Реклама

[Saelma Graffity]

дорогие мои!
мы приглашаем вас на наш новогодний фестиваль!!!
участвуйте, следите, репостите!)
нам важен каждый участник!

@темы: админство

---

Самолёт

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Самолёт
персонажи: Zico\P.O
рейтинг: G
жанр: romance, songfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: про то, как одному самолёту починили крыло.или про то, как один ребёнок любит играть.ну или просто про обыкновенное чудо.
посвящение:  зико
примечание: написано на

Самолёт

статус: закончено

читать дальше

@темы: songfic, Romance, Block B, G

---

Долго, пожалуйста

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Долго, пожалуйста.
персонажи: Zico\Kyung
рейтинг: R
жанр: психология? слеш? не знаю Оо
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: это просто аллегория. метафора. хз. про что? про дружбу? или про любовь? про поддржку и верность? про что-то такое Оо
статус: закончено

читать дальше

@темы: графоманство, Block B, экшен, R

---

Рыбка

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Рыбка
персонажи: Zico\P.O
рейтинг: G
жанр: fluff
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: про ЗиПёнов, флафф, букашку, обогащение Кёна и тупеющего Зико))
статус: закончено

читать дальше

@темы: Romance, Block B

---

Галька

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Галька
персонажи: Zico\P.O
рейтинг: G
жанр: AU, romance, drama, fairytale
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: небольшая грустная сказка о том, как к Чихуну пришёл Дракон.
посвящение:  зико
статус: закончено

читать

@темы: сказка, vingette, Romance, drama, Block B, AU, G

---

сладкая блядь

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Big Bang
бэта: нет. вообще.
название: сладкая блядь
персонажи: GTop
рейтинг: R
жанр: angst, AU, Hurt/comfort
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: написано на заказ, очень очень давно, и выложено без разрешения заказчика
статус: закончено

читать

@темы: angst, Hurt/comfort, G-TOP, AU

---

Scratch

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Scratch
персонажи: B-Bomb\U-Kwon
рейтинг: G
жанр: AU, (b)romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: сказочка про разодранные коленки и лето)
посвящение:Бро  Sima_Finnigan
статус: закончено
читать дальше

@темы: bromance, для бро, Romance, Block B, AU

---

Forgiveness

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Forgiveness
персонажи: BangChan
рейтинг: G
жанр: angst, romance, AU, songfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: печальная печаль. писал давно, неожиданно нашёл.
написано на

эту песню

Listen or download Зачем топтать мою любовь for free on Prostopleer
посвящение: ему, которому и писал когда-то давно.
статус: закончено

ficbook.net/readfic/361161

@темы: angst, songfic, Romance, B.A.P, AU

---

ОПРОС!

[Saelma Graffity]

многоуважаемые пч!!!
очень важный опрос!
вам нужно это соо, или вы пользуетесь фб?
а то я что-то подумываю его удалить, это соо, и полностью переехать на фб, раз такое дело, ибо я там как-то прописался.

Вопрос: фб или соо?

1. читаю тут!!!		20	(62.5%)
2. да, фикбук удобнее		9	(28.13%)
3. да мне пофиг...		1	(3.13%)
4. я вообще не читаю, просто так подписан.		1	(3.13%)
5. альт.вариант в комменты.		1	(3.13%)
Всего:		32

@темы: админство

---

Небесный Сеул

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Небесный Сеул
персонажи: Zico\P.O
рейтинг: G
жанр: AU, romance, drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: Чёрный и Белый. Верх и Низ. Выживание и Жизнь. Два мира, которым никак не пересечься.
посвящение:  зико
статус: закончено

читать дальше

@темы: Romance, drama, Block B, AU, G

---

Мудак

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Block B
бэта: нет. вообще.
название: Мудак
персонажи: Zico\P.O
рейтинг: G
жанр: AU, romance, drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: в таких, как чёртов У Чихо - очень классно влюбляться.
статус: закончено

Woke up this morning, my baby was gone.

Чихун не вполне понимает, с какой вообще радости тащит совершенно незнакомого парня к себе домой. Ну ладно, парень незнаком не "совершенно", а скорее "практически", но тащить его приходится в буквальном смысле, и это причиняет море дискомфорта.
- Сколько же ты выпил, мудила... - тихо бурчит Чихун, припирая свою ношу к стене, чтобы достать ключи в рюкзаке.
Ноша моментально принимается сползать в направлении асфальта, но Чихун успевает прижать его спиной, и продолжает рыться в своём барахле.
- Ты чо такой миииилый... - стонет "мудила", обнимая Чихуна за плечи и совершенно идиотски хихикая, - За чтооо...
Чихун игнорирует эти неадекватные писки и, перехватив чужие руки на своих плечах, заползает в подъезд. Он чувствует себя трёхсотлетней черепахой, которой уже не вполне по силам тащить свой огромный панцирь. Ко всему - это самый "панцирь" ведёт себя слишком активно для мертвецки пьяного человека.
- Так. Сейчас ты будешь стоять у стены ровно шесть секунд, и не будешь укладываться спать на лестничкой клетке, понятно?
Голос у Чихуна - низкий и густой. А ещё - строгий до невозможности: Чихо кивает и действительно старается устоять на подгибающихся ногах, пока его спаситель проворачивает ключ в замке. Челюсть болит противно.
Две.. Одна... Чихо не успевает грохнуться, потому что его ловят за шкирку и втаскивают в квартиру. Чихун держит его ещё несколько секунд, задумавшись, потом тихо матерится, и заволакивает уже почти спящее тело в единственную комнату.
- Хер с тобой, мудила.
Чихо честно хочет возмутиться по поводу "мудилы" и скудного матерного словарного запаса своего спасителя, но не успевает: он летит лицом вниз, утыкается лицом в подушку и моментально отрубается, даже не закинув ноги на диван.
- Вот ты ж мудак...
Чихун злится, потому что тело не только заняло собой диван, но ещё и ноги свои бесконечные раскинуло почти на всю комнату. И как теперь, спрашивается, спать? На полу?
- Вот блядь.
Чихун несколько секунд смотрит на лежащего, на вид, крайне неудобно Чихо, потом, нахмурившись, заталкивает его ноги на диван и достаёт из выдвижного ящика одеяло с подушкой. Спина наутро будет болеть, вероятно, так же нещадно, как голова у этого индивида. Это, конечно, немного утешает, и Чихун, пошатываясь, ползёт в душ.
Какого хера он вообще решил потащить этого придурочного барана к себе домой - тайна сия велика есть. Чёртова привычка благодарить за помощь - она, рано или поздно, сведёт Чихуна в могилу. Или куда похлеще... Но слишком уж, казалось, сильно тот урод заехал Чихо по роже. И чего вообще его, Чихо, понесло вступаться за незнакомого человека? За парня!!! Хотя сам Чихун, конечно, сам бы не справился. Он вообще драться не любит. И вот теперь, из-за этого грёбаного чувства благодарности, он вынужден спать на жёстком полу, с риском того, что пьяное тело свалится на него во сне.
Чихо сопит в диванную подушку, подобрав ноги к животу, закрутившись в покрывало, как в кокон.
- Ты ещё шевелиться можешь... - зло бурчит хозяин квартиры и укладывается на полу, долго ёрзая в поисках хоть сколько-нибудь удобного положения.

