Strawberry Fields Forever

[j-rock-gay]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: YG family
бэта: [J][СынХён][/J] - суроавя, жёсткая бэта.
название: Strawberry Fields Forever
рейтинг: R
пейринг: G-Top
персонажи: Big Bang, CL (2ne1), HyukSoo, Kwon-Twins, SeungHo, OMP (некий племянник Папы Яна, звезда мирового хип-хопа)
жанр: romance, drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: ой. ну у меня просили простынь) варнинг! изнасилование и немилосердное количество сопель!
от автора: я чуть не сдох. я 2 суток это писал. непереставая!!!
от бэты: Сынри-нытик, не очень космический Топ и полный ООС.
статус: закончено
Размер: 10 592 слова (конец в комментах)


- И не смотри на меня так, умоляю тебя. - Джиён вздёргивает губу перед тем, как сделать очередной глоток шампанского.
Хёксу пожимает плечами, словно говорит "как знаешь", и снова упирается невидящим взглядом в подиум. У него всегда такие глаза, словно он смотрит куда-то далеко-далеко, в то место, которое доступно только ему. Джиёна от этого порой протаскивает, но сейчас ему не до того. Он допивает и тут же хватает новый бокал с подноса у идущего мимо официанта.
Тут ему хорошо. Тут он практически на своём месте: во всей этой пластиковой, вылизанной, до чертей дорогой реальности. Он смотрит на тощих девочек, ровно вышагивающих по подиуму. Обычно он присматривается, критикует, запоминает. Квон действительно любит шмотки. Но сейчас внимание постоянно теряет фокус, с каждым опрокинутым бокалом всё больше и больше.
Джи приходит в себя на террасе, когда сидит на софе и докуривает сигарету. Хёксу, с бокалом красного вина и в накинутом на плечи пиджаке, стоит рядом и смотрит чуть мимо его головы.
- Может скажешь, что с тобой на этот раз?
Джиди молчит и внимательно рассматривает запонки на своих рукавах. Запонки платиновые, в виде бабочек, каждая - с двумя небольшими изумрудами. Хорошие запонки, красивые.
Правда Джиён никак не может вспомнить, откуда они у него. И когда он покупал этот тёмно-синий костюм. Ничерта не помнит. Он треплет себя по волосам, не обращая внимания на укладку, тушит сигарету в каменную пепельницу, прикуривает новую. Хёксу спокойно ждёт, не выдавая в себе человеческого существа.
- Слушай, у меня вообще с головой беда.
- Это я давно знаю. Но что на этот раз?
- Я не знаю. Не знаю. Слушай, мне выпить надо.
Хёксу медленно поднимает бровь, лениво поворачивается и идёт к официанту. Потом, когда Джиён получает бокал белого вина, он недовольно кривится.
- Ничерта не помню. Откуда этот костюм. Запонки вот эти. Что-то она мне всю душу выела.
- Кто? - Хёксу олицетворяет собой фею из параллельной вселенной, в этом накинутом пиджаке и с забранными за уши волосами. И голос у него такой спокойный, равнодушный и отрешённый, словно ему, как всегда, ни до чего земного нет дела. Но Джиён к нему давно привык.
- Она. Я всё бьюсь, бьюсь, а ей всё равно. Я уже просто не знаю, что ещё сделать.
Хёксу хмыкает и, наконец, опускает на него взгляд.
- И как её зовут?
Джиён открывает рот, но вдруг делается каким-то потерянным. Думает, нахмурившись, а потом поднимает на друга беспомощный взгляд.
- Как всегда, - тихо смеётся Хёксу. - Ты себе не изменяешь, Джиёна. Как всегда.
У Джиёна что-то сжимается в груди, он давится белым вином, которое терпеть не может. Ему хочется оправдаться, как-то убедить в своей правоте, хотя бы самого себя. Но ничего не выходит. Ровным счётом ничего. Джиён чувствует себя самым пустым из всех возможных пустых мест.
- Пошли? Скоро наши парни пойдут...
Джиён встаёт, ставит бокал мимо парапета, у которого сидел, и не обращает на звон ни малейшего внимания.
- Я поеду домой.
Хёксу - это такой специальный парень в жизни Джиёна, который никогда не спорит.

