господи, я просто слишком стар для этого дерьма!
аффтар: PornoGraffity
фэндом: Infinite
бэта: нет. вообще.
название: непошлое
персонажи: DongGyu
рейтинг: G
жанр: drama, romance , songfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: о том, как одиночество выворачивает наизнанку.
статус: закончено
читать дальше Сонгю - сам не свой, весь словно наизнанку, весь - наперекосяк. Ребята вообще не подходят к нему вне камер, сторонятся, как прокажённого или сумасшедшего, как буд-то заразиться боятся. На камеры же либо так же игнорируют, либо стебутся так нещадно, что Гю замыкается в себе ещё больше.
Сонгю понимает, что вот-вот выйдет в окно от этого всего.
Потом, на съёмках шоу "Ranking King", он получает шанс хоть немного отыграться. Он смотрит на своих сволочей, и не любит ни одного из них в этот момент.
И Дону, смешно подпрыгивая, тянет руку, и кричит "я, я, Гю-джи-джи, я!", стоя на своём далёком квадратике. Как на другом материке. Дону всегда далеко, но сейчас Гю может это изменить, и плевать, что ничего это не даст.
Дурачок Дону подлетает, обнимает и кричит пуще прежнего своё излюбленное "Гю-джи-джи". От этого становится хоть немного легче, правда совсем ненадолго, потому что, благодаря Хое, он снова остаётся позади планеты всей. И снова один. Дону опять далеко.
Потом, через несколько эпизодов, через несколько недель бесконечного желания выйти в окно, в открытое море, в открытый космос без скафандра - Сонгю почти до слёз благодарен сценаристам, задумавшим этот идиотский хоррор-эпизод. Потому что дурачок Дону - боится. Сонгю улыбается, как заведённый, рука сама ползёт к холке Дону и мягко треплет: "не бойся, дурачок, я же тут". Дону так вздрагивает, не твердит своё коронное "Гю-джи-джи", не дурачится, и, кажется, боится по-настоящему. Поэтому Сонгю берёт его за руку. При всех берёт за руку, и немного отмирает внутри, когда Дону вцепляется в его пальцы. Потом, правда, его самого за руку берёт Ухён и снова, снова всё перекосячивается, замирает, и открытый космос манит своей безвоздушной пустотой.
Сонгю - сам не свой, выворачивается наизнанку уже по какому кругу и уже начисто забывает, какая сторона должна быть снаружи, а какая - внутри. Всё не так, всё - не то, и страшно хочется в окно. Поспать бы вот немного, без снов, пожалуйста. И - в окно. Сонгю прекрасно знает, как это сделать, он точно-точно знает, что больно - не будет. Не успеет.
Шаг - и всё. И вся перекосячность закончится, и можно будет обнять пустоту.
Сонгю совершенно не понимает, что с ним происходит, думать об этом не находится никаких сил. Он просто хочет к Дону. Хочет постоянно, нестерпимо, как навязчивая мания, или одержимость: просто к этому дурачку, чёрт подери. Он пробирается в чужую комнату по ночам, осторожно обходит спящего Мёнсу, садится на корточки и неразборчиво, беззвучно, нашёптывает всё, что внутри ещё не выжжено пустотой. Откровенно, честно, без прикрас и страхов. Всё, что осталось в сердце, выбеленном, выщербленном, что лунный блин, прилипший к небу. "Ты - всё, что есть в моём прошлом" - говорит, - "Вот, эта секунда уже в прошлом, и ты тоже, тоже, тоже в ней. Только ты, ничего больше нет. Да и не хочу ничего больше".
И каждый, каждый раз, кладёт ладонь на своё сердце, делает такой жест, словно вынимает его, ещё трепыхающееся, и опускает на грудь спящего. "Моё в тебе сердце" - говорит, да уходит.
Сонгю - сам не свой, весь словно наизнанку, весь - наперекосяк. Запирается в комнате, часами сидит один, просто сидит и старается не сойти с ума. А когда сидеть больше нельзя, потому что доставучему Ухёну нужно что-то взять, или поспать, или что ещё - просто встаёт и уходит. Туда, где вообще нет людей, нет машин и как можно меньше шума. Возвращается сильно за полночь, когда все, кто дома, уже спят, садится на кухне, и опять хочет в открытое холодное море. Сонгю плавится, перегорает, по сотне раз за минуту, и беззвучно выдыхает "тебя бы вот в эти стены". Обои шершавые, новенькие - едва заметно оцарапывают подушечки пальцев. Дону не приходит, не заставляет Гю отнять руку от стен. Он спит.
- Придумай, что надо сделать, придумай, что надо сделать, придумай, что надо сделать, придумай...
Дону всегда далеко, и сейчас Сонгю никак не может это изменить. Сейчас он - не на волшебном квадратике, когда можно всех поменять местами.