- Бляяяяядь...
Не самый приятный "будильник". Чихун, наплевав на всё, натягивает одеяло на голову, старательно не отдупляя, что происходит, и не желая вспоминать, какого чёрта он на полу.
- Блядь, что вообще...
Чихун тихо рычит в подушку и переворачивается на другой бок. Блаженная тишина длится несколько секунд, потом приходится взвиться и начать орать, потому что чужая пятка, к тому же обутая в увесистый ботинок, приземлившаяся в область печени - далеко не самое приятное ощущение.
Чихо, кажется испугавшись до седых корней, залетает обратно на диван, поджав ноги и, с суеверным ужасом в красных глазах, смотрит на совершенно незнакомого парня, стоящего перед ним. Голос у парня суровый, низкий и очень злой, с него сползает одеяло, обнажая идиотскую жёлтую футболку с дональдом даком.
- Ты кто? - тихо спрашивает Чихо в короткой паузе между матерными воплями.
- Мудак.
- О, кажется, я что-то такое припоминаю...
Чихо вдруг расплывается в широкой улыбке. Правда ненадолго, потому что скула болит, и от улыбки боль становится острее. Он потирает щёку и смотрит на этого, в одеяле, с ненавистью.
- Какого...
- Пошёл ты.
Чихун разворачивается и топает до кухни, отделяемой от комнаты только маленькой стойкой. Нечеловечески гремит чайником, чашками в мойке и дверцей холодильника. Чихо очень хочет встать и переебать этому засранцу по голове, но вид запотевшей бутылки минералки в чужой руке моментально усмиряет палящий гнев.
- Дай водички...
В отличии от Чихо, Чихун - не мудак. Поэтому он, сурово сдвинув брови, вкладывает в протянутую ладонь бутылку и удаляется в душ.
- Аспирин на столе.
Чихо, собрав всю волю в кулак, соскребается от дивана, кривится от боли во всём организме, но доползает до кухонного стола. Стакан искать сил нет, поэтому он, еле расковыряв упаковку, заталкивает пару шипучих таблеток прямо в бутылку и прикладывает холодный пластик к ноющей скуле. Таблеточки приятно шипят у уха, суля скорое избавление от мучений и оперативное превращение в человеческое существо.
Минут через десять, когда аспирин действительно совершает чудо, из душа вываливается мокрый, всё такой же мрачный, но уже, кажется, не желающий кровавой расправы, Чихун.
- Доброе утро?...
- Добрее видали. Блин, чувак, ты насупил мне на печень. И это - твоя благодарность за спасение?
- Слушай... - через небольшую паузу, спрашивает Чихо, почёсывая в макушке, - А как тебя зовут?... И.. что вообще вчера было?
Хозяин квартиры смотрит на него, как на последнего дебила, но сменяет гнев на милость.
- Отсутствие воспоминаний после попойки говорит о стопроцентном алкоголизме, между прочим. Пё Чихун.
- У Чихо.
- Я не страдаю алкоголизмом, я помню. - врёт Чихун, потому что не был до конца уверен.
Чихо кисло улыбается и падает за стол.
- Спасибо, что не дал уснуть где-нибудь на улице.
- И что не дал раскрошить свою морду о чужие кулаки. - бурчит Чихун, сознательно умалчивая, по какой именно причине эта самая рожа лезла под кулаки.
- Я опять полез драться. - вздыхает Чихо, - Надеюсь, что причина была.
- Чего не знаю, того не знаю.

Чихо остаётся до вечера, а потом - ночевать. Чихун слегка промораживается от того, что не сопротивляется этому. В конце концов, с этим мудаком.. весело? Весело и как-то ещё. А ещё - Чихо красивый. Ёбнутый на всю голову, на всю свою дредастую голову, без шанса на исцеление. И Чихо остаётся на следующую ночь тоже.
"В таких", - думает Чихун с лёгкой ноткой зависти, - "тёлки влюбляются тоннами". Чему именно он завидует - он запрещает себе даже думать.
В таких, как Чихо - классно влюбляться. Такие, как этот чёртов Чихо, не смотря даже на вечные кривляния, на вечное желание раздать, если не пиздюлей, так хоть подзатыльников, не смотря на извечное позерство и желание казаться намного старше своих девятнадцати - в таких очень классно влюбляться. Девки, наверняка, ковром перед этим мудаком складываются.
Но Чихун - не влюбляется. Потому что он не мудак, не алкоголик, не ёбнутый на всю голову. В последнем Чихун немного сомневается, когда облегчённо вздыхает, услышав "не хочу сегодня домой" на пятый вечер. Видимо, всё же, ёбнутый. Похлеще этого дебила.
Чихо - говорливый, весёлый и шумный, даже без всякого алкоголя. Ему всегда есть что сказать по любому вопросу. Он всегда, блядь, знает, что и как нужно сделать, чтобы было заебись. Чихун с этого немного раздражается, но ловит себя на мысли, что привык не только к присутствию дредастого пиздеца в своей квартире, но и к вот этому гундежу и перфекционизму.
А потом, на шестую ночь, Чихо выбирается из своего футона, залезает под одеяло к Чихуну и целует. Долго целует, с удовольствием и чувством. Чихун хотел было дать ему по яйцам с ноги, но как-то.. не успел. Потому что целуется этот мудак действительно хорошо. Охрененно он целуется, чёрт подери! Так охренительски, что ничего другого вообще не нужно.
- Тебе понравилось? - нагло улыбается Чихо, всё так же нависая над Чихуном, так, что доставучие дреды щекочат щёки.
- Мудак.
- Придумай мне другое прозвище, пожалуйста.
- Ты мудак, Чихо. - басит Чихун, радуясь, что в темноте не видно, как покраснели щёки, - Нифига мне не...
- Не умеешь ты врать, - воркует Чихо и целует снова. И Чихун не спорит: не умеет.

Утром он просыпается от странного ощущения. Свешивается с дивана и видит аккуратно сложенные футон, домашние штаны и футболку. И всё, ничего больше. Ни звуков, ни грязной посуды на столе, ни привычной уже горки окурков в блюдце. Чихун встаёт, медленно обходит крохотную квартиру, понимая, что это совершенно бесполезно: в таких, как этот чёртов Чихо - классно влюбляться, целоваться с таким классно. Но такие, как этот мудак - никогда не остаются дольше положенного срока. Сроки тоже определяют сами.
- Вот же мудак... - тихо и совсем беззлобно выдыхает Чихун, запихивая футон в кладовку, - Вот же мудила. Ну и хер с тобой.
Чихун медленно одевается, приводит голову в порядок и идёт обуваться: надо как-то проветриться.
На входной двери прилеплена записка, накарябанная практически неразбираемым почерком. Чихун долго рассматривает карявки, как-то не совсем находя в них смысл.
"У входа в тот же клуб, 12.07.2013. мудак"
Ровно через год.

OWARI

@темы: Romance, drama, Block B, AU, G

---

Непошлое

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Infinite
бэта: нет. вообще.
название: непошлое
персонажи: DongGyu
рейтинг: G
жанр: drama, romance ,

songfic

Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: о том, как одиночество выворачивает наизнанку.
статус: закончено