***

Джиён заходит в квартиру, стягивает пиджак, пока идёт по коридору. В квартире темно, но Джиён разбирает отдалённый шум телевизора. Видеть сейчас кого-либо ему не хочется. Он стягивает брюки на ходу, немилосердно бросает их на полу, заходит на кухню и долго стоит, не понимая, что делать дальше. Джиёну, пожалуй, хочется к Ёнбэ. Ёнбэ - тоже Специальный Парень, сделанный для того, чтобы не задавать вопросов и прощать. Абсолютно всё, даже больше, чем указано в повинной. Но Ёнбэ сейчас нет дома, он должен вернуться, вроде бы, только завтра. Или послезавтра - Джиён уже ни в чём не уверен. Можно, конечно, сорваться и поехать к нему, переломать все его планы, и просто попытаться уснуть. Но коктейль из вина, шампанского и сигарет мягко бьет по ногам: Джиди устало опадает на диван и замирает в неудобной позе.
Он влюблён. Влюблён нечеловечески, до противного металлического привкуса во рту - он кусает губы. И, как всегда, невзаимно. Он просто физически не способен понять, почему на него никогда не смотрит та, на которую смотрит он. Его хотят миллионы женщин, его боготворят, о нём мечтают. Но только не та, которая нужна ему. Только не она.
Джиён сворачивается в нескладный комок, поджимает голые ноги к животу и просто болит. Ему хочется понять, что он делает не так.
- Хён? Это ты? Чего ты шмотки разбросал?
Джиён лениво открывает глаза и смотрит на вошедшего в кухню Сынри. Сынри садится на корточки у дивана, у него в руках помятые тёмно-синие брюки. Младший присматривается к лицу хёна и кривится так, словно увидел труп.
- Ой-ой-ой, хён, мамочки. Что с тобой?
Джиён страдальчески заламывает брови и слабо тыкает себя кулаком в левую часть груди.
- Ай, хён. Ну как так.
Сынри лепечет ещё что-то, встаёт, расправляет брюки, вешает их на спинку стула. Потом идёт подобрать пиджак в прихожей, гремит лидерскими ботинками, гремит чем-то ещё. Потом набирает воды в стакан и возвращается и Джи.
- Попей водички? Или может тебе покушать сообразить? Ой, ой, какой ты бледный.
Сынри прекрасно знает, каким Джиди его любит. Именно поэтому изображает из себя заботливого дурачка, болтливого сверх меры. Сынри - тоже человек из жизни Джиёна, важный и необходимый, особенно в такие моменты.
Джиён слабо мотает головой и промозгло ёжится. Сынри пулей выметается из кухни, делает шуму и возвращается через некоторое время с толстовкой, домашними штанами и пледом в руках.
- Оденься, хён. А то у тебя ноги в мурашках. Ох ты господи, что ж такое. Ты рубашку изгваздал. Она ж стоила, как самолёт.
Сынри тянет за рукава, Джиён послушно поднимает руки, позволяет себя переодеть. Когда малой садится на корточки и натягивает на холодные ноги мягкие штаны, Лидер судорожно вздыхает.
- Больно так...
- Ох, хён. Ну что опять стряслось? Ты будешь чай?
Когда Джиёну плохо, он подпускает к себе только малого. Только малой в такие моменты может запихать в Джиёна еду, Джиёна - в тёплую одежду, отобрать у него бутылку с алкоголем и вытолкать его с балкона, когда тот курит по ночам по пять-шесть штук подряд.
- Буду.
Сынри кивает, идёт греметь чайником. "Боже" - думает Джиён, - "как можно так нечеловечески грохотать".
- Я опять и снова один. - тихо говорит Джиён, усаживаясь по-турецки и придвигая к себе журнальный столик. - надоело уже.
- Она просто дура, хён. Глупая женщина, не думай ты о ней. Вот согласилась бы она быть с тобой, что бы ты с такой идиоткой делал? Ну? Нет уж, лучше я буду тебя кормить, веселить и развлекать, чем отдавать тебя всяким прохвосткам.
- А целоваться со мной тоже ты будешь? - Джиён немного веселеет, даже почти улыбается. Сынри знает самые короткие и верные пути к его настроению.
- Конечно, буду. - спокойно отвечает малой и наливает кипяток мимо чашки. - Ай-ай-ай!!!
Джиди прыскает, у него кружится голова и он откидывается на спинку дивана.
Они пьют чай, Сынри треплется без умолку, смеётся, перескакивает с темы на тему, хвастается очередной визиткой от "нуны с ну вот тааакими ногами". Джиён немного успокаивается, к концу второй чашки чая он начинает зевать и Сынри отводит его в спальню. И правда: теряет не он. Теряют эти идиотки.
Джиён просыпается меньше, чем через час после того, как уснул. Греющего бок Сынри в его кровати уже нет, форточка приоткрыта и он сжимается от холода. Сейчас, когда он один, становится просто себя жалко. Так жалко, что кружится голова и слёзы слишком сильно болят в носу. Он выбирается из одеяла, натягивает носки и идёт в комнату к Сынхёну. Джиён никогда не стучится, никогда не спрашивает разрешения. Он просто забирается под одеяло, на прогретые простыни и утыкается спящему в шею холодным носом.
- Что случилось?
Сынхён просыпается моментально, медленно и осторожно разворачивается.
- Я не могу. Я не могу так больше, я умру.
Джиён_Который_Никогда_Не_Признаёт_Своих_Слабостей почти ревёт самым банальным образом. Сынхён ничего не спрашивает, просто обнимает, прижимает к себе и гладит по
волосам.
- Не умрёшь. Не умирай, пожалуйста.
Джиён дрожит, такой маленький и жалкий в больших сильных руках, в широких шмотках, в чужой кровати. Молчит, только губы кусает. А потом вдруг поднимает голову, шмыгает
носом и заглядывает Сынхёну прямо в глаза.
- Люблю.
Топ сглатывает так быстро, что Джиди не замечает.
- Слышишь? - Джиён слабо бьёт кулаком ему в грудь и болезненно закусывает губу. - Слышишь?!
- Слышу. - Сынхён сглатывает ещё раз и на мгновение зажмуривается. - Слышу, Джиёна.
- Джиёна? Слышишь? Почему тогда?! Как так вообще выходит? Ты любишь?
Сынхён молчит. Он прекрасно знает, что Джиён хочет услышать. Что ему жизненно необходимо слышать. Знает это ровно так же, как то, что не является Специальным Парнем В
Жизни Джи Драгона.
- Люблю, - говорит Сынхён и отводит бесполезно глаза, хотя всё равно темно. - Люблю. Очень сильно.
Джиён смотрит на него в упор, так близко, что у Топа в груди колет, и он видит, как у Джи даже в полумраке блестят глаза.
- Почему тогда ты не хочешь быть со мной?
Топ вздыхает, обнимает Джиди сильнее, прижимает к себе и кладёт подбородок ему на макушку.
- Я с тобой. Совсем с тобой. Спи.
Джиён засыпает очень быстро. Сынхён переворачивается на спину, не убирая руки из-под лохматой головы, и смотрит в потолок. Ему больно. Больно всей его громадине, всему ему,
до последней клетки. Так бывает всегда, всегда, когда Лидеру Квону выносит мозги.
Сынхён закусывает губу и просто хочет, чтобы Джиён этой ночью не выходил из своей спальни. С каждой секундой тупая боль в груди нарастает, ровно так же, как улыбка на
спящем лице становится явнее и удовлетворённее. Джиён ест чужую боль. Джиён - привереда, он ест только ту боль, которую причиняет сам. Сынхён пока ещё согласен кормить его.
Пока ещё согласен, хоть и болит зверски.
Джиён опять влюблён. Опять не в Сынхёна. Так происходит раз в пару месяцев, где-то на неделю. Джи-Драгон вдруг переламливается, ходит тихий и бледный, пишет какие-то
вырвимозговые песни, постоянно что-то бормочет себе под нос и шляется с Хёксу по разным гламурным местам. И всегда, как итог своих страданий, приходит к Сынхёну целоваться.
В первый раз Топ был в шоке. Но он был счастлив, действительно счастлив: не повезло ему влюбиться в эту мелкую, тощую, скандальную скотину с первого взгляда. Потом, утром,
Джиён выскользнул из его рук, вытек, как вода. Шепнул "прости" и снова стал собой: весёлым, говорливым, строгим и вредным.
Во второй раз Сынхён пытался его выставить за дверь. Джиён орал на весь дом, давился рыданиями, скрёбся в двери и умолял, проклинал, клялся и снова умолял. Сынхён пустил его,
лишь бы тот только заткнулся. И млел от идиотской, неоправданной, слишком щедрой нежности до утра.
На третий раз он уже ничего не ждал, не обольщался и просто жалел. Согревал.
Он уже почти привык. Почти привык позволять причинять себе боль. Это как давать свою кровь до смерти голодному человеку. Сынхён как-то слышал историю про женщину, у
которой было двое маленьких детей, когда началась война. И вот эта женщина, чтобы помочь детям выжить, каждый день отрезала от своей руки по кусочку мяса и кормила их. К
концу войны она обстругала свою руку до плеча, но дети выжили. И война кончилась. И всё было хорошо.
Сынхён надеется, что когда-нибудь Джиён наестся его кровью и тоже закончит войну.
Джиён просыпается часов в семь утра, выбирается из сынхёновой кровати, тихо шепчет своё стандартное "прости" и выходит.

