на нём влажный, словно Джиён валялся на траве. Точно валялся.
- Теяна...
- М? - Тэян не поднимает головы и ворошит догорающие ветки в кострище. Угольки красными искорками взвиваются к чёрному небу.
- У меня сердце болит.
- Я вижу.
- У меня сердце болит, брат. Я пропащий теперь, мне терять нечего. У меня чувство такое, что меня в клетку посадили. Вонючую, тесную клетку. Сердце болит.
- Может... Может ты его простишь? - Тэян рискует, Джиён ненавидит, когда ему указывают.
Джиён молчит, ёжится, как на морозе.
- Ай, глупый ты, брат. Да зачем ему, Красивому, прощение оборванца? Он привык покупать и тратить. Ай, больно от этого, тоска жрёт, чёрная...
- А ты для себя прости. Быть может, так болеть перестанет.
Джиён молчит. Долго молчит. Тэян боковым зрением видит его неподвижный взгляд, упёртый в пламя.
- Пропал я. Пропал, как есть. Нет меня больше. И не будет, я знаю. Потому что от дорог этих меня тошнит. И от свободы, от простора - тесно и душно. Вот тут так давит... - Джиён едва слышно воет, растягивая ворот новенькой, пару дней назад украденной футболки. Футболка красная, с жёлтым драконом. Тэян давит вздох и заставляет себя смотреть только на огонь. Джиён вдруг роняет голову Тэяну на плечо. - Я не его ненавижу, брат. Я себя ненавижу. Потому что безвольный я, слабак... Ай, слабак. Повёлся на глаза чёрные, руки ласковые, повёлся, как щенок безмозглый... ты прости меня, брат. Если можешь, прости.
- Да за что мне тебя прощать?
- За предательство. Хотя, нет. Не прощай. Не заслужил.
Тэян не успевает ответить - Джиён легко поднимается и быстро уходит. Тэян чувствует, что теперь что-то совсем не так. Джиён забирается в фургон, звенит стекло. Он вылезает через несколько секунд, с бутылью вина в руках и, не глядя на огонь, уходит в сторону озера.
Теперь всё совсем не так. Одной беды дураку мало, теперь ещё и в предатели себя записал.
Предатель, предатель и есть. Только Тэян оказывается выше этого. Да и терпеть такого Джиёна, с каждым днём всё сложнее. Уж лучше бы правда отправлялся к своему Красивому.
Когда угли гаснут совсем, Тэян идёт к озеру и видит Джиёна, сидящего в воде, у самого берега, сутулый и едва заметный. Тэян останавливается нескольких метрах и слышит, как Джиён плачет.
Тэян уходит спать.
Сынхён устаёт так, как иные, прошедшие войну, устают к восьмидесяти. Устаёт от жизни, себя, своего сердца. От людей, работы и одиночества. Длинноногие девочки вызывают только брезгливое недовольство. Этот Джиён отнял у Сынхёна абсолютно всё.
К концу зимы начинает теплеть, в Сынхёне что-то оттаивает и он снова хочет спастись. Сделать хоть что-то. Хотя бы для самого себя создать видимость деятельности. Поэтому он уходит с работы раньше, садится в машину и едет туда, где обрёл Джиёна. Где его потерял. За осень и зиму от кострищ не осталось и следа, и место это кажется Сынхёну до головной боли сиротливым. Он выходит из машины, медленно, чувствуя каждый шаг, доходит до того места, где кончается насыпь и замирает. Подойти ближе - страшно. Страшно первые минут двадцать. Потом Сынхён садится туда, где, как ему кажется, горел костёр. Садится на корточки и закрывает глаза. Через некоторое время из прошлого доносится голос Джиёна, звон гитары, мяуканье гармоники, запах огня, жареной рыбы и дешёвого вина - запах Джиёна. Запах Свободы.
Сынхён любит. Любит. Любит.
И не знает, как быть.
Он сидит так до наступления чёрной ночи и только потом медленно уходит.
Он будет приходить на это место два-три раза в неделю: слушать свою память.
В один из таких дней Сынхён не выдерживает, и камешком выцарапывает на боку насыпи, поросшей мхом "я люблю тебя".
И не возвращается до апреля.
- Теплеет. - Джиён смотрит прямо перед собой, совсем не на Тэяна.
- Можно возвращаться поближе к городу. Денег совсем не стало.
Джиён вздрагивает, но кивает. Всю дорогу он не отлипает взглядом от окна, словно прощается с чем-то. Перед тем, как отправиться в путь, Тэян тихо и вкрадчиво объяснил Джиёну, что простил ему предательство. И что простит ещё одно, если понадобится. Но только одно.
Джиён мычит что-то невнятное себе под нос, нервно ковыряет свои пальцы. Он бледный и совсем тощий.
- Тормозим, где обычно? - спрашивает кто-то из парней.
Тэян не даёт Джиёну ничего ответить и утвердительно хмыкает. Вообще-то, обычно именно Джиён всегда решал, где, на сколько, когда и как. Потому что Джиён всегда был Лидером. Сейчас же Тэян чувствовал Лидером себя, на фоне этой бледной немощи. Джиён ничего не сказал.