Сонгю - сам не свой, весь словно наизнанку, весь - наперекосяк. Ребята вообще не подходят к нему вне камер, сторонятся, как прокажённого или сумасшедшего, как буд-то заразиться боятся. На камеры же либо так же игнорируют, либо стебутся так нещадно, что Гю замыкается в себе ещё больше.
Сонгю понимает, что вот-вот выйдет в окно от этого всего.
Потом, на съёмках шоу "Ranking King", он получает шанс хоть немного отыграться. Он смотрит на своих сволочей, и не любит ни одного из них в этот момент.
И Дону, смешно подпрыгивая, тянет руку, и кричит "я, я, Гю-джи-джи, я!", стоя на своём далёком квадратике. Как на другом материке. Дону всегда далеко, но сейчас Гю может это изменить, и плевать, что ничего это не даст.
Дурачок Дону подлетает, обнимает и кричит пуще прежнего своё излюбленное "Гю-джи-джи". От этого становится хоть немного легче, правда совсем ненадолго, потому что, благодаря Хое, он снова остаётся позади планеты всей. И снова один. Дону опять далеко.
Потом, через несколько эпизодов, через несколько недель бесконечного желания выйти в окно, в открытое море, в открытый космос без скафандра - Сонгю почти до слёз благодарен сценаристам, задумавшим этот идиотский хоррор-эпизод. Потому что дурачок Дону - боится. Сонгю улыбается, как заведённый, рука сама ползёт к холке Дону и мягко треплет: "не бойся, дурачок, я же тут". Дону так вздрагивает, не твердит своё коронное "Гю-джи-джи", не дурачится, и, кажется, боится по-настоящему. Поэтому Сонгю берёт его за руку. При всех берёт за руку, и немного отмирает внутри, когда Дону вцепляется в его пальцы. Потом, правда, его самого за руку берёт Ухён и снова, снова всё перекосячивается, замирает, и открытый космос манит своей безвоздушной пустотой.
Сонгю - сам не свой, выворачивается наизнанку уже по какому кругу и уже начисто забывает, какая сторона должна быть снаружи, а какая - внутри. Всё не так, всё - не то, и страшно хочется в окно. Поспать бы вот немного, без снов, пожалуйста. И - в окно. Сонгю прекрасно знает, как это сделать, он точно-точно знает, что больно - не будет. Не успеет.
Шаг - и всё. И вся перекосячность закончится, и можно будет обнять пустоту.
Сонгю совершенно не понимает, что с ним происходит, думать об этом не находится никаких сил. Он просто хочет к Дону. Хочет постоянно, нестерпимо, как навязчивая мания, или одержимость: просто к этому дурачку, чёрт подери. Он пробирается в чужую комнату по ночам, осторожно обходит спящего Мёнсу, садится на корточки и неразборчиво, беззвучно, нашёптывает всё, что внутри ещё не выжжено пустотой. Откровенно, честно, без прикрас и страхов. Всё, что осталось в сердце, выбеленном, выщербленном, что лунный блин, прилипший к небу. "Ты - всё, что есть в моём прошлом" - говорит, - "Вот, эта секунда уже в прошлом, и ты тоже, тоже, тоже в ней. Только ты, ничего больше нет. Да и не хочу ничего больше".
И каждый, каждый раз, кладёт ладонь на своё сердце, делает такой жест, словно вынимает его, ещё трепыхающееся, и опускает на грудь спящего. "Моё в тебе сердце" - говорит, да уходит.
Сонгю - сам не свой, весь словно наизнанку, весь - наперекосяк. Запирается в комнате, часами сидит один, просто сидит и старается не сойти с ума. А когда сидеть больше нельзя, потому что доставучему Ухёну нужно что-то взять, или поспать, или что ещё - просто встаёт и уходит. Туда, где вообще нет людей, нет машин и как можно меньше шума. Возвращается сильно за полночь, когда все, кто дома, уже спят, садится на кухне, и опять хочет в открытое холодное море. Сонгю плавится, перегорает, по сотне раз за минуту, и беззвучно выдыхает "тебя бы вот в эти стены". Обои шершавые, новенькие - едва заметно оцарапывают подушечки пальцев. Дону не приходит, не заставляет Гю отнять руку от стен. Он спит.
- Придумай, что надо сделать, придумай, что надо сделать, придумай, что надо сделать, придумай...
Дону всегда далеко, и сейчас Сонгю никак не может это изменить. Сейчас он - не на волшебном квадратике, когда можно всех поменять местами.
К Дону у него - ни одной пошлой мысли. Ни одного пошлого желания. Просто хочется, чтобы он был рядом. Всегда. И отнял, наконец, уже покрасневшие пальцы от шершавых обоев. У самого никак не получается.
- Придумай, что надо сделать.. Пожалуйста.. - тихо шепчет Сонгю, понимая, что всё, это - последняя капля. Он больше не может. Не может так: работать с теми, кого слишком часто не любит, жить так близко с человеком, в котором нуждается, но не иметь возможности быть с ним. Постоянно себя останавливать, терпеть, бороться с самим собой, и петь строго по тексту, двигаться строго по сценарию.
Каждый раз, когда Сонгю стоит на сцене и поёт о любви, о чём-то светлом или нежном - ему всегда и неизменно хочется повернуться к Дону, поймать его взгляд, улыбнуться, и сказать "я люблю тебя". В микрофон, так, чтобы он точно услышал, разобрал это за грохотом музыки и криками фанатов. И чтобы разулыбался своей фирменной дурной улыбкой. Но он, конечно же, просто закрывает глаза и не говорит ничего, сверх положенного.
- Ох ты ж, ты ж себе все пальцы разгваздал, совсем, что ли??
Сонгю, уже одной ногой в ледяном космосе, не вздрагивает, не оборачивается. Потому что не понимает, что голос звучит не в его голове, а снаружи. Он открывает глаза только тогда, когда тёплые губы касаются разгорячённой, раздражённой кожи пальцев.
- Что?... Что...
- Ничего не надо делать, глупый Гю, прекрати себя портить. Ты что, совсем с ума сошёл? Болит? Больно, да?.. - тихо спрашивает Дону, когда Гю шипит от прикосновений к лёгким ссадинам.
А Сонгю, к которому уже сколько недель никто не подходит, вдруг жмурится, вжимая голову в плечи, и ревёт, как маленький. Давится слезами, всхлипывает громко, губы кусает. Но Дону не отпускает его руку, целует поцарапанные пальцы, и терпеливо ждёт. Ждёт несколько минут, потом просто обнимает, крепко-крепко.
- Тшш... Ну-ка перестань. Хочешь, я попрошу Мёнсу поменяться с тобой комнатами? Хочешь? Ох ты ж.
- Х-хочу... Я.. Я не могу без...
- Ты не без. Я же пришёл? Всё, всё, успокойся. Никуда я тебя не отпущу.
И космос отступает.

OWARI

@темы: angst, Infinite, Romance

---

Перечная мята

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Tasty2wins\JJ-project
бэта: нет. вообще.
название: Перечная Мята
персонажи:
рейтинг: G
жанр: romance, fiuff, drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: короче.. всем по близнецу :3
статус: закончено


Иногда сил хватает только на то, чтобы сидеть на полу посреди пустой комнаты и слушать "muse". И ни на что сил больше нет. Раз за разом, до раздражения и усталости, много часов подряд - только одну песню. Песня, по началу казавшаяся такой красивой, волшебной и тонкой - теперь мстится простым унылым наборов фортепьянных звуков, но в этом тоже есть определённый кайф: блевать от того, что было дорого. Вот бы со всем так было.
Джебом косится на давно погасший дисплей мобильного, и неприязненно кривится. В сотый, двухсотый, тысячный раз за вечер-ночь, это унылое, проклятое "she could never be as good as you". Ноги выломать хочется обоим.
Джуниор - это такой особенный человек. Хотя нет, никакой он не человек, люди физически не могут причинять столько.. всего. Джинён - извечная, непрекращающаяся, зудящая головная боль. Заноза в заднице. Ходячая проблема. Шум, гвалт, маскарад и взрыв ста тысяч фейверков - в одном, одновременно. Джинёну всё время весело, всё время шумно, подвижно и что-то вечно нужно. Он слишком разговорчив, подвижен, доставуч, беспокоен и неусидчив. Он слишком, через край просто - ужасен.
Именно поэтому, вероятно, Джебом так его любит. И именно поэтому, вероятно, ему так паршиво теперь. Джебом сидит на полу в пустой комнате, перестаёт обращать внимание на уже приевшуюся сверх всякой меры песню, и как-то совершенно по-идиотски жалеет, что все эти смешные девочки - ошибаются. Вот бы и правда, как грезит большинство фанаток - встречаться с этим идиотом. Вот бы, думается, быть в него влюблённым до одури, тогда хоть эта тоска была бы оправдана. А так...
Друг же на то и Друг, чтобы отпускать во имя чужого счастья, да? Ну, прощать всякое.. Вроде бы, так. Джебом не особо в этом уверен, потому что как-то и не было у него друзей до вот этой Головной Боли. И теперь - совершенно непонятно, куда себя девать.
Джебом сидит не шевелясь, и очень хочет, чтобы от Джинёна тошнило так же, как от этой, некогда так любимой, песни. Или, хотя бы, ненавидеть этого Дэрёна, так же, как эту песню - сейчас.
Ненавидеть Дерёна.
Дерёна ненавидеть никак не выходит, от Джинёна никак не тошнит, хотя он очень очень хорошо старается. Были бы у них романтические отношения - хоть наорать за блядки можно было бы. Устроить Грандиозный Скандал, набить морду.. обоим. А так, вроде бы, даже и придраться не к чему.
Куда вообще что девается.

