Любить нельзя отречься

[j-rock-gay]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B2ST, Infinite, B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Любить нельзя отречься
персонажи: DooSeob, BangLo, GyuJong
рейтинг: G
жанр: drama, romance, songfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: маленький триптих, расставляющий запятые в назвнии
статус: закончено

Тихие Игры

Тихие игры под боком у спящих людей,
Каждую ночь, пока в доме спят даже мыши.
Мальчики знают, что нужно всё делать скорей,
И мальчики делают всё, по возможности, тише.

Дуджун не понимает, когда всё это началось, даже когда тратит бессонную ночь на воспоминания. Спать удаётся всё реже, выступлений и тренировок всё больше, но сейчас Лидер затруднился бы сказать даже, над чем они работают. Какие песни пишут. Зачем. Он ничерта не помнит, он запутался окончательно, увяз по самое горло, намертво влепился в силки из красных шерстяных ниток, концы которых держит в руках этот паршивец. В японском языке есть очень красивое слово для этих ниток, точнее - для того, что они обозначают - "Kizuna". Связь.
Дуджун, будучи неглупым и сообразительным парнем, почему-то, думает, что ничерта у него с этой самой "Kizuna" не выйдет. Но, вместе с тем, внутри Дуджуна живёт один странный, сверх меры бойкий, и до тошноты оптимистичный придурок, естественно, уверенный в удачном завершении кампании. То, что никакой кампании не планируется - придурка не беспокоит, и Дуджун сдаётся.
Он выбирается из комка одеяла, смотрит на настенные часы, но не разбирает цифр. Судя по уровню комнатной темноты, сейчас не больше половины четвёртого - середина отведённого сегодня на сон отрезка времени. Дуджун передёргивает плечами, ложится на правый бок и подползает вплотную к невысокому бортику, разделяющему койки.
Ёсоб очень красивый. Дуджун готов раскроить абсолютно любое лицо, обладатель которого с этим не согласен. Потому что Ёсоб красивый действительно, самый красивый, Дуджун не понимает, как можно этого не замечать. Ёсоб спит, смешно подложив ладонь под пухлую щёку, подтянув коленки к животу. Дуджун смотрит на него долго, ужасно долго, пока чуть не засыпает с открытыми глазами. Внутренний позитивный придурок очень просит Дуджуна прикоснуться к ёсобовой щеке. "Ну хоть разочек? Давай попробуем? Всего раз, совсем немножко, только по щеке погладь, и всё". Сам Дуджун хмурится и строго отрезает "Сто раз его за щёки лапал. Ничего такого, я даже пальцами неровности на левой помню. Не буду я ничего трогать, а то проснётся, что я ему скажу?". "Трус" - весело бросает внутренний придурок, и Дуджун, закусив губу, кладёт пальцы на тёплую ото сна кожу, мягко обводит контур скулы, начиная невольно улыбаться. Потому что сердце-то, оно прекрасно знает, и какие песни они с ребятами репетируют каждый день, и зачем. Чтобы можно было слушать, как Ёсоб поёт. Чтобы неслышно, как вот сейчас, повторять самые искренние, самые важные слова про то, что внутри - пиздец. Ёсоб спит, сопит во сне и совсем не тянется к Дуджуну, как надеялся его внутренний оптимист. Поэтому Дуджун, отключив мозги, смелеет, забирается пальцами в спутанные волосы, придвигаясь всем телом ещё ближе, уже наваливаясь на бортик, улыбается и даже мурчит себе под нос какую-то легкомысленную глупость. И, без всяких пауз и сомнений, наклоняется ближе и целует. Мягко, тепло, но, пожалуй, слишком откровенно и смело. Он жмурит глаза, как сытый кот, и уже во всю готов к тому, что сейчас его любимый мальчик проснётся, сначала немного испугается, конечно, но потом, потом он обрадуется, обнимет, прижмётся и что-нибудь такое шепнёт, например...
- Ты что делаешь?!
Ёсоб упирается руками Дуджуну в плечи, отталкивает от себя, ни коим образом не бережёт лидерское сердце, забивается в самый дальний угол своей кровати и долго вытирает губы одеялом.
- С ума сошёл?!
- Соби, я..
- Шутки у тебя тупые. - обижается Ёсоб и слезает со своей кровати, шлёпает босыми пятками по ламинату в сторону кухни.
Дуджун никак не может отсоединиться от своего внутреннего придурочного оптимиста, он всё ещё не понимает, что всё плохо, по крайней мере, на это "плохо" у него ооочень большие шансы. Он просто выходит в след за совершенно ошарашенным младшим, а когда входит на кухню, застаёт последнего, присевшим на стол и скрестившим руки на груди.
- Эпф... Ёсоби...
- Юн Дуджун. - не смотря на то, что Ёсоб далеко не самый старший в группе, Дуджун всегда его немного побаивался и позволял ему очень многое. Так что нынешняя строгость в голосе Соби, в какой раз, немного отрезвила, стремительно становящегося несчастным, Дуджуна, - Что это была за неумная, неприятная, дурацкая выходка? У нас квартира набита камерами, а это - новое тупое реалити шоу? Только что-то я ни одного оператора не вижу.
Ёсоб - очень хороший, добрый, всё понимающий ребёнок. Ёсоб всегда выслушает, попытается понять, решить, помочь. Ёсоб очень терпеливый, упорный и сочувствующий. Не даром его даже папа Хон называет "штатным ангелом Кьюба". А ещё он красивый. Но всё это при одном условии: никаких срединочных побудок совершенно тупыми и несмешными шутками.
- Никакое это не реалити, - почему-то обижается Дуджун, - Это совсем не шоу.
- О!! И что же это такое, позволь полюбопытствовать? - Ёсоб никогда так не щурился раньше, как щурится сейчас.
А Дуджун вдруг замечает, как бешено колотится жилка на его шее, что пульс у Ёсоба такой сильный, что даже руки подрагивают немного. Дуджун видит, что Ёсобу.. страшно. Лидер хочет подойти, протягивает руку, но не позволяет себе дотронуться. Замирает, медленно выдыхает, сутулится и улыбается.
- Прости. Глупая, - его голос немного запинается, - неуместная шутка. Ты прав.
Дуджун не смотрит на Ёсоба, он медленно разворачивается и плетётся к спальне. Ему тяжело идти, потому что тот смешной парень - внутренний оптимист - он тяжёлый был, его труп тащить в себе нелегко. Но Дуджун хорошо старается.
- Что ж ты наделал... - тихо спрашивает Ёсоб и отлипает от своего места. Догоняет Дуджуна, стукается лбом в его плечо, - Что же ты наделал... Как же нам теперь?...
Дуджун громко сглатывает, сжимает кулаки и, быстро повернувшись, успевает поцеловать Ёсоба в висок.
- Я люблю тебя. Но это не важно. Всё, забудь. Надо спать.