К Дону у него - ни одной пошлой мысли. Ни одного пошлого желания. Просто хочется, чтобы он был рядом. Всегда. И отнял, наконец, уже покрасневшие пальцы от шершавых обоев. У самого никак не получается.
- Придумай, что надо сделать.. Пожалуйста.. - тихо шепчет Сонгю, понимая, что всё, это - последняя капля. Он больше не может. Не может так: работать с теми, кого слишком часто не любит, жить так близко с человеком, в котором нуждается, но не иметь возможности быть с ним. Постоянно себя останавливать, терпеть, бороться с самим собой, и петь строго по тексту, двигаться строго по сценарию.
Каждый раз, когда Сонгю стоит на сцене и поёт о любви, о чём-то светлом или нежном - ему всегда и неизменно хочется повернуться к Дону, поймать его взгляд, улыбнуться, и сказать "я люблю тебя". В микрофон, так, чтобы он точно услышал, разобрал это за грохотом музыки и криками фанатов. И чтобы разулыбался своей фирменной дурной улыбкой. Но он, конечно же, просто закрывает глаза и не говорит ничего, сверх положенного.
- Ох ты ж, ты ж себе все пальцы разгваздал, совсем, что ли??
Сонгю, уже одной ногой в ледяном космосе, не вздрагивает, не оборачивается. Потому что не понимает, что голос звучит не в его голове, а снаружи. Он открывает глаза только тогда, когда тёплые губы касаются разгорячённой, раздражённой кожи пальцев.
- Что?... Что...
- Ничего не надо делать, глупый Гю, прекрати себя портить. Ты что, совсем с ума сошёл? Болит? Больно, да?.. - тихо спрашивает Дону, когда Гю шипит от прикосновений к лёгким ссадинам.
А Сонгю, к которому уже сколько недель никто не подходит, вдруг жмурится, вжимая голову в плечи, и ревёт, как маленький. Давится слезами, всхлипывает громко, губы кусает. Но Дону не отпускает его руку, целует поцарапанные пальцы, и терпеливо ждёт. Ждёт несколько минут, потом просто обнимает, крепко-крепко.
- Тшш... Ну-ка перестань. Хочешь, я попрошу Мёнсу поменяться с тобой комнатами? Хочешь? Ох ты ж.
- Х-хочу... Я.. Я не могу без...
- Ты не без. Я же пришёл? Всё, всё, успокойся. Никуда я тебя не отпущу.
И космос отступает.
OWARI
фэндом: Infinite
бэта: нет. вообще.
название: непошлое
персонажи: DongGyu
рейтинг: G
жанр: drama, romance , songfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: о том, как одиночество выворачивает наизнанку.
статус: закончено
читать дальше Сонгю - сам не свой, весь словно наизнанку, весь - наперекосяк. Ребята вообще не подходят к нему вне камер, сторонятся, как прокажённого или сумасшедшего, как буд-то заразиться боятся. На камеры же либо так же игнорируют, либо стебутся так нещадно, что Гю замыкается в себе ещё больше.
Сонгю понимает, что вот-вот выйдет в окно от этого всего.
Потом, на съёмках шоу "Ranking King", он получает шанс хоть немного отыграться. Он смотрит на своих сволочей, и не любит ни одного из них в этот момент.
И Дону, смешно подпрыгивая, тянет руку, и кричит "я, я, Гю-джи-джи, я!", стоя на своём далёком квадратике. Как на другом материке. Дону всегда далеко, но сейчас Гю может это изменить, и плевать, что ничего это не даст.
Дурачок Дону подлетает, обнимает и кричит пуще прежнего своё излюбленное "Гю-джи-джи". От этого становится хоть немного легче, правда совсем ненадолго, потому что, благодаря Хое, он снова остаётся позади планеты всей. И снова один. Дону опять далеко.
Потом, через несколько эпизодов, через несколько недель бесконечного желания выйти в окно, в открытое море, в открытый космос без скафандра - Сонгю почти до слёз благодарен сценаристам, задумавшим этот идиотский хоррор-эпизод. Потому что дурачок Дону - боится. Сонгю улыбается, как заведённый, рука сама ползёт к холке Дону и мягко треплет: "не бойся, дурачок, я же тут". Дону так вздрагивает, не твердит своё коронное "Гю-джи-джи", не дурачится, и, кажется, боится по-настоящему. Поэтому Сонгю берёт его за руку. При всех берёт за руку, и немного отмирает внутри, когда Дону вцепляется в его пальцы. Потом, правда, его самого за руку берёт Ухён и снова, снова всё перекосячивается, замирает, и открытый космос манит своей безвоздушной пустотой.