Джебом не особо понимает, когда всё началось, и куда делась их с мелким дружба. В какой момент этот самый Дерён, чёртово зеркало своего братца, стал для Джуниора намного ближе, чем сам Джебом. И, самое главное, какого вообще чёрта это произошло. И почему его самого теперь даже не зовут на какие-то мозговыносные тусовки. Веселее, что ли, этот Дерён?
Ответ приходит с самой неожиданной стороны: дисплей мобильного ярко вспыхивает, аппаратик жужжит вибрацией, показывая хозяину незнакомый номер. Джебом долго хмурится, понимая, что времени сейчас - четыре утра почти, и кому в голову взбредёт звонить в такое время. Голос в телефоне звучит очень устало.
- Спишь?
- Да нет, а кто...
- Вот я тоже не сплю. Может выпьем?
- Кто это? - сердится Джебом.
- О.. Извини, я забыл... Это Сорён.
- О...
Джебом даже относит телефон от уха, несколько секунд смотрит на дисплей, словно ждёт надписи "шутка", или пояснения, что это всё вообще значит.
- Откуда у тебя мой номер?
- Я за брата волнуюсь. И вообще.. волнуюсь. Выпьем?
- Почему я?
- Потому что он с твоим мелким.
- Мне, вообще-то, не очень можно пить.
- Я знаю место, где на это не посмотрят. И вообще не посмотрят.

Когда Джебом входит в довольно зачуханный, почти пустой бар, то сразу замечает Сорёна, сидящего за стойкой. Ему очень неуютно, он вообще не понимает, что происходит, и как надо себя вести: с новыми людьми у него всегда не очень-то и клеилось. Но, раз уж приехал, Джебом садится рядом и поднимает ладонь в коротком приветственном жесте.
- Йо.
- Волнуешься? - сразу спрашивает Сорён и устало вздыхает, - Что пить будешь?
- М... Даже не зна...
- Две текилы.. санрайз. - перебивает Сорён, глядя на бармена, - Мне не нравится то, что происходит.
- Да мне тоже не очень нравится, ты знаешь.
- Вы встречаетесь?
- С кем? - глупо уточняет Джебом, но тут же спохватывается, - А, с этим дебилом.. Нет, мы дружим. Ну, или дружили - я уже не совсем понимаю.
- А я, знаешь, в первый раз в жизни остался без него, как-то так. Нам обычно всегда друг друга хватало.
Сорён невесело усмехается и выпивает почти полстакана принесённого коктейля. Джебом делает крохотный глоток, и вдруг чувствует себя очень виноватым в том, что этот, по сути, совершенно незнакомый парень - испытывает подобные чувства. Словно он как-то причастен к тому, что его Джинён отнимает Дерёна у брата.
- Мелкий придурок. Ноги выломать ему.
- Да зачем? Рано или поздно это должно было произойти. Ну... Могло бы произойти.
Джебом сидит, мелкими глоточками пьёт коктейль, и очень дискомфортно ощущает разницу в возрасте с этим парнем. Очень хочется домой. Хочется домой, и чтобы Джинён уже вернулся, набурчать на него, похвастаться посиделками в баре, отвесить лёгкого магического пенделя, да лечь спать. Без "muse" и воспоминаний о близнецах.
- Давай встречаться?
Джебом вздрагивает, когда слышит этот вопрос, чуть не роняет свой бокал и смотрит на Сорёна, как на умалишенного.
- Чего?
- Давай встречаться, говорю. - очень серьёзно повторяет Сорён, и даже кивает в подтверждение своих слов, - Раз ты не влюблён в своего Джуниора, значит свободен.
- Твоя логика - не логичная. Это раз. С чего ты взял, что мне нравятся парни? Это два. Если я не встречаюсь с Джинёном, это не значит, что я свободен. Это три. И.. И мы с тобой совсем не знакомы. Это...
- Это четыре. - кивает Сорён и продолжает внимательно, серьёзно смотреть.
- Ты же пошутил? - Джебому очень хочется свалить прямо сейчас.
- Нет. Я не шучу. Мне тоже не особо нравятся парни, это как-то всегда было больше по части Дерёна.
- На кой чёрт?!
Сорён долго молчит, звякая льдинками в стакане и глядя куда-то в пустоту.
- Тогда ты будешь со своим мелким, а я - со своим братом. Ну, типа, двойные свидания, все дела. Зная нас с Дерёном - у них с Джинёном на долго, даже если сам Джинён так не считает. Хрен братец его куда отпустит, на изнанку вывернется - но сделает всё, чтобы от него не захотелось уходить. Я, кстати, тоже так могу.
- Что за дебилизм.
Джебом встаёт, хмурится на Сорёна, и застёгивает куртку.
- Я поехал спать.
- Я позвоню тебе.. завтра? Сходим куда-нибудь?
- Не стоит. Пустая трата времени. Бай-бай.
Джебом выметается на яркое осеннее солнце, злой, как чёрт. Сам не знает, почему, но эта выходка Сорёна.. словно почву из под ног выбила. Что вообще за идиотская идея! Стоит, всё-таки, Джинёну ноги выломать. Пусть поваляется в больничке с месяцок, можно будет сидеть у его койки и не допускать в палату никаких безумных близнецов. И вообще, с чего этот странный парень решил, что Джинён и Дерён.. встречаются?? Хотя, близнец, конечно, не может ошибиться. Джебом злится ещё больше, теперь на то, что малой даже не потрудился с ним поделиться такой важной новостью. Не потрудился, или не пожелал.
Джинён спит на диване в гостиной, смешно раскинув руки, в своей смешной пижаме-кигуруми. Джебом садится на корточки у его головы и пристально всматривается в такое знакомое лицо. Малой едва заметно улыбается во сне, а на его шее красуется замечательный такой, свеженький засос. Джебом думает о том, что в понедельник малой будет хвастаться этим засосом просто нещадно, всей школе растрындит. "Интересно", - думает Джебом, - "Что он наболтает - что у него девушка, или правду скажет".
Джебом долго стоит под душем, и запирается в своей комнате почти в восемь утра. Засыпая, он думает о том, что всё как-то совсем странно завертелось. И ещё, почему-то, что Сорён намного симпатичнее Дерёна, хоть они и совсем одинаковые.