***

- Слушай, а чего у тебя морда такая счастливая? - весело и подозрительно улыбается Сиэль, заглядывая Джиёну в глаза, - Дракон, кого ты опять до смерти замучил?
Джиён расплывается в хитрой улыбке и приподнимает свой бокал в её сторону, показывая, что пьёт в её честь. Сиэль смешно надувает щёки и фыркает. Она знает, что из Джиди
некоторые вещи клещами вытягивать надо.
- Ну а как там твоя несчастная любовь?
- Какая любовь? - искренне удивляется Джиён и делает круглые глаза.
- То есть как это "какая"? А по кому ты буквально неделю назад убивался?? О, Господи, ты меня просто поражаешь порой... - она и сама уже понимает, что любовь была игрушечной и
чувствует себя немного глупо, задавая этот вопрос.
- Так мне за это деньги и платят.
Джиён сияет, как новенькая монетка, и Черин отказывается думать о его мотивациях вообще.
- Хёна. - неожиданно и как-то задавленно говорит Джиён. - Я замучил хёна.
- Оппу?
Джиён кивает. "Оппой" Сиэль называет только одного человека. По крайней мере, когда разговаривает с Джиёном.
- Зачем?
- Я не знаю. Мне становится легче, когда я на нём сорвусь.
Черин молчит, сверлит Джиёна глазами и сердится.
- Ты мудила, ты в курсе? Феерический мудила, Джиён.
- Я знаю.
Джиён щурится, сердится, выставляет все свои иголки. Но не спорит. Сиэль - это тоже Специальный Парень Жизни, хоть и девчонка. Хоть и младше его прилично, и по статусу и по
возрасту. Но ей Джиён позволяет очень многое. Пожалуй, кроме неё, так много он позволяет только Ёнбэ. И девушка это прекрасно знает.
Сиэль - это такой Специальный Парень, Выдающий Пиздюли.
- Сиэль-шши, Джиди-хён! Привет!
За столик небольшого кафе совершенно синхронно падают Близнецы, переглядываются и смеются в голос чему-то своему. Лицо девушки становится очень недовольным - при этих
двух дуриках выдать пиздюлей провинившемуся другу точно не выйдет. С явным неудовольствием ей приходится сменить тему, поскольку проблемы Квон Джиёна - не их ума дело.
- Йо. - она надевает сердитое лицо и приподнимает ладонь в приветственном жесте.
- Алоха. - Джиён расцветает самой широкой из своих фальшивых улыбок, тоже приветственно машет, смеётся, а глаза холодные.
- Хён, хочешь крутую штуку? - спрашивает Дык. Или Дон - Джиён никак не может в них разобраться.
- Ооочень крутая штука. - весомо добавляет второй близнец и приподнимает бровь.
- Просто мечта, а не штука. Мы бы себе оставили, но нас хорошо воспитывали..
- Точнее - меня хорошо воспитывали..
- Тебя ужасно воспитывали, тебя мама даже не кормила, потому что ты противный!
- Я не противный, я самый замечательный! А мама тебя закармливала, чтобы ты был толстым и тебя никто не любил!
- Да как ты смеешь! Я тебя старше!
- Так! - Сиэль хлопает ладонью по столу и смотрит на развлекающихся близнецов строго. - Ну-ка прекратили балаган.
Черин младше, даже этих двоих ушлёпков, но так повелось, что ей можно всё. Не зря, ой не зря она стала лидером на своём шабаше.
Мальчишки замирают, как были, уже готовые шутливо драться. Потом снова переглядываются и синхронно кланяются.
- Так вот. У нас есть пригласительный билет на закрытый концерт.
- Совсем закрытый.
- Просто закрытее не бывает. Бермудский треугольник, а не концерт, но...
- Квон Яндон. - строго говорит Сиэль и встаёт. - Квон Яндык. Ну-ка построились, высказали, что хотим, и слились. У меня разговор с вашим хёном.
Близнецы действительно строятся, выпрямляют спины, отдают Сиэль честь и кланяются Джиёну.
Всё это время Джиён тихо давит смех, стараясь подыграть своей подруге и сохранить строгое лицо. Этих двоих он действительно любит. Но дозировано. Как их мама вообще терпит.
- Вот. На самом деле, нас, конечно, просто попросили передать это хёну.
Джиён берёт протянутый конверт, открывает и достаёт приглашение. Каждый раз, когда он прикасается к чему-то гламурному, богемному или просто дорогому - он чувствует
сладкие мурашки, бегущие по спине и неконтролируемая улыбка - совершенно искренняя - расползается на лице, как бы грустно ему ни было секунду назад. Квадратик приглашения
буквально пахнет баблом: плотная бумага, золотое тиснение - Джиён бы не удивился, если бы узнал, что это настоящее золото и есть.
Дык и Дон одновременно складывают руки на груди, умильно вздыхают, чеканят "хорошо повеселиться, хён!" и дают дёру, напоровшись на строгий взгляд Самой Грозной Женщины -
по их собственному выражению.
- Ну и что эти оторвы тебе всучили? - без особого интереса спрашивает она.
- О! - Джиён пробегается глазами по немногочисленным строчкам. - Ян Донву. Ян Донву, ты прикинь! Сегодня вечером! Чёрт подери, что одеть...
- Президентский племянник? Почтил-таки нас своим присутствием? И где же он играет?
- В "The Ritz-Carlton Seoul", что не особо удивительно. Ох, ну нифига ж себе, как круто! Неужели я наконец услышу живое выступление Легенды... - Джиён млеет, растекается по столу и
явно уже не в состоянии отражать реальность. - Что надеть... Что надеть...
- Голым иди. - фыркает Черин, но меняет гнев на милость и смеётся. - Так уж и быть, я тебе после этого твоего счастья по мозгам настучу.
Джиён мучается ещё минут пятнадцать, пока Сиэль не отпускает его с миром, готовиться к предстоящему Величайшему Событию В Жизни.