Сонгю - сам не свой, выворачивается наизнанку уже по какому кругу и уже начисто забывает, какая сторона должна быть снаружи, а какая - внутри. Всё не так, всё - не то, и страшно хочется в окно. Поспать бы вот немного, без снов, пожалуйста. И - в окно. Сонгю прекрасно знает, как это сделать, он точно-точно знает, что больно - не будет. Не успеет.
Шаг - и всё. И вся перекосячность закончится, и можно будет обнять пустоту.
Сонгю совершенно не понимает, что с ним происходит, думать об этом не находится никаких сил. Он просто хочет к Дону. Хочет постоянно, нестерпимо, как навязчивая мания, или одержимость: просто к этому дурачку, чёрт подери. Он пробирается в чужую комнату по ночам, осторожно обходит спящего Мёнсу, садится на корточки и неразборчиво, беззвучно, нашёптывает всё, что внутри ещё не выжжено пустотой. Откровенно, честно, без прикрас и страхов. Всё, что осталось в сердце, выбеленном, выщербленном, что лунный блин, прилипший к небу. "Ты - всё, что есть в моём прошлом" - говорит, - "Вот, эта секунда уже в прошлом, и ты тоже, тоже, тоже в ней. Только ты, ничего больше нет. Да и не хочу ничего больше".
И каждый, каждый раз, кладёт ладонь на своё сердце, делает такой жест, словно вынимает его, ещё трепыхающееся, и опускает на грудь спящего. "Моё в тебе сердце" - говорит, да уходит.
Сонгю - сам не свой, весь словно наизнанку, весь - наперекосяк. Запирается в комнате, часами сидит один, просто сидит и старается не сойти с ума. А когда сидеть больше нельзя, потому что доставучему Ухёну нужно что-то взять, или поспать, или что ещё - просто встаёт и уходит. Туда, где вообще нет людей, нет машин и как можно меньше шума. Возвращается сильно за полночь, когда все, кто дома, уже спят, садится на кухне, и опять хочет в открытое холодное море. Сонгю плавится, перегорает, по сотне раз за минуту, и беззвучно выдыхает "тебя бы вот в эти стены". Обои шершавые, новенькие - едва заметно оцарапывают подушечки пальцев. Дону не приходит, не заставляет Гю отнять руку от стен. Он спит.
- Придумай, что надо сделать, придумай, что надо сделать, придумай, что надо сделать, придумай...
Дону всегда далеко, и сейчас Сонгю никак не может это изменить. Сейчас он - не на волшебном квадратике, когда можно всех поменять местами.
К Дону у него - ни одной пошлой мысли. Ни одного пошлого желания. Просто хочется, чтобы он был рядом. Всегда. И отнял, наконец, уже покрасневшие пальцы от шершавых обоев. У самого никак не получается.
- Придумай, что надо сделать.. Пожалуйста.. - тихо шепчет Сонгю, понимая, что всё, это - последняя капля. Он больше не может. Не может так: работать с теми, кого слишком часто не любит, жить так близко с человеком, в котором нуждается, но не иметь возможности быть с ним. Постоянно себя останавливать, терпеть, бороться с самим собой, и петь строго по тексту, двигаться строго по сценарию.
Каждый раз, когда Сонгю стоит на сцене и поёт о любви, о чём-то светлом или нежном - ему всегда и неизменно хочется повернуться к Дону, поймать его взгляд, улыбнуться, и сказать "я люблю тебя". В микрофон, так, чтобы он точно услышал, разобрал это за грохотом музыки и криками фанатов. И чтобы разулыбался своей фирменной дурной улыбкой. Но он, конечно же, просто закрывает глаза и не говорит ничего, сверх положенного.
- Ох ты ж, ты ж себе все пальцы разгваздал, совсем, что ли??
Сонгю, уже одной ногой в ледяном космосе, не вздрагивает, не оборачивается. Потому что не понимает, что голос звучит не в его голове, а снаружи. Он открывает глаза только тогда, когда тёплые губы касаются разгорячённой, раздражённой кожи пальцев.
- Что?... Что...
- Ничего не надо делать, глупый Гю, прекрати себя портить. Ты что, совсем с ума сошёл? Болит? Больно, да?.. - тихо спрашивает Дону, когда Гю шипит от прикосновений к лёгким ссадинам.
А Сонгю, к которому уже сколько недель никто не подходит, вдруг жмурится, вжимая голову в плечи, и ревёт, как маленький. Давится слезами, всхлипывает громко, губы кусает. Но Дону не отпускает его руку, целует поцарапанные пальцы, и терпеливо ждёт. Ждёт несколько минут, потом просто обнимает, крепко-крепко.
- Тшш... Ну-ка перестань. Хочешь, я попрошу Мёнсу поменяться с тобой комнатами? Хочешь? Ох ты ж.
- Х-хочу... Я.. Я не могу без...
- Ты не без. Я же пришёл? Всё, всё, успокойся. Никуда я тебя не отпущу.
И космос отступает.
OWARI