- ХЁН!!!!!! Хёёён!!! Хватит спать, хён!!! Всю ночь спал, ну-ка вставай!!!!
Джебом просыпается от того, что по нему скачет бешеное тело, бешено же горланит, нещадно отдавливая чувствительные места.
- Замри!
Джинён послушно замирает, практически в прыжке - только глаза весело сверкают. Джебом, со стоном, выбирается из-под своего друга, трёт виски и смотрит на младшего очень мрачно.
- Я в восемь утра лёг.
- Можно отмереть? - почти не шевеля губами, спрашивает Джинён, и, получив разрешение, падает на кровать, - И что же ты делал?
- Гулял. И ты даже не заметил, что меня не было дома...
- С кем? С кем? Ночью гулял? С кеем???
Джинёна, как всегда много, шумно и ужасно детско. У Джебома моментально начинает болеть голова от этого всего. Он слезает с кровати и принимается, с деланным равнодушием, рыться в шкафу.
- На свидание ходил.
- Чтооо??? Хён! Почему ты мне ничего не рассказываешь??? С кем? Кто она? Или он? Он, да? ну кто это, кто, кто, кто, ну расскажи!!! - Джинён слетает с кровати со скоростью выпущенной пули, накидывается на Джебома и принимается трясти, - Ну что ты молчишь? Скажи, мне же интересно!
- Ну... ты же мне ничего не рассказываешь. - так же равнодушно и спокойно говорит старший, из последних сил не реагируя на встряску, - А у тебя, оказывается, личная жизнь.
Джинён теряется, отпускает хёна, и только собирается что-то сказать, как телефон Джебома начинает звонить.
- Извини, я отвечу.
Джинён первым хватает хёнов телефон и протягивает хозяину, но успевает увидеть имя на дисплее.
- Чего?...
- Да? Нет, я не сплю. Да. - Джебом мрачнеет с каждой секундой разговора, - Не думаю, что это имеет смысл. Я уже говорил. Куда?... О, вот как... Ну... Нет, я не хочу. - он задумывается над чем-то, что ему говорят, мрачнеет ещё больше, но кивает, - Хорошо, уговорил, но только один раз. И чисто из вежливости, так и знай. Хорошо, через час буду.
- Мне показалось, или там было написано "Сорён"?
"На кой чёрт я вообще его номер записал??" - мысленно стонет Джебом, доставая рубашку из шкафа.
- Ничего не знаю, - отвечает он, - Не знаю никаких Сорёнов.
"На кой чёрт я согласился на эту встречу???" - сердится Джебом, выходя из дома через тридцать минут, так и не дав Джинёну никаких объяснений.

***

- Почему у тебя такой хмурый вид? - интересуется Сорён, вышагивая по ярко освещённой огнями витрин улице.
- Потому что понятия не имею, что тут делаю. - бурчит Джебом, старательно глядя куда угодно, но не на собеседника.
- Какую уже неделю что-то рядом со мной делаешь, а всё понятия не имеешь, что именно? - смеётся Сорён, закладывая руки за спину и с интересом глядя на младшего.
Джебом на эти слова только больше хмурится.
- Заткнись.
- О, как грубо. Может, я тебе, всё-таки, нравлюсь? Хоть немного?
- Ничего подобного, - бурчит Джебом, в какой раз мечтая провалиться сквозь землю, - Не нравишься. Нисколечки.
Сорён упорно таскает Джебома на свидания уже больше месяца, по два-три раза в неделю, ухаживает ненавязчиво и, если честно, очень красиво. Приятно. Льстит. Но Джебом упорно игнорирует это, изо всех сил. Не хочет он встречаться с парнем только для того, чтобы восстановить дружеские отношения со своим мелким. Тем более - он вовсе не уверен, что это может помочь. Идиотская же идея.
- А ты мне нравишься.
У Сорёна всё потрясающе легко. Как у Джинёна прямо. Вот так - в лоб - "нравишься". Джебом не понимает такого. Зато теперь прекрасно понимает, что Джинён нашёл в Дерёне, если он действительно похож на братца.
- ты мне очень нравишься, - тихо говорит Сорён, - Сначала я правда думал встречаться с тобой, чтобы быть ближе к братишке, раз уж ты такой зашибенный друг его парня. Но теперь я просто хочу с тобой встречаться.
- Меня смущают подобные разговоры.
- Хорошо, я буду молчать. - спокойно соглашается Сорён, и просто берёт Джебома за руку, - Тшш, не надо так нервничать. Давай попробуем? Может тебе понравится?
- Люди же кругом, - сквозь зубы цедит Джебом, - С ума сошёл?
- Чем меньше ты будешь обращать на это внимание, тем меньше будут замечать и они. Просто попробуй, хватит ломаться. В конце концов, ты приходишь на каждое свидание.
Джебом затыкается, потому что последняя фраза для него равносильна вопросу "слабо?", а это он ненавидит больше всего. Поэтому он только гордо вздёргивает нос, хмыкает и даже сам покрепче сжимает чужие пальцы в своих. У Серёна на указательном пальце массивное кольцо, трогать которое оказывается неожиданно-приятно. Ему очень хочется отвесить магического пенделя этому зазнавшемуся красавчику, хочется накричать на него и послать ко всем чертям. Вернуться домой, накостылять Джинёну и привязать его к батарее, чтобы не думал больше шляться со всякими. Но он молчит, и просто идёт дальше по ночной, полупустой улице.
Потому что, если быть до конца честным с самим собой - Сорён ему нравится. Нравится действительно сильно. Он же, чёрт подери, приходит на каждое свидание! Но храбрости сознаться в этом не хватает.
А Сорён словно понимает это, сознаваться ни в чём не просит: он просто останавливается и целует. Долго, вдумчиво и с удовольствием.
- Если хочешь, мы можем не говорить им об этом. Потому что я целую тебя не ради брата.
- Заткнись, - шёпотом советует Джебом, и целует сам.

- О, хён! Ты, наконец, вернулся! - радуется Джинён, щеголяя новенькими засосами на шее, и замирает в прихожей, - Сорён хён... Привет.
- Привет, малой. - улыбается Сорён, скидывая обувь в прихожей, - Не против, если я лишу тебя общества твоего хёна до утра?
- Вон та комната, - широко улыбается Джебом, указывая на дверь в свою спальню, - Сейчас приду.
Сорён кивает, скрываясь в спальне, а Джебом победоносно улыбается своему малому.
- Что это.. значит?
- Это значит, что не только у тебя есть личная жизнь. И не только тебе нравятся близнецы. - хитро улыбается Джебом, щёлкая Джинёна по носу.
- Но почему ты мне ничего не...
- Квиты?
- Квиты. - всё ещё поражённо кивает Джинён, - Ну ты вообще! Давно?
- Ничего не знаю!... - напевает Джебом, заходя в свою комнату.
- Ты так говоришь, словно...
- Заткнись, а? - улыбается Джебом, заваливаясь на растянувшегося на кровати Сорёна.
- Вот сам и затыкай.
Джебом хмыкает, но целует, с чувством и расстановкой, начисто забыв, что ещё пару часов назад так смущался и раздражался на этого парня.
- Ой. Вы меня простите, конечно, что отрываю, но... - Джинён, нисколько не смущаясь, садится на край кровати, совершенно бесцеремонно хлопая Джебома по плечу, - Давайте завтра куда-нибудь вчетвером сходим?

OWARI

@темы: bromance, crossver, Romance, JJ-project, Tasty2wins, G

---

I need some sleep

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Infinite
бэта: нет. вообще.
название: I need some sleep
персонажи: SongGyu & co, прозрачные намёки на DongGyu
рейтинг: PG-13
жанр: horror, fairytale, fantasy
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: а вы знали, что у Оле Лукойе есть Чёрный близнец? не знали? так знайте) а вообще - это Сказка о том, что бывает, если Гю любить, а что - если его обидать, вот так-то.
статус: закончено

часть 1 - Белый

Хочется спать. Спать, спать - так смертельно хочется, что в глазах песок. "Не пойду, не хочу, нет, ни за что" - думает Сонгю, сворачивается в неудобный комок в изножье собственной кровати, и моментально засыпает. В эту ночь семеро парней, живущих в одной квартире спят, не видя снов.

"Мне просто надо немного поспать. Совсем немного сна, и всё встанет на свои места" - думает Сонгю, быстро допивая отвратительно невкусный пуэр, сосватанный Сонёлем, и задрёмывает в душевой, прямо под расслабляющими струями горячей воды.
"Совсем обленился" - говорит кто-то внутри головы Сонгю строгим голосом, и Сонгю просыпается. Он не сразу понимает, где он находится, вода затекает в глаза, он поскальзывается и чуть не падает. "Вот же чёрт" - думает Сонгю, - "Надо идти".

Сонгю прокрадывается в свою комнату, зажимая рот ладонью, чтобы ни в коем случае не разбудить Ухёна. Переодевается в пижаму, забирается под одело и принимается думать. Сегодня день был хороший, устал только страшно, а так - ничего себе денёк. Ни с кем не поссорился, ни на кого не обиделся. Сделав этот вывод, Сонгю обречённо вздыхает и с готовностью засыпает.

