Гормональное

[j-rock-gay]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Гормональное
персонажи: Joonhong, Jongup, Yongguk
рейтинг: NC-17
жанр: немного PWP, психология... Оо
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: немного разврата и скверны - кому помешает? ^^
статус: закончено

Чунхон смотрит на себя в зеркало и неприязненно кривится. Потом резким движением открывает горячую воду в раковине, выливает себе на ладонь чуть ли не полбанки жидкого мыла и долго, с каким-то остервенением, моет лицо. Это не приносит никакого облегчения, он, со стоном, стягивает с себя пижаму и лезет под ледяной душ, чуть ли не раздирая себе кожу жёсткой мочалкой.
Но память мылом не отмоешь. К своему горячечному ужасу, Чунхон помнит сон слишком детально. Ему всегда снилось только что-то наркоманское, совершенно неадекватное, словно Химчан добавляет ему в вечерний чай какие-то, явно нелегальные, травки. И Чунхон любит свои сны, любит их все, кроме этого. Отвратительный, грязный, мерзкий и такой сладкий сон. Сладким он был только ночью, пока Чунхон спал. Сейчас его буквально тошнит от воспоминаний.

...Он лежал на огромной кровати, застеленной чёрной, жёсткой простынёй, и целовался с Чонопом. Медленно, тягуче, развратно целовался, почти не соприкасаясь губами, как девки в том лесбийском порнофильме, который однажды ему показал хеним. Целоваться было хорошо и жарко, Чунхон чувствовал себя девочкой, Чоноп был нежной и тоже как девчонка. Чоноп медленно раздевал его, так медленно и аккуратно, словно перед камерой, словно пытался показать оператору все самые красивые и интимные части тела младшего. Чунхону было мучительно стыдно, но мучительно хорошо, особенно когда он раздвигал ноги, почувствовав тёплую подушечку пальца на входе в своё тело.
А потом он услышал голос того, для кого затевалось это представление. "Ну давай, малыш, трахни эту девочку". Голос Ёнгука, сухой, чуть насмешливый и спокойный, казался таким неуместным, лишним, пугающим, что Чунхон невольно свёл ноги вместе, дёрнувшись. Но Чоноп, лёжа совсем рядом, зашептал ему на ухо что-то успокоительно-нежное, ласковое и почти непошлое, и Чунхон расслабился. Правда не надолго, потому что даже от одного пальца стало больно. Но ему хотелось. Хотелось так, что волоски на руках становились дыбом. И он позволил.
А потом было очень горячо, сладко, душно, снова больно, но от этой боли наслаждение только росло. Сидящий в глубоком кресле Ёнгук спокойно комментировал происходящее, скалился и его руки расслабленно лежали на подлокотниках. Это, почему-то, страшно задело Чунхона, то, что старший даже не ласкал себя, глядя на происходящее. И он стал двигаться резче, стонать громче и развязней, и смущаясь и балдея от влажных, таких характерных звуков.
А когда Чоноп, протяжно кончив в него, скатился с горячего, липкого тела, Чунхона начало трясти от жгучего стыда. Он не чувствовал ничего, кроме этого стыда и отвращения к себе. Он свернулся в комок посреди кровати, закусив губу, и слышал только гулкие удары своего сердца. Хотя нет, он слышал ещё и шаги: Чоноп, не сказав ни слова, встал с постели и стал собирать свою одежду.
- Малыш. - голос Ёнгука прозвучал совсем близко и кровать под ним прогнулась.
Ёнгук сел рядом, погладил младшего по спутанным розовым волосам и ухмыльнулся.
- Иди к папочке.
И, что самое отвратительное, Чунхон, всхлипнув, положил голову хениму на колени, вжался носом в прохладную грубую ткань джинс, и почти сразу успокоился.
- Ну тише, тише, девочка.. Папочке очень понравилось...