- Пиздец. - говорит Джиён, когда заходит в квартиру. Залетает даже, на первой космической скорости. - Пиздец. - повторяет он и думает, кого бы потащить на этот празднику жизни с
собой. Тэяну это явно нафиг не надо, Дэсон, как всегда на съёмках. Так что осталось выбрать между старшим и малым. Джиён залипает в коридоре и вспоминает разговор с Сиэль.
Точнее - ту его часть, которая произошла до появления двух ангелов в лице неуёмных близнецов.
Он виноват перед Сынхёном, он опять его обидил. Но, в любом случае, Сынхён не особо любит все эти тусовки. Зато малой - просто обожает. Но с ним будет не по кайфу - всю дорогу
следить, чтобы он опять не дофлиртовался до проблем. Поэтому он просто набирает номер человека, буквально созданного для таких походов. И радостно выясняет, что Хёксу,
естественно, тоже приглашён. Проблема никуда не делась, Джиён идёт рыться в гардеробной. Общество дорогих дизайнерских шмоток, запахи и бирочки, всегда его успокаивали,
помогали навести порядок в башке.
"Ты хочешь гламурно потусоваться?" - отправить.
Телефон пищит, возвещая о пришедшей смс почти сразу.
"Хочу, но не могу Т_Т сестрёнка затащила на семейные мероприятия. А что за тусовка?"
"Да так, ничего особенного. Выживи, бро. Завтра расскажу."
"Хорошо потусуйся. Буду ночью дома."
Проблема решается сама, Джиён звонит Сынри и выясняет, что тот в соседней комнате.
Узнав, куда именно его тащит хён, Сынри впадает в истерию, начинает закладывать такие крутые виражи по квартире, что у Джиёна кружится голова.
- Матерь божья, ну что такое. Это же финиш. Ну это же Донву-хён. Это же Легенда современного хип-хопа. Там же будут нуны. Много красивых, фигуристых, полуголых нун...
- И я тебе дам по черепу, малой, если ты мне испортишь этот вечер своими заигрываниями, ясно? - когда хочет, Джиён умеет быть парадоксально ядовитым.
Малой картинно сглатывает и вдруг отдаёт честь - слишком похоже на Близнецов Квон. Джиён держит строгое выражение лица и даже грозит пальцем.
- Ты меня понял.
- Понял, понял. Но я не виноват же, что я такой притягательный для этих богатеньких дамочек.
- Не беси меня.
- Не бешу, хённи. Я буду хорошим мальчиком.

***

Когда Джиён выходит из машины первым, то моментально расправляет плечи надевает выражение чуть брезгливого, царственного расположения на лицо. Он здоровается с
бесконечным количеством людей, кое кому представляет Сынри, кое с кем знакомится сам. На подобных мероприятиях Джиён меняется до неузнаваемости, становится важным,
учтивым сверх меры, смешливым и, кажется, таким же вылизанным и дорогим, как всё на этих вечеринках.
Сынри ходит за ним послушно, и только исподтишка глазеет на девочек. Джиён ходит по огромному залу, с бокалом красного вина в руке, такой идеальный в своём красном пиджаке,
красных же узких джинсах, драных на коленях. Когда он берёт очередной бокал с подноса, то кольца мелодично звякают по тонкой хрустальной ножке. И даже в этом постом жесте
отчётливо видна отточенность и продуманность. Сынри слегка дуреет, когда видит хёна таким.
А потом начинается выступление и этот мир теряет их обоих. Джиён смотрит на своего кумира и улыбается, как влюблённая девочка. И, чёрт подери, ему не показалось, Донву-хён
улыбнулся ему со сцены, именно ему. Заметил. Признал. У Джиёна кружится голова, он уже теряет счёт выпитому, и просто летит. Летит от какого-то детского, лёгкого, огромного
счастья просто смотреть на кумира, слушать его голос, слова, ритмично вдалбливающиеся в уши.
Выступление заканчивается неожиданно-быстро, Джиён не замечает ничего, и лицо у него глуповатое. Он даже забывает, что должен из себя строить эдакую светскую львицу.
Забывает даже о Сынри, естественно, уже куда-то слившемся.
А потом Джиёна протаскивает горячей волной, потому что Донву-хён к нему подходит. Подходит, протягивает бокал и тоненько чокается с ним своим.
- Рад видеть Вас тут, Квон-шши. Как Вам?
- Это... Очень круто.
- Спасибо.
Донву - высокий, такой красивый в каждой чёрточке. Одет просто и так одуряюще-стильно, что Джиён чувствует себя обряженным в лохмотья со своими голыми коленками. Донву-
хён неожиданно смотрит на эти самые коленки.
- Мне очень приятно Ваше одобрение, Квон-шши. Может.. поговорим в более спокойной обстановке?
У Джиди кружится голова, он вообще ничерта не соображает, когда кивает и послушно топает за кумиром, так и не вспомнив про малого.
Они выходят на террасу, огромную, как стадион.
- А Вам не нужно пообщаться с гостями? - слабым голосом спрашивает Джиди и просто ненавидит себя за то, что никак не может говорить нормально.
- А, подождут. В конце концов, кроме тебя тут нет никого особенно интересного.
- А как же Президент?
- С ним я пообщаюсь после.
У Донву большие, хитрые, пьянящие глаза. Или это Джиён уже пьян настолько, что ему мерещится - он не понимает, да и не хочет понимать.
Донву ныряет в дверь, ведущую в коридор отеля, сворачивает пару раз и останавливается у одной из дверей.
- Хороший номер, удобный. Там должно быть вино, там можно курить и нет назойливых поклонников. - говорит Донву, когда открывает Дверь и пропускает Джиёна в поистине
шикарный холл. Джиён не уверен, что сможет когда-нибудь ощутить большее счастье. - Мне бы хотелось поговорить с тобой о музыке. Дело в том, что мне очень и очень нравится то,
что ты делаешь.
Нет. Более счастливым он не будет никогда. Кумир, человек, на которого хочется ровняться - признаёт его талант. Всё. Самое лучшее в жизни Джиёна только что произошло. И как же
классно этот человек говорит "Квон-шши"!...
Донву садится в глубокое кресло, жестом приглашает Джиёна сесть напротив, открывает бутылку такого вина, за которое Сынхён бы удавился. Джиён пьян уже феерически, ему
жарко и он скидывает пиджак. Он пьян, счастлив и слегка безумен от этого всего, поэтому просто не замечает взгляд, которым на него смотрит хён. Хотя, может и замечает, но это ему
только льстит: в сущности, ему всегда было плевать, мальчики, или девочки. Лишь бы обожали. Лишь бы хотели. Жаждали.
Когда Донву встаёт за креслом и вдруг проводит руками по его груди - Джиён немного напрягается. Он напрягается ещё сильнее, когда чувствует влажный выдох у своего уха.
- Не бойся, детка. Не будешь сопротивляться - не будет больно.
- Хён, что Вы...
Джиён пытается встать, но у хёна сильные руки, а выпил он слишком много.
- Тихо, тихо, малыш. Не надо сопротивляться, я всё равно получу то, что хочу. Так уж повелось.
- Да какого чёрта!
Джиён, всё же, встаёт, делает два быстрых шага к двери, но в этот момент его хватают за волосы и сильно дёргают назад. Он пошатывается и падает, моментально оказавшись
придавленным к полу. В этот момент хён перестаёт казаться Джиёну красивым. Джиёну банально страшно.
- Отпусти. Отпусти, пожалеешь же. - Сквозь зубы и моментально набежавшие злые слёзы цедит Джиди и смотрит с вызовом.
- Не угрожай мне, мальчик. Сам подумай, - говорит Донву, влажными, противными губами целуя Джиёна в шею, - кто я, и кто ты. У меня есть деньги, если хочешь, я тебе заплачу
потом. Хорошо заплачу. Для такой девки не жалко. Жалко только, что с такой мордашкой у тебя совершенно нет таланта.
Джиён чувствует, что вот-вот грохнется в обморок от отвращения. Он чувствует руки хёна у себя в штанах. Он чувствует, как глаза буквально режет от слёз. Нет таланта? Нет таланта?!
У него?! Его захлёстывает злость, ярость даже, её хватает на то, чтобы вывернуться и оттолкнуть этого ублюдка от себя. Ублюдок улыбается нездорово и, одним рывком, заламывает
Джиёну руки за спиной, уложив его лицом в гладкий паркет.
- Не сопротивляйся. Не думаю, что тебе впервой давать сильным мира сего. Или, хочешь сказать, мой дядя не знаком с твоей задницей?
- Отпусти.. Отпусти, сука...
Ха. Джиён бы посмеялся, если бы Донву его послушался. У него не остаётся сил. Он просто, до цветных пятен перед глазами, жмурится и кусает губы до крови, когда с него сдирают
штаны. Прямо так, на полу, словно он и есть дешёвая шлюшка. Ему мучительно стыдно быть голым перед этим взрослым, богатым мужиком, которого всего десять минут назад он
считал почти богом.
"Почти бог" сопит у него над ухом, тошнотворно до ужаса, отпускает какие-то грязные комментарии и вдруг Джиён чувствует пальцы. В себе. Почти сухие, требовательные, грубые -
больно до вскрика.
- Не кричи так. Или тебе хочется, чтобы кто-нибудь увидел, как ты даёшь хёну?
- Сука... Какая же ты сука...
- Ругайся, моя девочка, ругайся, сколько влезет, мне даже нравится.
Джиён кричит во всё горло, когда понимает, что это уже не пальцы. И что-то в нём ломается. Он подтягивает руку к лицу и закусывает ладонь. Не издаёт почти ни звука, хотя больно
так, что тошнит. Он заставляет себя не думать, слышать шум прибоя в своей голове и не чувствовать.
Он не знает, сколько это всё длится, но он уверен, что до этого прожил намного меньше. А потом всё вдруг заканчивается, его ставят на ноги и он чувствует, как с поясницы стекает
тёплая, вязкая жидкость. Сознание уже начинает пробуждаться, но он пока держит себя в руках. Спокойно, стоя спиной к Донву, натягивает джинсы, вытирает щёки и медленно
разворачивается.
- Я хочу, чтобы ты сдох. - совершенно спокойно говорит он. И бьёт кулаком. Со всей силы, со всей злости.
Донву пошатывается, тыльной стороной ладони вытирает кровь с губы и улыбается.
- Злая киса. Ничего, с такой задницей можно побыть и злой. Сколько ты стоишь?
- Иди к чёрту.
Джиён, пошатываясь, хватает с кресла свой пиджак и выходит, бесполезно хлопнув дверью.