Supermassive Black Hole

I thought I was a fool for no one
Oh baby I'm a fool for you
You're the queen of the superficial
And how long before you tell the true?

Банг Ёнгук сидит, уперев локти в широко расставленные колени, низко опустив голову, громко сипло дышит и чуть расфокусированным взглядом смотрит на всё новые и новые тёмно-красные капли на белом кафеле. Он шумно втягивает воздух через нос, от этого лопнувшие сосуды саднит, он морщится и плюёт - течёт и течёт, хер с ней.
Он сидит так уже почти час, мелко качается вперёд-назад и иногда сдавленно, едва слышно рычит.
Банг Ёнгук хочет Чхве Чунхона. Хочет себе, в полноправное владение, потому что все права итак у него, а у кого они вообще могут быть, это же он, он - любимый хён! Он хочет Чунхона во всех смыслах сразу, он ужасно напряжён, немного напуган и даже, кажется, зол. А теперь ещё эта кровь из носа, как у подростка! Стоило подумать о малом в голом и стонущем смысле!...
- Что за херня, ёпт!!! - Ёенгук не выдерживает самого себя, своего напряжения, встаёт, не вытерев лица, и, как танк, напролом, чешет в гостиную, на кухню, в ванную и спальню. - Что за херня?! Где мой ребёнок?!
Он почти ревёт, почти как раненый зверь, он болен, болен бешенством, чумой и белыми кудрями.
- Ты чего буянишь, ой, у тебя кровь, надо помыть и заклеить пластырем, у меня есть, с поющими фруктиками нарисованными, только как заклеишь нос, так что надо просто помыть, ты что, стукнулся, эй, хён, ты какой-то...
- Хватит!... - стонет Банг, не выдержав этой тараторщины, хватает малого за загривок и тянет к себе, - Хватит, умоляю тебя, болтать. Иначе я тебя ударю.
Чунхон, невинная сучка, послушно замолкает, хлопает своими оленьими глазами, смотрит на хенима и делает попытку отстраниться. Вероятнее всего - пойти за пластырем. Но Ёнгук не хочет пластырь, он хочет вот это балаболящее, длинное, дурацкое, пятнадцатилетнее нечто.
- Стоять.
Чунхон начинает робко улыбаться, потому что не совсем понимает: то ли это хён новую игру затеял, то ли и правда вдруг такой строгий стал. Так и так - интересно, Чунхон просто обожает какие-то странные штуки, которые больше вообще никому не нравятся. Одна жареная рыба со взбитыми сливками чего стоит.
Ёнгук вспоминает это "изысканное блюдо", тихо стонет, думает, что Чунхона надо было удавить в колыбельке, потому что теперь вот мучиться не пришлось бы.
- Хён? Мы будем играть сейчас? Ты думаешь, стоит играть, когда у тебя кровь из носа идёт? А она не останавливается, хён, у тебя сейчас вся голова обескровится и что-нибудь обязательно произойдёт с твоими мозгами, я тебе точно говорю! Я вот читал недав..
"Нарывается" - мысленно хмыкает Гук и, ухватив свободной рукой запястье малого, мягко, не больно заламывает ему руку за спину и, не давая опомниться, глубоко, даже больно целует.
Губы у Чунхона в семьсот раз мягче, теплее, приятнее, чем Гук себе представлял. И брыкается Чунхон намного сильнее и активнее, чем Ёнгук представлял. Так брыкается, что старший, невольно, пугается, что одна из длинных конечностей ребёнка просто выйдет из сустава, так он дёргается. И визжит, естественно. Как девчонка.
- Стоп, бляха! Чего ты орёшь, как карманная собака?