Когда они сворачивают с трассы и, по ухабам, доезжают до привычного уже места, Тэян сдавленно ойкает. Ему хочется закрыть глаза рукой и дать по газам в обратном направлении. Но он этого не делает. Это будет больно, но пережить это всё равно придётся.
На молодой, светло-салатовой траве, прислонившись спиной к насыпи, сидит Красивый и, кажется, дремлет.
Джиён вытекает из фургона, с охапкой пенковых подстилок в руках. Медленно поднимает голову, видит Сынхёна. На его лице не отражается ничего. Вообще ничего. Словно там и нет никого.
Сынхён вздрагивает, вскакивает на ноги и смотрит на Джиёна в упор. На его лице отображается такая гамма чувств, что хватило бы на них обоих, с лихвой.
Джиён спокойно проходит мимо, любовно раскладывает пенки на земле. Тэян подходит к нему, тихий и спокойный на вид. Он не собирается вмешиваться. Выходят ребята, тоже выносят какие-то вещи. Джиён встаёт, возвращается в фургон, выносит большой медный чайник и какие-то свёртки. Так же спокойно, равнодушно, раскладывает всё у пенок. Сынхён стоит, как тысячелетний дуб - пытается унять сердце. Джиён ковыряется в своих свёртках и вдруг, подняв голову, натыкается взглядом на надпись, уже едва различимую, на каменном боку насыпи. И что-то в нём трескается. Он замирает, у него расширяются глаза и бумажный кулёк с чаем выпадает из трясущихся рук.
Сынхён понимает, что именно и только в эту секунду - у него есть шанс. Он смотрит на Джиёна и не узнаёт. Словно это кто-то другой. Кто-то совсем мёртвый. Но сердце, горячее, бешенное, кричит "он! он!" и Сынхён оживает. Протягивает обе руки и сглатывает.
- Иди ко мне.
Голос от долгого молчания - шершавый и слабый, но Джиён слышит. Или читает по губам. Или просто помнит. Сынхён стоит так, большой и глупый. Джиён вдруг болезненно кривится, всхлипывает, как маленький. Закусывает губу и стоит так, сжав кулаки, подняв плечи. Только смотрит. И глаза у него мёртвые и живые одновременно.
- Иди ко мне.
Сынхёну хочется улыбнуться, потому что он просто рад. Рад его видеть, рад, что Джиён живой, здоровый, хоть и не очень. Но улыбаться не получается. Сынхён в третий раз повторяет свою глупую просьбу.
Тэян, стоящий за Джиёном, щурит глаза и осторожно толкает его в спину.
И Джиён срывается с места, летит, спотыкается, чуть не падает, налетает на Сынхёна, вжимается в него изо всех сил, всхлипывает и молчит. Сынхён, большой и глупый, медленно поднимает руки и обнимает. Тощего, пропахшего пылью, потом, вином, другими городами. Тощего, напуганного, немножко чужого, немножко незнакомого. Обнимает, утыкается носом в лохматую макушку и шепчет "прости".
Джиён то ли кивает, то ли мотает головой, ластится, ласкается. И всхлипывает.
- Пошли?
Джиён замирает и отстраняется. В глаза не смотрит. Его разрывает.
- Ай, Красивый...
- Джиёна... - неожиданно голос Тэяна звучит слишком холодно. - Вали, а? Иди давай, со своим Красивым. Иди, сил на тебя уже нет.
Джиён резко оборачивается к другу и открывает рот.
- Иди. - теперь Тэян говорит мягче, улыбается даже. - Правда, иди. Я всё понимаю Захочешь - вернёшься. Мы же братья.
Джиён не отрывает от него глаз, в кулаках подол пиджака своего драного мнёт. Сынхён ждёт.
Тэян проходит мимо Джиёна и строго смотрит на Сынхёна.
-Береги его. Не держи, если уйти захочет. Обидишь его - горько поплачешь. Ясно, Красивый?
- Обещаю.
Сынхёну хочется бегать кругами и смеяться. Он бы смеялся, если были бы силы. Джиён всё стоит, не верит. Сынхён просто берёт его за руку и мягко тянет.
- Мы пробудем тут с месяц. Так что найди время наведаться - расскажу, где нас искать дальше.
Тэян как-то особенно жмёт свободную руку Джиёна, разворачивается и начинает раздавать какие-то указания оставшимся ребятам.
Всю дорогу до сынхёнового дома Джиён смотрит в окно и дрожит. Первый поцелуй - солёный от его бессильных слёз.
Но он остаётся.
Эпилог.
Сынхён сидит в кофейне, смотрит в огромное окно, пьёт холодный чай и ромом и грустит. Джиён уже неделю, как отправился к своим. Это уже второй раз. В первый раз он шлялся по дорогам почти месяц. Когда он вернётся теперь - Сынхён не знает. Но знает точно - вернётся. Надышится свободой, надышится собой самим, одиночеством, Тэяном, соскучится и вернётся.
Сынхён привык его ждать.
OWARI
4 - Лав Сонг
3 - Пятые Сутки
2 - Мотель
1 - За Городом Жгут Костры