Ему больно. Больно так, что кружится голова. И больше ни единой мысли в голове - только боль в затылке, прокушенной ладони и в заднице. Он отстранённо, словно не о себе
понимает, что у него размазана косметика, что по нему прекрасно видно, что с ним произошло. Его хватает на пару десятков шагов, потом он просто садится на корточки и зажимает
голову руками.
Через какое-то время его хватают за шкирку и куда-то волокут. Ему уже всё равно, хоть бы и ещё раз трахнут - какая разница. Шлюхе - шлюхово. Его тащат по коридорам, вытаскивают
на улицу и заталкивают в машину. Только когда хлопает дверца, Джиён понимает, что волочил его всё тот же Донву. Он говорит что-то про то, что ему не нужны проблемы, говорит
водителю, куда ехать и уходит. Машина мягко трогается места и Джиён думает только о том, откуда этот урод знает его адрес.
Джиди медленно, с трудом передвигает ноги, поднимается на свой этаж долго смотрит на дверь. Просто смотрит. Просто стоит. Потом лениво толкает, и не особо удивляется, что она
не заперта. Сынхён вечно забывает закрыть замок.
Джиён заходит в квартиру, тщательно закрывает за собой дверь, доползает до своей комнаты и стекает на пол у порога. Он ни о чём не думает. Он чувствует эту дрянь, подсохшую на
его спине. Он чувствует колючую боль внутри. Он думает, идёт ли кровь. Думает, что таким некрасивым, как сейчас – он никогда не был.
И вот в этот момент появляются слёзы. Злые, обиженные, болезненные и жалкие. Он задыхается, скорчившись на полу, закрыв голову руками, поджав к себе ноги. Он никогда не
позволял себе плакать так. Сейчас ему просто плевать. Его трясёт, страшно хочется вымыться, но сил нету даже на то, чтобы разогнуть руки.
- Боже, Джиёна, что с тобой?! Что случилось?!
Голос такой знакомый, такой родной и успокаивающий - Джиёну хочется посмотреть на Сынхёна, но острое чувство стыда не даёт ему сделать этого. Он кажется себе таким грязным,
испорченным, плохим и гадким, что слёзы душат новой волной.
Сынхён больше ничего не спрашивает, просто берёт его за руку, мягко тянет и Джи встаёт. Кажется, он не совсем понимает, что с ним делают. Сынхён заводит его в свою спальню и
осторожно подталкивает к кровати. Джиди ложится и опять сворачивается в комок.
- Джиёна. Если ты не скажешь мне, что случилось, я не смогу тебе помочь. - тихо гудит Сынхён. - Где ты был? Ты был на выступлении Донву-хёна, да?
От звука этого имени Джиён сдавленно воет и сжимается сильнее.
- Он тебя обидел? Это он?
Джиён только мелко кивает.
- Он сделал тебе больно?
Джиён снова кивает, когда чувствует лёгкое прикосновение руки к своему плечу.
- Он тебя ударил? - Джиён всхлипывает. - Он... Ёп твою мать..
Сынхён смотрит на Джиёна, скрюченного, смотрит на его перепачканные джинсы и на белёсые пятна на оголившейся пояснице. Всё понимает и тихо, гулко, сдавленно рычит.
- Джиёна, слышишь?.. Пошли, тебе надо помыться. Я тебе помогу.
Джиён не реагирует, Сынхён встаёт, чтобы пойти набрать ванную. Когда он уже подходит к двери, Джиён вздрагивает.
- Не оставляй меня одного. Пожалуйста. Я не выдержу.
Сынхён кивает, с трудом разжимает кулаки и возвращается.
- Иди-ка сюда.
Сынхён осторожно, бережно даже, подхватывает Джиёна на руки.
- Не трогай меня. Пожалуйста, не трогай.
Сынхён не слушает, он поднимает Джи и идёт к ванной. Джиён слабо отбивается и дёргается.
- Сынхёна, иди на хуй. Ну пожалуйста, не трогай меня.
- Так надо. - глухо отрезает Топ.
Сейчас Джиди кажется ему каким-то особенно лёгким, словно он совсем опустел. Джиён обмирает, всё так же зажимая лицо руками. Сынхён заносит его в небольшую гулкую комнату
и сажает в ванную прямо так, в одежде.
- Раздевайся. Я честно не буду смотреть.
Джиён вдруг поднимает голову и глаза у него пустые и мутные. Сынхён стягивает с него майку и Джиён стыдливо и как-то нелепо прикрывается руками. Топ включает горячую воду,
наливает на дно ванной ароматный гель для душа и отворачивается.
- Снимай. Это надо снять и выбросить.
Сынхён чувствует, как его протряхивает крупной дрожью от ярости. Он не хочет, не хочет, но невольно представляет то, что произошло совсем недавно. Представляет, как Джи
жмурился, как Донву, эта тварь, эта сука, снимал с него одежду, как раздвигал ему ноги.. Топ морщится.
Через какое-то время, после всплесков и шумного сопения, джинсы влажно падают на кафельный пол. Джиён молчит и смотрит прямо перед собой. Он больше не всхлипывает,
только судорожно вздыхает и слёзы, кажется, сами по себе, текут по щекам. Сынхён очень старается. Старается изо всех сил просто сидеть на корзине для белья и молчать. Не кричать,
не бить стены, не сорваться прямо сейчас, чтобы убить эту тварь. Натурально убить - на меньшее Сынхён не согласен. Но не сейчас, позже, сейчас он нужен тут.
- Больно.
Джиён говорит это так неожиданно, что Сынхён вздрагивает. Он смотрит на него, сидящего в ванной, в белой пене по самое горло.
- Это очень больно. Пиздец просто. Он сказал, что у меня нет таланта. Что Президент Ян держит меня только потому, что у меня хорошая задница. Чёрт подери, так больно, словно он
до желудка мне достал своим...
Джиён вдруг нервно хихикает и опускается под воду. Вода хлещет на пол, Джиён булькает и не выныривает секунд тридцать. Сынхён просто не знает, что сказать. Не понимает, что
нужно говорить в таких ситуациях.
Он любит Джиёна с первой встречи. Банально, не ново, глупо - с первого взгляда. И сейчас ему кажется, что навсегда. Сколько раз Джиён делал ему больно? Сколько раз вырывал
зубами мясо из его тела? Сколько раз брал своими цепкими маленькими ручками живое, бьющееся сердце, и со всего размаху шарахал об пол? Бесконечное число раз. Никакой памяти
не хватит всё упомнить. Джиён умеет делать больно, когда хочет. Когда голоден или опустошён. И, кажется, сынхёнова боль - его любимое блюдо. Хотя - Сынхён уверен - Джи понятия
не имеет, почему он так остро реагирует на лидерские выходки. И ни разу у Сынхёна даже мысли не было отречься.
А сейчас эта жестокая, практически кровожадная стерва сидит в огромной ванной, такой жалкий и просто обиженный. И ему больно.
Джиён выныривает и снова смотрит прямо перед собой.
- Джиёна... - тихо выговаривает Сынхён, осторожно подбирая слова, - Джиёна, надо поехать в больницу. Тебе надо к врачу. Вдруг...
- Не бойся, я не беременна. - так же тихо говорит Джиён и на секунду обращает к Сынхёну злой взгляд исподлобья.
- Да что ты такое говоришь. Я знаю, что не беременна. Тьфу ты, блин. - Топ кивком головы отметает это идиотское предположение. - Но мало ли...
- У меня СПИД? И чёрт с ним - быстрее сдохну.
- Перестань так говорить.
- А ты думаешь, мне очень хочется жить после такого? Молчишь? Было у тебя такое? Вот и молчи, придурок.
Сынхёну хочется выть. Хотя нет - очень, очень громко материться.
- Слушай, прости за беспокойство и всё такое, прости, что отнял твоё время, ты иди, у тебя дел, наверное, дохуя.
- Никуда я не пойду.
Ну вот. Принцесса уже принялась за приготовление своего коронного блюда.
- Иди. Мне надо это.. как-то, с мыслями собраться, что ли. Пережить как-то, я не знаю. Не хочу мешать твоим планам.
Сынхён понимает, что Джиёну сейчас действительно нужно побыть одному. Но он не уверен. Он не знает, как заставить себя уйти.
- Слушай, правда. Спасибо тебе, конечно. Но иди.
- Ты обещаешь, что я застану тебя живым?
Джиён пожимает плечами и это - самое большее, на что Сынхён мог рассчитывать.
- Звони, если что. И я... я никому не скажу.

