Пьеса для механической жизни - интро

[j-rock-gay]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: SHINee, Big Bang, B2ST, etc
бэта: ------------
название: Пьеса для механической жизни
рейтинг: R
пейринг: OnTae, G-Top
жанр: AU, angst, darcfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: наркотики, алкоголизм, постапокалипсис.
статус: 1\? - интро
Размер: 1243 слова

Интро - Бензин и танцы

- Двойные "Слёзы".
Он падает на барную стойку, удобнее устраивается, подложив локти под голову, и рассматривает бармена. Этот парень стоит за стойкой, кажется, сколько он себя помнит. Невысокий, мощный такой, накачанный. Всегда носит чёрный лакешный костюм с кучей ремней. В Районе YgS-13-M всем, работающим в барах запрещено показывать свои лица. По сути, лица запрещено показывать всем работающим. Чёрт знает, почему. Как и обнародовать свои имена, но он откуда-то знает, что этого, в чёрном трубчатом наморднике с салатовым пауком, с копной чёрных, как смоль, дрэдов до пояса - зовут Кикван. Этот факт его нисколько не беспокоит.
- Как обычно? - голос у бармена из-за маски кажется механическим и сухим. Но он, как и все живущие в этом Районе, давно научился улавливать чужие эмоции жабрами: Кикван улыбнулся.
- Давай голубых.
Пока бармен наливает пахучую жидкость в шейкер и ищет на полке нужный ликёр, он почти засыпает.
- Алоха. Что пьёшь?
Рядом с ним царственно усаживается тот, кто давно проебал своё имя. Он сам называет его Топом. Только он.
Топ усаживается на соседний барный стул и нехило толкает его локтём в бок. Топ сегодня на удивление весел.
- Голубые слёзы.
Он потирает бок и усаживается, как сидел. Топ, в целом, ему нравится.
- А, опять бензин хлещешь. Он же невкусный. - Топ искренне удивляется и поворачивается к бармену, - Разбавитель с молоком. Клубничным.
Он думает, что Топ - самый ёбнутый на свете человек. Если вообще человек.. Ну как можно, будучи таким железобетонным бульдозером, с таким прошлым, так искренне радоваться и умиляться перспективе "полакомиться" растворителем с молоком?
Топ мечтательно прикрывает глаза, прикуривая. Гудит что-то своим низким голосом, но он не слушает. Перед ним появляется высокий стакан с прозрачной вонючей жидкостью, на дне которой тяжёлым куском лежат сто грамм "блю курасао". На поверхности коктейля переливаются радужные пятна. Он берёт стакан в руку и подносит ко рту. В какой-то момент у него к горлу подкатывает от запаха, он даже жалеет, что сам не имеет права на намордник. Но он прекрасно знает, что его ждёт. Он закрывает глаза и выпивает весь бензин в пять больших глотков. Ликёр зализывает моментально распухший от ядовитой жидкости язык, бьёт в нос и вытекает щепучими слезами.
Мир вокруг моментально замедляется тугим головокружением, звуки становятся ниже и тоже замедляются, нечеловеческий бит, грохочущий в баре, становится больше похожим на ритм слабого пульса. Ему кажется, что он медленно сползает на пол.
- Эй, Драг! Ты жив?
Голос Топа почти растворяется в общем басовом гудении и кажется особо экзотической, приятной ноткой. "Драгом" его называет только Топ. В этом они квиты. На самом деле его зовут... Он не помнит.
Топ смеётся, хлопает его по плечу и от него пахнет детством. Тем самым, свидетельства которого, чужого, давно подохшего, он периодически находит на развалинах за катакомбами, где он живёт.
Это детство перестало быть лет за пятьдесят до его рождения, вместе с каким-то, то ли ядерным взрывом, то ли какой ещё катастрофой. Его поколению в наследство досталась бешенная радиация, отсутствующая экология, полуразрушенные здания на двух уцелевших и перекромсанных материках. И, конечно, стальной иммунитет к любой жидкой дряни.
Поговаривают, что раньше, до этой катастрофы, люди жили совсем по другому, а этим пойлом кормили машины.
- Эй, эй, ты перебрал, что ли?
У Топа этого ручищи - с драгово лицо. Или даже больше. Мозолистые, сухие и всегда горячие. И особо видные, даже в таком состоянии, мозоли на средних пальцах - он всегда был позером и на курки нажимал именно средними.
Цвета вокруг переворачиваются, становятся более яркими, и очертания смазываются.
- Мне заебись.
- И мне. - Топ звучит довольным до жопы. - Я молочка попил. Пошли, потрахаемся?
- Дебил, что ли? - прыскает Драг, на самом деле стекая с высокого стула, и принимается ржать.