- Какого чёрта, хён?! - Чунхон вырывается, отскакивает на безопасное расстояние, потирает запястье и смотрит на старшего, как на смертельного врага, - Ты совсем в уме попортился?! Это! Был! Мой! Первый!!! Поцелуй!!! Как, как ты возместишь мне это?!
- Не кричи так, я умоляю.. - Банг устал, у него болит голова и немного поташнивает. Ему хочется тишину, хорошего пива и приглушённый свет. Ён Чунхёна напротив, и трепать про сиськи. Или биты с рифмами - не важно. - Как возмещу? Иди сюда, я тебя просто ещё раз поцелую...
Чунхон, совсем не по-чунхонски, вскидывает бровь, подходит медленно и вдруг даёт пощёчину. Не сильную, конечно, символическую. Но даёт. Банг Ёнгуку. Пятнадцатилетняя зараза.
- И если ты сейчас скажешь мне, что влюблён - я не знаю, что я ещё сделаю!
Малой хмыкает, резко разворачивается, встряхнув кудряшками, и гордо удаляется, чтобы запереться в ванной.
- Блядь. - тихо ругается Ёнгук, - Прогадал.
Он злится сам на себя, злится на то, что Чунхон до того бестолковый. Кровь, текущая из носа постепенно останавливается, Гук неаккуратно вытирает её рукавом и идёт в крохотную комнатку в самом дальнем углу квартиры, которую все принимают за кладовку. В этой комнатке, размером полтора на два с половиной метра, без окна, с истрепавшимися обоями - два стеллажа с инструментом, хирургический стол, медикаменты и чертежи. Ёнгук долго роется в папках, расчетах, набросках и планах, быстро что-то чертит на последнем, перепроверяет и довольно хмыкает. Тихо выходит и подкрадывается к ванной. Чунхон там очень обижено плещется.
- Эй, кроль, выходи мириться. Я извиняться буду за свои тупые шуточки.
Чунхон открывает сразу, словно ждал, пока его позовут. Но не успевает даже пискнуть - Ёнгук прижимает к его лицу платок с хлороформом и ребёнок послушно опадает на его руки.
Разложив малого на своём столе лицом вниз, Ёнгук довольно и немного безумно улыбается - делов-то!, одну только заплатку на микросхеме переделать, да пару проводков подтянуть. Он одевает силиконовые перчатки и делает глубокий надрез вдоль позвоночника, от самого черепа. Кровь сочится неправдоподобно слабо, но это хорошо, очень хорошо, Гук специально почти не подводил сосуды в эту область - как знал, что дорабатывать придётся. Он скоблит скальпелем микросхему, прячущуюся за первым позвонком, подкручивает шестерёнку, подлаживает пару пружинок и до предела натягивает красный и зелёный проводки, уходящие вниз, в тело. Потом заботливо зашивает разрез, мажет кровоостанавливающим и обезболивающим. И вытаскивает Чунхона из своей "лаборатории" в спальню. Осталось только подождать, пока маленький проснётся.
Чунхон открывает глаза к вечеру, ворочается и, увидев Гука, широко распахивает глаза и садится на кровати. Выглядит совершенно сбитым с толку.
- Что такое?
- Я... Что-то у меня холка зудит.. Я как-то странно.
Ёнгук ухмыляется и, на пробу, словно ненароком, накрывает тёплую, сухую ладонь. Чунхон вздрагивает и опять смотрит.
- Мне кажется, что я тебя люблю.
Вот так просто. У этого длинного чуда всегда всё так. Почувствовал - сказал, и никаких заминок.
Ёнгук смеётся и приподнимает бровь.
- Да? Думаешь?
- Совершенно точно. - кивает Чунхон и укладывает голову хёну на колени, - Абсолютно точно.
Ёнгук немного кривится от того, как искренне Чунхон верит в эту ложь, но обнимает. Потому что нуждается в этой лжи.