Во сне Сонгю переворачивается на спину, раскидывает руки и опять вздыхает, только теперь - немного болезненно, словно в груди что-то колет. В груди колет и правда, пуговицы на дурацкой пижамной рубашке сами собой расстёгиваются, обнажая слишком уж белую грудь. Сонгю нервно сжимает пальцы, но на большее его не хватает и приходится просто терпеть. Терпеть приходится изо всех спящих сил, потому что колет сильнее. Хорошо, что Ухён спит крепко, хорошо, что все в доме спят - Сонгю проверил, ему же никак нельзя уснуть раньше кого-то, только последним.
Сонгю заламывает брови и жмурится во сне, когда из его тела, как с постели, поднимается Нечто. Нечто походило бы на самого Сонгю, если бы не длинные волосы, заплетённые в пару десятков неопрятных кос, если бы не длинные угольные и изумрудные стрелки на глазах, если бы не широкие шёлковые шальвары и добрых полсотни золотых с бирюзой бус и браслетов.
Нечто выбирается из спящего тела, закидывает косоньки за спину и обнажает в весёлой улыбке ряд мелких треугольных зубок. Оно потягивается, оглядывается на своё спящее тело и принимается рыться под матрасом. Искомое обнаруживается почти сразу, и Нечто довольно улыбается, проводя длинными, ломкими пальцами по ручке старого, чуть рваного по краям, но всё ещё яркого зонта.
Нечто осторожно ступает босыми ступнями по прохладному полу, и браслеты на его ногах тихонько звякают сотней медных бубенцов. Оно подходит к кровати Ухёна, садится на корточки и долго-долго смотрит, склонив голову на бок.
- Прости, не сегодня.
Голос у этого существа мягкий, топкий, словно окутывающий всё вокруг. Как струйки дыма от благовоний, или мягкие заботливые руки, гладящие по лицу. Нечто чуть виновато улыбается ровно дышащему Ухёну и медленно выходит из комнаты.
Сначала оно идёт в комнату, где спят трое, безошибочно отыскав дверь в темноте. Оно ловко маневрирует между разбросанными вещами, улыбаясь своим мыслям. Комнату наполняет слабый запах сладкой чампы, когда оно, снова откинув непослушные косы за спину, садится на самый край кровати Хои.
Хоя спит на спине, смешно раскинув руки, как меленький. В его ушах наушники, из которых грохочет какая-то музыка. Существу она не нравится, оно осторожно тянет за проводки и шикает на лежащий рядом телефон. Аппаратик послушно замолкает, и существо, удовлетворённо кивнув, забирается в изголовье кровати, усевшись на подушку. Несколько секунд смотрит на своего первого Спящего и теребит хрупкими, почти паучьими пальцами свой зонт. Потом улыбается какой-то своей мысли, сам себе кивает и быстро открывает зонт над хоиной головой. Зонт огромный - не был бы волшебным, ни за что бы не поместился в таком крохотном пространстве. А так - взметаются подвески на краях, перешёптываются перья, висящие на спицах, мерцают крохотные звёзды с изнаночной стороны. Существо прокручивает зонт, подыскивая нужную картинку и наклоняется к самому уху Спящего.
- Спи крепко, Оле тебе сны красивые принёс. Спи, спи, тебе понравится.
Хоя улыбается во сне, потом немного хмурится, но всё равно улыбка не сходит с сухих ото сна губ. Тот, кто называет себя Оле легонько выбирается из глубины нижнего яруса кровати, а Хоя поворачивается на бок и с удовольствием смотрит подаренный Сон.
... Он, одетый в сияющие доспехи, гладит по крутой шее вороного коня, красивого, как сам Бог. Конь доверчиво потирается бархатным носом о хоино плечо и доверительно фыркает. Хоя поднимает голову и смотрит на бесконечно высокую башню, пик которой теряется в облаках. Под самой крышей - томится Принцесса, в которую Хоя влюблён с детства, Принцесса ждёт его, а вокруг башни вьётся кругами огромный Дракон. Конь, сильный, бесстрашный, верный конь - прядает ушами, готовый ко всему, а на боку Хои блестит на солнце Тот Самый Волшебный Меч. Дракон замечает пришедших и выпускает струю пламени высоко в небе. К утру Хоя непременно спасёт свою Принцесс и увезёт её в своё тридесятое, тридевятое, заморское.
Оле Лукойе, убедившись, что всё идёт по сценарию, выпрямляется, осторожно забирая свой цветастый зонт. С несколько секунд его рассматривает, пытаясь понять, чей же Сон народился следующим.
- Ах, вот как... - ровные, острые, мелкие зубки показываются в улыбке, и Оле поворачивается направо, - Ну здравствуй, Сонёль... Хочешь красивую Сказочку посмотреть? Специально для тебя выменял на Сумеречном Рынке. Между прочим, трёх золотых мне стоила, так что будь благодарен.
Сонёль ворочается во сне, и чуть не просыпается. Но Оле успевает вынуть из широкого кармана шальвар щепоть серебристого порошка и сдуть его на веки Спящего. Ёль смешно дёргает носом, но тут же засыпает. Зонт укладывается на его подушку, источая незнакомые, едва различимые ароматы, и Сонёль уже идёт по Главной Улице Главного Города, направляясь к Площади. Люди перед ним расступаются, кланяются и поют песни в его честь. Люди шепчут "Принц, Принц Солнца, смотрите, смотрите, это же Принц Солнца". Сонёль улыбается людям в ответ, благосклонно кивая на каждое приветствие, и одежды его сияют ослепительной белизной. Гладкие камешки мостовой приятно ласкают ступни своим теплом, южный ветер золотит кожу, Сонёль идёт к Площади, купаясь в любви и обожании. Он несёт людям Свеет и Тепло, потому что он и есть само Солнце, спустившееся из своего Небесного Дворца. Сонёль улыбается, а в груди у него поют райские птицы сладкими голосами, и из ладоней его рассыпаются солнечные монетки, и он красив, как никогда. Красив, как ни одно существо во всех известных людям Мирах. Сонёль идёт на Площадь, чтобы понежиться в тени Вечного Дерева и послушать людских песен, прославляющих его во вечные веки.
- Вот же Нарцисс... - тепло смеётся Оле, и смех его похож на мягкие цветки рудракши.
Он поворачивается к последнему Спящему этой комнаты, кладёт руки на бортик кровати и долго-долго смотрит на Ребёнка. К Ребёнку у него - особенная слабость, вот так.
- Здравствуй, Дитя... Спи, спи, Оле и тебе Сказок принёс в Сны.
Сонджон поворачивается к Оле, вытягивает руку и едва не касается одной из тёмно-медных косиц. Оле улыбается, качая головой, и, не задумываясь, открывает свой зонт над подушкой самого младшего обитателя этого дома.
Сонджон покрепче обнимает подушку и улыбается широко-широко, так искренне, как никогда не улыбается днём. И снова шелестят перья на спицах, и подвески из красного стекла мелодично звякают: Оле отдаёт Сон и складывает зонт, оставляя Сонджона смотреть свой Сон.