На утро после двойного бензина его всегда рвёт, он становится бледным до зеленцы, мрачным и молчаливым. А когда, ко всему этому, ещё и задница болит - он делается вовсе не выносимым. Поэтому Топ старается слиться пораньше, до рокового пробуждения. Это его бесит, пожалуй, больше всего.

~***~

Резиновый жгут противно скрипит, затягиваясь чуть выше локтя. На вкус резинка горьковатая, чуть масляная и вся в трещинах - старая. Но он упорно сжимает один конец зубами, дёргает головой, затягивая узел туже. Тонкая кожа под жгутом набухает, пульс противно ощущается во всей руке ниже локтя. Он отпускает конец жгута и выдыхает. Скоро рука становится безвольной, как белая тряпка в синих полосках валяется на коленке.
- Может, не надо?
- Надо. Я хочу танцевать.
- Ты можешь танцевать и без этого.
- Я разучился.
Его голос звучит жалко, сейчас особенно видно, что ему всего восемнадцать. Онью медленно отворачивается и закрывает глаза.
- Набери мне.
- Не хочу. Не хочу я в этом участвовать.
- Пожалуйста...
Онью не хочет. Он ненавидит это дерьмо, которое малой в себя вкалывает. Светло-серый порошок, он даже не знает, что это. Но пахнет спиртом и нефтью. И помогает малому танцевать, действительно помогает.
- Я не хочу тебя убивать.
- Я умру без танцев.
Малой - бледный, тощий, с огромными прозрачными синяками под глазами. И руки у него тощие сверх меры, вены топорщатся, как позвонки: чёрные почти, тонкие, ажурные. Да откуда в нём столько.
- Ты меня любишь?
- Я танцевать люблю! Танцевать, понимаешь?! Меня всё это заебало так, что я даже сил в себе на то, чтобы с пролёта спрыгнуть найти не могу! Ты понимаешь вообще?! Танцевать, я так хочу потанцевать немножечко...
Темин неожиданно сам хватает со стола ложку, зачерпывает ей порошка из старой картонной шкатулочки и перевязанной рукой пытается чиркнуть зажигалкой. Руки у него дрожат, сухие губы тоже.
Онью не выдерживает, отбирает ложку, капает их бутылки масла и греет эту убийственную жижу на зажигалке. Темин дышит тяжело и обиженно. Когда жидкость становится однорожной, Онью, проклиная себя и весь этот мир, набирает в шприц полтора кубика и протягивает малому.
- Коли сам.
Он отворачивается и не видит, как иголка прокалывает тонкую кожу. Он только слышит, как шершаво скрипит поршень в шприце и, после, удовлетворённый вздох.
Через минуту, когда скрежет распускаемого резинового жгута перестаёт царапаться эхом в голове, Онью чувствует влажные, холодные руки на своей груди.
- Прости меня... Ты же знаешь, что я люблю...
- Танцевать.
- ... тебя.
- Не знаю, прости.
- Танцы - это как воздух. Мне нужно танцевать, как тебе...
- ...нужен ты. Я не хочу на твои похороны.
- У меня нет денег на похороны, так что ты там не побываешь.
Темин смеётся шёпотом, обнимает, целует в ухо.
Онью понимает. Он знает. В Районе YgS-13-M каждый выцарапывается из болота так называемой "жизни", как может. Для Темина это спасение - шприц и танцы. Для Онью - Темин.

Онью сидит на обрыве обрушившегося шоссе, у самого края, обняв колени, и смотрит на Темина. Темин стоит, вслушиваясь в какую-то невнятную мелодию, слабо доносящуюся из старой, раздолбаной автомагнитолы, которую сам Онью когда-то долго паял и переделывал, чтобы она играла ну хоть как-то. Темин внимательно смотрит в себя, ловит одному ему понятный ритм и начинает танцевать. На самом деле эта срань, пахнущая нефть и спиртом - того стоит. Когда Темин танцует рядом, Онью самому легче дышится. Словно он смотрит на абсолютно свободное, счастливое, бесшабашное существо, не имеющее проблем, не умеющее уставать и умирать. В этот момент Темин действительно является этим существом. Он глупо улыбается, двигается плавно и так органично, так правильно и красиво, словно и был рождён именно для танцев. Он и был.
А после, когда холодное белое солнце плюхается за огрызки зданий, Темин, всё ещё танцуя, летит домой, в их крохотную комнатку на минус пятнадцатом ярусе, ложится на мятые, старые, но всегда чистые простыни и даёт Онью всё то, что ему нужно для жизни - себя. Жарко, нежно и без остатка.