Сынхён не ждёт ответа, он мягко прикрывает за собой дверь и идёт к себе. Он тщательно одевается, глядя прямо перед собой. Сейчас он не имеет права злиться, он копит эту эмоцию.
Копит, бережно сохраняя каждую каплю, когда одевает джинсы, когда застёгивает молнию на косухе, когда клацает кнопками на кожаных перчатках. Он сглатывает, запечатывая
ярость до нужного момента и выходит из дома. Он звонит Хёксу под предлогом потери Джиёна, выясняет, что вечеринка в самом разгаре и что Ян Донву ещё в там. Ловит такси, его
без проблем пропускают в отель, напоровшись на его взгляд. Думать об этом он будет позже.
Сынхён находит сначала вусмерть пьяного малого, виснущего на какой-то нуне. Пиздюлей раздавать он тоже будет потом. Он находит Донву в самом центре оживлённой толпы и
очень вежливо, с улыбкой, просит выйти в более тихое место для разговора. Донву пьян, весел и, кажется, ничего не подозревает. Сука. Отвратительная сука.
Сынхён улыбается самой доброжелательной улыбкой, выходит за старшим в пустой коридор и без разговоров даёт с кулака в челюсть. Донву падает, не ожидая удара. Не давая ему
опомниться, Сынхён наклоняется, хватает его левой рукой за воротник, встряхивает и бьет ещё раз. В сынхеновых глазах блестит пьяное торжество, когда он видит кровь,
размазанную по своему кулаку. И бьет ещё раз.
- Хоть пискнешь, я предъявлю твоему дядюшке наглядные доказательства тому, что ты сделал, подонок.
Донву как-то криво улыбается и только открывает рот для ответа, когда получает хороший удар в висок.
- Если что - я намерен тебя убить. И мне плевать решительно, кто что мне за это сделает, ясно?
От четвёртого удара Донву обмякает, так не проронив и слова, и Сынхён, швырнув его в пол, бьет с ноги. Сильно, силы у него много, злости - ещё больше. Не убьет, конечно. Он не
имеет права оставить Джиёна одного, поэтому в тюрьму он не собирается. Но покалечит, очень сильно покалечит.
Сынхён бьет часто, сильно с наслаждением, с почти эротическим. И улыбается, диковатая улыбка не сходит с лица ровно до того момента, пока он не понимает, что Донву не
реагирует на удары.
- Сука. И больше никогда, никогда не смей прикасаться к тому, что принадлежит мне, ясно?
Сынхён тяжело дышит, садится на корточки и вытирает испачканную кровью руку о белую рубашку Донву. Выходит из коридора в зал, хватает за шкирку малого, и стремительно
выходит.
- Ой-ой-ой, хёнчик! Привееет! А что ты тут делаешь? - воркует Сынри, который явно пьянее, чем "в сопли".
- Наказывал плохого дядю.
- Ой, как интересно! - хихикает малой и даже не возникает на тему того, что его отняли от женщин. - И что? Удачно?
- Вполне. Кстати, готовься. Твой обожаемый Джи-хён наверняка выпишет тебе мега-масштабных люлей.
- Ой! А где он! Мы его забыли, хёнчик!
- Не ори, дома он. Пока ты клеил очередные сиськи, он...
Сынхён замолкает и смотрит на дорогу, вытянув руку. Он держит стекающего на асфальт Сынри и думает о том, как бы уговорить малого не трогать Джди хотя бы сегодня. Хотя,
скорее всего, он вырубится ещё до того, как они доберутся домой.