Чунхон выдыхает болезненный стон и бьётся лбом в холодное стекло душевой кабины. Он чувствует себя грязной, использованной шлюшкой, и совершенно не представляет, как теперь смотреть в глаза Чонопу, своему лучшему и, возможное, единственному другу. Он всё думает, думает, что он сошёл с ума, потому что во снах всегда видел то, чего ему, пусть и в глубине души, хотелось бы: летать на драконе, давать афтограф Джи Драгону, быть разрезанным на двадцать один кусок, распиханный по мусорным пакетам, бросаться с крыши, летать над ночным городом или быть переделанным безумным врачом-экспериментатором.
Чонопа он никогда не хотел. Не мог хотеть. Ему вообще ещё слишком мало лет, для такого. Тем более - с Муном. Чунхон бьёт кулаком в стенку кабинки и воет. Больше всего от того, что это отвратительное "иди к папочке" его действительно успокоило, там, во сне.
Он искренне любил шутки про то, что он Ёнгуку сын, часто называл его "отцом" и гордился тем, что может побыть сыном такому талантливому, сильному, смелому, на самом деле классному человеку. И Ёнгук действительно часто говорил эти слова, пытаясь успокоить или утешить своего макнэ. Но во сне эти слова имели совершенно иной, опошляющий саму чунхонову суть, смысл.
- Чунхони?
Во второй раз в жизни Чунхон замирает в ужасе, услышав этот низкий, густой голос.
- Малой, что у тебя стряслось? Ты чего кричишь? - спрашивает Ёнгук, останавливаясь у самой душевой: Чунхон опять забыл закрыть дверь в ванную.
- Всё хорошо.
- Не пизди, а? Что стряслось? Кто обидел мне сына?
Ёнгук вообще парень бесцеремонный и слишком простой, он вообще ни с чего не обламывается. Поэтому он приспокойненько открывает дверь кабинки и смотрит очень мрачным взглядом. Чунхон дёргается и не знает, как прикрыться. И только обречённо опускает мокрую голову.
- Что за ребёнок? - глухо интересуется Ёнгук, заходя в и без того тесный стеклянный квадратик. Берёт душ, делает воду теплее и поливает малого, чтобы смыть мыло, - Сначала стонет полночи, несёт какой-то бред, просыпаться не желает. Все на ушах, никто не спит, Зело даёт сольный концерт. - Банг выключает воду, завершив свои дела, выходит из кабинки, прилично намокнув, и возвращается с полотенцем, - Потом воет в душе и грохочет всячески. Ты правда думаешь, что я кретин? - Чунхон мотает головой, всё так же глядя на свои ноги, - Тогда.. - Ёнгук разводит руки, раскрывая полотенце и улыбается вопросительно, - Иди к папочке?
Чунхон стонет в голос, чуть не оседая на пол, но Гук его ловит и заворачивает в тёплую, мягкую ткань, как маленького.
- Что у тебя ст...
- Не говори мне больше эту фразу. Никогда в жизни не говори, я тебя умоляю. - тихо просит Чунхон, ожидаемо расслабляясь в сильных руках.
- Хорошо. я не скажу. Только ты объясни мне, какого чёрта ты такой полудохлый.
Чунхон садится на пол в ванной, закутывает лицо в полотенце, и рассказывает: монотонно, быстро, но во всех подробностях. От хёна он не привык скрывать что-либо.
- Ох, беда-беда. - бубнит Ёнгук, сидя напротив на корточках, но, от чего-то, улыбается. - Хуёвый я отец, совсем не занимаюсь половым воспитанием сына. Ай-ай-ай на меня. У тебя гормоны зашкаливают, что ж ты так расстраиваешься?
- Но.. но.. но Чоноп!!
- Чоноп. - кивает Ёнгук и улыбается открыто, - Ты вообще всех нас в таких снах видеть будешь, раз пошла такая пьянка. И нун, актрис, официанток ближайших забегаловок и Анжелину Джоли. Пока не начнёшь всё это в реальности.
Чунхон пищит и только поглубже зарывается лицом в полотенце.
- Ох, горе, - смеётся Ёнгук, отрывает Чунхона от пола и ставит на ноги. Потом хитро щурится и понижает голос до доверительного шёпота, - Мне иногда снится Химчан. И ты пару раз снился. Это вовсе не значит, что я не нормальный, что я маньяк, что я мечтаю затащить всю группу, поочерёдно или разом, в постель. Слышишь ты меня, балбес?
Чунхон жмурится и мотает головой.
Ёнгук смеётся, когда снимает промокшие майку и штаны, засовывает их в стиральную машину, и, так же хохоча, выходит из ванной.
- Одевайся, казанова, там мать семейства уже завтрак сбацал. И перестань так париться по всякой ерунде.
Чунхон долго смотрит в белую дверь, потом несильно даёт себе по щеке, одевается и идёт завтракать. На Чонопа он не смотрит вообще. Минут пятнадцать. Но потом всё сказанное хенимом постепенно доходит до сознания, и он успокаивается.
А когда он засыпает, морально приготовившись к возможному продолжению банкета, к нему приползает Ёнгук и обнимает со спины. Ничего не говорит, только складывает малого так, чтобы самому удобно лежать было, тепло выдыхает в затылок и сонно расслабляется.
- Если нельзя "иди к папочке", - едва слышно басит старший, - То будет "папочка сам пришёл".
Чунхон возмущённо дёргается, но его держат крепко и поползновений никаких не совершают. Пока. И Чунхон засыпает, проваливаясь в очередной бред про расчленёнку, драконов и требовательные, мягкие пальцы, пробирающиеся в сон из реальности.
Потому что Ёнгук вообще ни с чего не обламывается - хочет, и делает.
OWARI