Total Eclipse

And I need you now tonight, and I need you more than ever
And if you'll only hold me tight, we'll be holding on forever
And we'll only be making it right, 'cause we'll never be wrong
Together we can take it to the end of the line.

Сонгю уже больше часа стоит перед дверью, за которой уже больше часа спит Сонджон. Сонджон, конечно же спит, а чего ему не спать? У него всё хорошо, у него и сердце и нервы на месте. У него вообще всё хорошо. Патологически.
Сонгю, сонный, уставший, вымотанный сверх меры - стойко держит свой пост, разве что позволяет себе прислониться лбом к двери, да с ноги на ногу переступить. Ещё минут сорок можно постоять, а потом придётся лечь спать, придётся, иначе, на завтра, можно и в обморок грохнуться от недосыпа.
Сонгю думает, что, наверное, сошёл с ума. Не иначе, а чем ещё объяснить все вот эти ночные бдения, дурацкие, мутные, беспокойные сны, и, самое главное - вот эту зависимость от Сонджона? Ничем, только безумием.
Иногда Сонгю кажется, что ничего никогда не изменится, что всю свою жизнь он так и будет топтаться под дверью, за которой, ночь от ночи, будет спать его возлюбленный ребёнок. В такие моменты он пугается, старится и много молчит. Просто потому что не знает, как с этим всем быть.
Однажды Сонгю решает, что надо признаться. Пусть уж Сонджон разведёт истерику, или посмеётся, или хоть пожалеет, на худой конец! Может, хоть немного полегче будет. Появится хоть шанс думать о чём-то другом. Но Гю быстро отметает эту идею. Смелости ему всё равно не хватит. Смелость остаться без тех жалких мелочей, которыми сейчас наполнена его жизнь: перепалками, случайными прикосновениями, поверхностными разговорами, шутливыми попытками защитить малого от чего-нибудь нестрашного. Без всех вот этих глупостей жизнь грозится стать и вовсе беспросветным месивом из усталости и новых концертных костюмов.
Поэтому Сонгю просто стоит у закрытой двери и воображает, что слышит, как Сонджон спит.
Когда Гю, всё же, доползает до своей постели, то долго думает о том, что если бы только, каким-нибудь чудом, Сонджон согласился быть с ним, быть его... Но, Сонгю, разбился бы на тысячу кусков, чтобы делать этого несносного ребёнка счастливым. Он, Гю. всё бы за это отдал. Он думает об этом очень тщательно, трудолюбиво, надеясь, что может. хоть во сне, хоть раз, Сонджон возьмёт его за руку. Но снится ему только тревожная муть, какие-то обрывочные, скользкие, неприятные образы. И больше ничего. Поэтому Сонгю любит выматываться до конца, чтобы не снилось вообще ничего.
По ночам - дурацкие сны и глупые мечтания, а днём... Каждый день - Сонджон. Сонгю внимательно наблюдает и запоминает всё, от и до. И всё думает, думает, уже какой месяц, о том, как было бы хорошо обнимать его, по волосам гладить, капризы исполнять... И понимает, что никогда не признается.
В глубине души Сонгю надеется, что скоро это помутнение рассудка пройдёт. И тогда можно будет снова жить. Дышать, радоваться, спать нормально.
Но помутнение не проходит. И с каждым днём становится только плотнее и удушливей. Сонгю становится нервным, злым и худым.
А Сонджон, маленькая жизнерадостная сволочь, словно из лидера силы пьёт - расцветает, хорошеет с каждым днём. Гю хочет вешаться.
Гю хочет вешаться, он решает, что так больше нельзя, и идёт признаваться. Заходит в комнату, решительным шагом, садится на кровать и скрещивает руки на груди.
- ты злой? - пугается Сонджон.
- Я очень злой.
- И ты будешь на меня ругаться?
Вот эта, совершенно искренняя на вид, наивная прямолинейность, вышибает из Гю всю решимость.
- Не знаю, ничего я не знаю...
- У тебя что-то болит. - Сонджон не спрашивает, он словно знает, о чём говорит.
И садится Сонгю на колени. И обнимает за шею. И целует в висок.
- Ты такой уставший в последнее время.. Такой нервный... Такой несчастный...
Гю каменеет, но руки на талии скрещивает и прижимает к себе. И молчит. Как там что случится - а этот момент он будет помнить всю жизнь.
- Хён... Хён, давай встречаться? Я уже не знаю, как к тебе подступиться, а ты всё на меня не смотришь... Давай встречаться?
Гю отстраняет от себя младшего, долго на него смотрит, а потом начинает смеяться. Заливисто и немного нервно.
- Я? Не смотрю? На тебя? Да, давай. Давай встречаться.

OWARI