***

- Сынхёна, что с Джи? Что вы тут успели натворить за два грёбаных дня, пока меня не было дома? Почему вас вообще нельзя оставить? Как дети, блядь. Почему он со мной не
разговаривает?
- Ему плохо, Ёнбэ. Ему просто плохо. И я не в праве говорить, почему.
Сынхёну душно от этого всего. Только что звонил Президент, вызвал на разговор. Предстоящие пиздюли только усугубляют и без того напряжённую атмосферу в доме. Как и
следовало ожидать, к их Высочеству допущен только Сынрия, который ходит тихий, но самодовольный. Из этого Сынхён делает вывод, что малой не в курсе. А то в слезах и
причитаниях потонули бы.
- Что с ним? Опять себе очередную несчастную любовь выдумал? Боже, как же меня всё это достало...
Тэян потирает лоб рукой и явно злится.
- ДЖИ ДРАГОН!!! ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ОБЪЯСНИШЬ МНЕ, КАКОГО ЧЁРТА ТУТ ТВОРИТСЯ - Я ЧТО-НИБУДЬ СЛОМАЮ! - орёт Тэян, повернувшись в сторону коридора. Никакой
реакции не следует. - Он не понимает, что я волнуюсь? Хён, ну скажи ты мне, умоляю.
Топ только мотает головой и даже скрещивает руки на груди. Ёнбэ, кажется, убеждается, что все они - уёбки. В какой раз в жизни убеждается.

Джиён лежит в своей комнате на полу, раскинув руки, и слепо смотрит в потолок. Рядом, за столом, сидит Сынри, с заткнутыми наушниками ушами, и играет в какую-то игру. Сынрия
сейчас необходим Джиёну, как часть внешнего мира в его маленьком, закрытом на защёлку аду. Малой молодец, с разговорами и развлечениями не лезет: он просто есть рядом.
Джиён смотрит в потолок уже несколько часов, от этой белизны немного чешутся глаза, но он не меняет позы.
У него до сих пор болит внутри, болит укус на ребре ладони, болит затылок, в том месте, за которое его драли за волосы. Он, кажется, болит весь. Ему хочется к Ёнбэ. Хочется просто
молча полежать с ним рядом. Или просто рассказать всё, как было, и не услышать ни причитаний, ни упрёков - вообще ничего. Тэян умеет вот так делать: слушать, принимать и
прощать. Отпускать. Джиёну сейчас кажется, что прими это его лучший друг, у него самого бы получилось. Хоть как-то с этим справиться. Перестать мусолить это в своей голове,
вспоминать в деталях и снова, снова себя ненавидеть. Перестать себя жалеть.
В этот раз всё намного сложнее, чем обычно, и у Великого Сильного Джи Драгона не получается справиться самостоятельно. Но рассказать Ёнбэ.. Нет уж, ему сверх меры хватает того,
что Топ в курсе. В курсе самого грандиозного, бесспорного и провального падения в его жизни. Джиён чувствует себя униженным, испачканным и использованным. таким он, в
сущности и является.
Он просто не представляет, что может помочь его самооценке выбраться из грязной лужи хотя бы на йоту.
- Пойду, поем. - зевает Сынри. - Хён, ты голодный?
Джиди только отрицательно мотает головой и малой выходит.

Сынхён едет в агентство вместе с Тэяном, у которого там дела. Заходит в кабинет к Президенту, с прямой спиной, спокойным лицом и, в сущности, готовый ко всему. Президент
сидит в своём кресле, сложив руки на груди и смотрит в упор на вошедшего.
- Чхве Сынхён. Я жду объяснений.
Топ подбирает слова. Он готов ко всему, даже ползать на брюхе по этому дорогущему ковру, лишь бы группа не пострадала. Сам он готов к любому наказанию. В том, что Папа Ян в
курсе произошедшего вчера вечером - сомневаться не приходится.
- Инициатива моя. Вина - полностью моя. Я приму любое наказание.
Директор кивает.
- Сынхён. Это драка. Ты нанёс человеку физический ущерб. Между прочим - Донву сейчас лежит в больнице с серьёзными травмами. - голос у директора спокойный, ледяной - жди
беды.
- Я был прав. Он.. - Сынхёну стоит огромных усилий не выражаться, - получил по заслугам.
- Да? - бровь Яна издевательски ползёт вверх, - Сынхён, ты понимаешь, что это мой племянник?
- Да хоть сам Дьявол! - неожиданно срывается Топ и хлопает ладонями по директорскому столу. - Эта скотина сделала с Джиёном то, что не подлежит прощению. Пусть спасибо
скажет, что живо остался.
- Не забывайся! - Директор тоже повышает голос, чего на топовой памяти не случалось никогда. - Ты понимаешь, что одно моё слово - и ты никто? Я могу лишить тебя вообще всего:
твоего бабла, твоих цацек, шмоток, тусовок и, главное - музыки?! Ты понимаешь это?!
- Лишайте. - тихо и вкрадчиво говорит Топ, глядя директору прямо в глаза. Он тяжело дышит и чуть сжимает пальцы на столешнице. - Если Вы считаете это справедливым - лишайте.
- Ты ему зубы выбил. У него сломано два ребра. Кровоизлияние в печень. Чем ты вообще его бил? - судя по лицу, Президент Ян уже на грани бешенства.
Сынхён молчит, только ноздри яростно раздуваются. Он смотрит на этого человека не меньше десяти секунд, потом вдруг хватает со стола огромную хрустальную пепельницу и со
всей дури швыряет её в стену. Пепельница пролетает в каких-то тридцати сантиметрах от головы Президента.
- Этот выродок покалечил Джиёна, неужели Вам не понятно?! И никаких денег не хватит, чтобы восстановить его гордость после этого! Увольняете?! Хорошо!
Топ резко разворачивается, огромный, устрашающий, злой до чертей, и идёт к двери.
- Стой. - снова спокойно, но очень властно говорит директор. - Мы не договорили.
Топу хочется откровенно послать его на хуй, но он оборачивается, всё ещё держась за дверную ручку.
- Ты.. ты остаёшься в агентстве. Ты защищал друга. Молодец. Но в твоих же интересах сделать так, чтобы об этом инциденте знали только мы четверо. Всё, иди.
Чхве Сынхён выходит из директорского кабинета, всё ещё сжав кулаки. Но до него постепенно накатывает чувство справедливости. Он хищно, чуть диковато улыбается, когда
понимает, что его правоту приняли. Он сворачивает в коридор, ведущий к студиям звукозаписи и наталкивается на Тэяна.
- Всё в порядке. - сразу отвечает он на его вопросительный взгляд, - меня не уволили, Биг Бэнг не распускают, я просто объяснил, что кое в чём был прав и разбил его любимую
пепельницу.
- Блядь. - резюмирует Тэян и просто мечтает об отпуске.