Сонджон идёт по узкой извилистой тропинке, и мягкие изумрудные кроны почти смыкаются над его головой, отбрасывая на замшелые валуны и узловатые корни весёлых солнечных зайцев. Сонджон босыми пятками ступает по шёлковой траве, любуется своим Лесом и тихо напевает песенку. Потом прислушивается, садится на корточки и звонко смеётся, потому что к нему выходят Лисята. Лисят у него - целая стайка, больше пяти, и все, как один, самые настоящие красавцы. Лисята не боятся Сонджона, они подбегают к нему и ластятся, тявкая и тычась прохладными носами в ладони. Сонджон треплет мягкие ушки и лезет в принесённую с собой сумку за лакомствами. Лисята радуются, прыгают и шутливо дерутся, но сладостей хватит для всех - Сонджон всегда об этом заботится. Потом, когда Лисята благодарно мурчат, улёгшись вокруг Сонджона, он достаёт из сумки несколько небольших свёртков, кладёт их на землю, и просит своих Лисяток передать угощение и Великому Девятихвостому, живущему в такой дремучей чаще, что даже Лисьему Пастуху туда дороги нет. А потом Лисята поют ему Песни, и рассказывают ему Истории, принесённые на детских хвостах из самых неведомых далей. Сонджон ложится на мягкую землю, обнимает одного из своих Лисят, того, у которого одно ухо чёрное, и задрёмывает, самый счастливый, из всех живущих.
Оле Лукойе, так похожий на Сонгю, останавливается в холе, и переводит дыхание. Осталось ещё двое, нужно поторопиться, потому что в этом доме встают просто непозволительно-рано, когда вообще сны-то смотреть?! Оле пьёт холодной воды на крохотной кухне, расправляет складки на полупрозрачных шальварах и неслышно заходит в комнату, в которой спит Самый Важный Человек. Сам Оле не вполне одобряет такой выбор, он считает, что Сонджону куда больше идёт эта роль, но спорить с самим собой не привык, поэтому оставляет всё, как есть.
Сначала он садится на край матраса, на котором спит Мёнсу. Этот мальчик даже спит красиво, словно долго подбирал позу, в которой уснуть. Оле усмехается и в комнате разливается слабый запах мирры и сандала.
- Здравствуй, Истинный Нарцисс...
Оле не особо задумывается, он вертит свой зонт над головой Мёнсу, позвякивая браслетами, и знает, что Сон этому Спящему точно понравится.
Мёнсу коротко улыбается, не благодарно, а благосклонно скорее. Оле таких не очень любит, но мальчик, в целом, хороший, чего б и ему Сон красивый не подарить?
Мёнсу стоит в Тронном Зале, вокруг - толпа министров, придворных, князей, заморских принцев и принцесс. В зале - благоговейная тишина, Мёнсу смотрит на своих подданных и чуть склоняет голову в царственном поклоне, когда Древнейший одевает на неё Корону. Как только он выпрямляется - гремит музыка, аплодисменты и троекратное "виват, король!". Мёнсу садится в трон и жестом просит тишины, он готовится произнести речь перед теми, кто поставил его над собой, перед теми, кто счёл его самым мудрым, сильным, красивым и смелым. Он делает глубокий вдох и начинает говорить, поочерёдно заглядывая каждому преданному ему человеку в глаза. Договорит он к утру.
Оле делает крохотный шажок в слишком тесной комнате, открывает свой зонт и, повинуясь внезапному порыву, ложится рядом с последним Спящим. Дону обычно ни на что не реагирует, он спит, как принцесса из сказки, зачарованная проклятием, а тут - смотри ж ты - шевелится, одеяло приподнимает, позволяет тому, кого ни увидеть, ни почувствовать рядом не может, лечь поуютнее. Оле разбрасывает косицы по смятой подушке, обнимает Дону, как дурацкую плюшевую игрушку, клацает остренькими зубками у самого тёплого уха, да улыбается успокоенно: ничего не попишешь - раз уже он и есть самый Важный Человек.
- Спи, Счастье, спи радостно, будет тебе радости такой, что дневной и не сравниться.
Дону усмехается во сне, нетерпеливо ёрзает, предвкушая, предвкушая Неизвестность. Вот таких спящих Оле больше всего любят: так благодарно они Сны принимают, всем сердцем, всем собой в Сон падают. Оле позволяет себе прикрыть чуть уставшие глаза, да чуть толкнуть резную ручку зонта, чтобы звякнули подвески, расшелестелись перья, да запах моря с изнаночной стороны пролился.
Дону прижимает колени к животу, тихо смеётся во сне, и проводит по едва ли существующим рукам Оле на своей груди тёплыми пальцами.
Оле улыбается, потому что Дону, которому всего шесть лет, мчится по белоснежному песку, раскинув руки. Бежит у самой кромки ленивых синих волн, песок взметается под его ногами, а небо над его головой такое глубокое и голубое, что Дону хочется кричать. И он кричит, во всё своё детское горло, кричит глупые слова, детские заклинания, о том, что вот так, пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста, пусть будет всегда, и даже можно не давать сладкое по вечерам, лишь бы не кончилось. Ему так весело, так легко, так радостно, что почти до слёз, если бы дети могли плакать от счастья. Он мчится по линии прибоя, размахивая руками, он кричит "я самолёёёёт, я - самолёёёёт, я лечу сааам!!!", и ветер подхватывает его, и он правда летит, легко, как пёрышко, или воздушный змей. Ласковый солёный ветер треплет шестилетнего Дону по волосам, подхватывает его надёжнее отцовских рук, и относит выше, под самые облака, в частокол солнечных лучей. Дону горланит, смех сбивает с дыхания, он ныряет в воздушный поток и видит воздушного змея. Змей цветной, яркий, а на его хвосте - не бумажные бантики, а самые настоящие птицы, каких Дону никогда не видывал. Дону смотрит вниз, и видит, что змея держит соседский мальчишка по имени Сонгю. Мальчишка смешной до спазма в лёгких, в жёлтых шортах, лохматой чёлкой и с узкими, смеющимися глазами. Дону кричит пуще прежнего, захлёбываясь смехом, что вот так будет всегда, просит Сонгю поверить и ни за что не отпускать своего змея. Дону дурачится, кувыркаясь в небе, а соседский мальчишка в жёлтых шортах верит ему, верит больше, чем в дедушкины россказни про то, что однажды можно сосчитать все звёзды на небе. Дону раскидывает руки в стороны и летит под кувыркающимся змеем и кричит детские молитвы, благодаря за такие цветные бумажные крылья.
Оле - ему уже давно, давно не шесть лет, он умеет много больше людей, поэтому он поворачивается на спину и запрокидывает голову, чтобы слёзы забрались обратно.
Дону единственный, кому не нужны Сказки для того, чтобы быть счастливым. Дону - Самый Важный Человек, который глупо вопит от детского счастья, потому что ему верят, верят на все сто. Дону счастлив от того, что соседский мальчишка счастлив. Такой вот Дону парень.
Оле лежит ещё несколько минут, разливая сон вокруг тёплым озерцом, чтобы тот ни за что не прекратился, чтобы Дону его весь досмотрел. Потом осторожно отпускает своего Спящего, складывает зонт и тихо выходит, даже браслеты не звенят. Он заходит в ту комнату, из которой вышел, проходит мимо единственного, кому не достался Сон этой ночью и осторожно возвращается в своё тело.