Джиён приходит в себя дней через десять, о чём свидетельствует его открытая, широкая улыбка, адресованная Сынхёну лично. Он подходит к нему, сидящему за ноутбуком, и хлопает
по плечу.
- Спасибо тебе за тот раз.
Сынхён только поднимает ладонь, показывая, что всё в пределах нормы.
Джиён улыбается, светится весь, немного натянуто, но Сынхён думает, что он - очень большой молодец, хорошо справляется.

Джиди сидит за столиком маленького кафе, которое уже стало их с Черин местом. Он сидит, ждёт подругу и думает, как всё так вышло: он дружит с девчонкой. Вздорной, вредной,
очень хорошей в целом, в чём-то наивной. Он дружит с ней очень искренне. Почти как с пацаном. Но это и понятно - Сиэль и есть почти пацан. Но Джиён поражается тому, как много
ей позволяет. Вот например - опаздывать, называть его глупыми прозвищами, высказывать своё мнение по любому поводу. И ещё - прописывать себе знатных пиздюлей. Этого не
делает даже Тэян.
- Привет, красавчик!
Черин садится напротив, счастливая до рези в глазах - аж противно.
- Сама ты "красавчик". - бурчит Джиди, - чего такая радостная? Сожрала очередного младенца на шабаше?
- Я встречаюсь с Сынхо. - без предисловий выдаёт это исчадие ада и смотрит на Квона, как ни в чём ни бывало. - И да, "папа" одобрил.
- Чего? - опешивает Джиён, - Как с Сынхо?
- А вот так, с Сынхо. Ну... Он мне давно нравится... - Черин немного краснеет и опускает голову, - И я ему, оказывается, нравлюсь. Вот. А вчера он ходил к Президенту и просил за нас.
Такой рыцарь, блин. Ну и вот. Сама не знаю, как так вышло.
Она поднимает на друга счастливые глаза и он видит, как ей хочется по-девчоночьи завизжать и побегать кругами. Джи улыбается, накрывает её руку своей, и заглядывает в глаза.
- Я очень рад. Правда. Он отличный парень и такой же фрик, как ты. Так что всё будет очень, очень здорово. Чёрт, это действительно очень классно!
Джиён улыбается до ушей, почти искренне. Но что-то в нём противно зудит. Какая-то мелкая, неприятная, глупая.. зависть.
- Спасибо, братишка. Слушай... Это...
- Да иди, иди, что я, не понимаю?
Черин вскакивает, коротко целует его в щёку и улетает, рассыпая вокруг себя розовые сердечки. Джиёна передёргивает.
Он чувствует, как к горлу подкатывает: то ли злость, то ли что ещё. И все эти эмоции плотным кольцом крутятся вокруг Топа.
Топ - это такой человек в жизни Джи Дрэгона, который ...
Который необходим. На котором можно сорваться. Который идеален в те моменты, когда очередную выдуманную любовь нужно слить на что-то реальное. Топ с ним целуется,
обнимает, отогревает и всегда, неизменно отвечает "я с тобой".
- Сука. - тихо ругается Джиди и встаёт.
Сейчас ему хочется в другое место, куда-нибудь, где можно напиться в сопли, покурить, побуянить или просто потанцевать.
Он заходит домой, переодевается и едет в небольшой клуб, хорошо зарекомендовавший себя именно для таких мероприятий. К ночи Джиён напивается в скотину, даже пытается
склеить какую-то тёлочку, но от одной мысли о сексе становится зябко и противно. Он танцует, чуть не падая, всё пьёт, пьёт и думает про Сынхёна.
На Сынхёна он злится. Сам не знает, почему. Может, потому, что на утро после этого кошмарного происшествия, не обнаружил у себя под дверью голову Донву с бантиком. Может,
потому, что Сынхён вечно такой приветливый и добрый дурачок. Чёрт знает, почему.
Джиён сидит на столе, опустив голову, и с ужасом понимает, что то, что он чувствует в своей груди - до отвратительного напоминает влюблённость. Как так. Так не бывает. Сто лет
его знает, сто лет им пользуется, сердится, ржот с ним - и тут на тебе. Не бывает так.
- Бывает.
Джиён вздрагивает и смотрит во все глаза на Хёксу.
- Что - бывает?
- Ну как что? - Хёксу садится рядом, отпивает шампанского прямо из бутылки и откидывает голову. - Что вдруг понимаешь, что влюблён в того, кого давно знаешь.
- Что ты несёшь? - Джи никак не может поверить, что всю эту муть говорил вслух. Так просто не бывает. Он не на столько феерический мудак.
- Только вот то, что ты им пользуешься - не очень хорошо.
- Не превращайся в Черин, зануда.
Хёксу хмыкает, хлопает друга по плечу и растворяется в полумраке, как заправский вампир. Джи ёжится.
Он берёт оставленную этим неземным мудрецом бутылку и выходит на улицу. На улице холодно, начинает болеть голова, когда он постепенно трезвеет. Джиён курит, кажется, уже
третью сигарету и смотрит прямо перед собой.
Он. Влюблён. В Сынхёна. Заебись. Чего ещё "попроще" придумать не мог?! Совершенно не в тему вспоминается, какие у Сынхёна тёплые со сна губы. И какие хорошие, сильные руки.
Как он на всё соглашается, когда Джиёну плохо. Почему-то сейчас Топ кажется ему просто феерическим мудаком.
Потому что ну не может же быть так, что Сынхён что-то такое к нему испытывает. Это как-то противоречит правилам его личного мира.
Таким образом у Джиёна вырисовывается очередная несчастная любовь.