- А мне снилось, что я лис кормил! - щебечет Сонджон за завтраком и широко улыбается, - там ещё хён был, но я не помню, как именно.
- Мне, кстати, тоже что-то про Гю снилось.. - задумчиво зевает Ёль, уткнувшись в свою чашку кофе.
- А мне ничерта не снилось, - мрачно бубнит Гю, - ненавижу такие ночи, когда только лёг, а через секунду уже будильник. Я тоже хочу сны смотреть.
- Мне тоже ничего не снилось. - говорит Ухён, странно поглядывая на счастливого сверх меры Дону, - Хён, невежливо так сиять по утрам, я могу ослепнуть.
Когда все выходят из квартиры и рассаживаются в машине, которая повезёт их к очередной неподъёмной тонне работы, Дону плюхается рядом с Гю и тычет его в плечо.
- Гю-джи-джи, Гю-джи-джи... а давай змея запустим? Цветного такого, с хвостом?
Дону сияет, как медный таз, Гю злой и такой же уставший, как и вечером. Но он смотрит на друга и вдруг смеётся, легко, как в детстве.
- А давай. Большого змея купим.

часть 2 - Чёрный

Спать. Спать хочется просто нечеловечески, до ломоты в костях, до противного гула в голове. "Пожалуйста, пусть все умрут, если они хотят помешать мне лечь в постель", - думает Сонгю и зло щурится на шумящих за столом согруппников.
Сонгю расстроен и раздражён, особенно на этого вредину Ёля, на его учителя и вечного наставника в идиотских шуточках Ухёна. Гю так устал, что его бесит абсолютно всё и все: вечно глупо улыбающийся Сонджон, от которого слова по делу не добьёшься; вечно пафосно молчащий Мёнсу, который никогда не принимает ничью позицию, а только смотрит на всех, как на мусор; чуть что, отгораживающийся от мира наушниками Хоя, который мог бы, вообще-то, и помочь немного; бесит этот идиот Дону, и в каком месте вообще в нём можно заподозрить гения?!
"Спать. Просто спать, мне надо, а то я..." - думает Сонгю, посылая всё к чёрту и заваливаясь спать в уличной толстовку и с залаченной головой. Плевать ему уже на всё.
Сонгю проваливается в бесконечную кроличью нору пустого сна, он, даже сквозь сон, чувствует, как ноют мышцы от дневной нагрузки, от неудобной позы, как врезается в бедро ремень джинс и как чешется голова от тонны укладочных средств. Но он полюёт на все неудобства, он спит усердно и изо всех сил, как в последний раз.
И когда в квартире становится тихо, потому что утихомиривается даже Ухён, разведший демагогию на тему отвратительного поведения лидера, в их комнате начинают происходить Чудеса.
Сонгю болезненно кривится во сне, переворачивается на спину и закидывает руки за голову. В такие ночи его практически ломает, потому что с обычными уколами в груди это даже не сравнить: он выгибается в спине, толстовка задирается и, если бы кто-то не спал, он с ужасом увидел бы, как бешено бьётся его сердце, почти кроша рёбра. Гю спит, он никак не может проснуться, хотя боль нарастает с каждой секундой, и пот течёт по его вискам сильнее, чем на сцене. Гю тяжело дышит, закусив губу, тихо стонет, но спит, спит, потому что от этого сейчас всё зависит. Если бы Ухён сейчас проснулся, испугался за Гю, разбудил бы его - всё было бы легче, и можно было бы сидеть на кухне до самого утра, пока не придётся снова тащиться на работу. Но Нам спит крепко, обиженно отвернувшись к двери, и даже не собирается никого спасать. Сонгю вздрагивает несколько раз, кожа на обнажённой бледной груди натягивается почти до треска, а потом словно лопается. Только из груди течёт не кровь вовсе, а чёрная, как сама пустота, тягучая смоль. Капли вытекают ровно из центра груди, упругие и стремительные, расползаются по простыни, постепенно вырисовывая собой контуры Существа. Через несколько секунд Сонгю обессиленно падает на кровать и только тяжело дышит, как раненный, а Существо садится на корточки у его постели и оглядывается. В глазах Существа плещется совсем недоброе веселье, и в широкой, безумной улыбке показываются ровные, острые, мелкие зубки. Существо было бы неотличимо от самого Сонгю, если бы не длинные, тёмно-бронзовые волосы, свободно спадающие по угластым плечам до самой талии, если бы не острые тёмно-фиолетовые стрелки вокруг прищуренных глаз, если бы не чёрные, полупрозрачные шальвары и серебристо-чёрное колье на шее. Колье - массивное и, кажется, безумно тяжёлое - украшено шипами и мелкими клыками диких зверей, да точно такие же шипы украшают плотные чёрные браслеты на руках и ногах Существа. Существо озирается по сторонам с тихим смешком, потом шарит под подушкой Сонгю и выуживает длинный, потрепанный, пахнущий пылью и плесенью, зонт. Существо любовно оглядывает свою находку, гладит слишком длинными, почти проволочными пальцами острую рукоять, и откидывает волосы с лица. Оно переступает всё ещё влажно и шумно дышащего Сонгю, и присаживается на корточки у самой головы Ухёна.
- Ну здравствуй, милый. Оле тебе Снов принёс - залюбуешься.
Скрипят спицы, и над Ухёном раскрывается огромный, словно из чёрной паутины сплетенный, зонт: звякают металлические подвески, шуршат подвешенные к спицам скелетики мышей. Чёрный Оле улыбается широко и радостно, когда Ухён жмурится во сне и беспокойно мотает головой.
- Наслаждайся, хороший мой.
Ухён бежит по бесконечному лабиринту, он уже почти выбился из сил, но бежать надо, надо попытаться спастись. Стены лабиринта каменные, холодные, по ним ручейками стекает тухлая, зеленоватая вода. За своей спиной Ухён слышит уверенные, твёрдые, неторопливые шаги. Кто именно его преследует - Ухён не знает, но знать не хочет, потому что этот кто-то непременно его убьёт. Или сделает что похуже. Ухён даёт себе трёхсекундную передышку, шаги неумолимо приближаются, и он снова бежит. К утру он услышит издевательское "bang-bang!" за своей спиной, и проснётся весь в поту, за несколько секунд до звонка будильника.
Чёрный Оле, закинув сложенный зонтик на плечо, выбирается из этой комнаты и замирает в холле, решая, кого "наградить" следующим. Он принюхивается к чуть спёртому воздуху и улавливает едва уже различимый аромат рудракши, оставшийся с прошлой ночи. Он снова широко улыбается, облизывается темно-зеленым языком и широко открывает глаза в мстительном веселье.
- Сегодня - моя ночка, моя ночка... - напевает Чёрный Оле, когда его проволочные пальцы беззвучно скребут по двери в спальню Дону и Мёнсу. Дверь подаётся, она подалась бы, будь она хоть трижды закрыта на все возможные замки - для Оле нет преград, когда он хочет показать Сны. Он заходит в комнату, наполненную сонным сопением, белоснежные ступни мягко ступают по паркету. Чёрный Оле принюхивается к Спящим, и первым выбирает Мёнсу. Плюхается на его кровать, невежливо толкнув и ехидно ухмыляется.
- Тоже мне, Король. Ха!
Оле открывает зонт, прокручивает его несколько раз, и легонько стукает спящего, уже напряжённого Мёнсу кончиком рукояти в лоб. Мёнсу кривится, закрывает лицо руками, но спит, потому что Оле не позволит не досмотреть свой дар до самого конца.
Мёнсу стоит на коленях в центре всё того же тронного зала, вокруг него - смеющаяся толпа, люди, совсем недавно любившие и восхваляющие его, смеются и тычут в него пальцами. "Уродец! Урод и самозванец! Посмотрите, что с ним сделали пара капель!" Мёнсу вдруг жмурится от резкой боли в лице, зажимает его руками и плачет. Он чувствует, как сгорает его кожа, кто-то дёргает его за волосы и заставляет посмотреть в поднесённое зеркало. Мёнсу вскрикивает, когда видит своё изуродованное кислотой лицо.
- Хо-хо, - веселится Чёрный Оле, уже забыв про Мёнсу, и подбираясь к Дону, - Тьфу, что за бред? Полетать захотел, милый? Сейчас полетишь.
Оле долго вертит в руках свой зонт, подыскивая Сон для Дону, но нужный никак не находится. Чёрный Оле Лукойе грязно матерится, распахивает свой пыльный зонт и Дону сворачивается в комочек: он выбегает на берег своего любимого моря, но ветер холоден и не веселит его, линия прибоя завалена дохлой рыбой, а на волнах покачивается поломанный воздушный змей. Шестилетний Дону закрывает лицо руками, и плачет, потому что Счастье куда-то ушло.
- Противный какой, даже Кошмары к нему не клеятся. - сердится Оле, складывая зонт.
Чёрный Оле, приплясывая, выходит в холл и снова облизывается.
- Моя ноченька, мояяя....
Он прокрадывается в комнату, где спят оставшиеся трое жильцов, легко запрыгивает на второй ярус кровати, усаживаясь, невесомый и невидимый, Сонджону на живот. Он проводит ледяными пальцами младшему по лицу и тихо хихикает.
- Кошмарных сновидений, Ребёнок.
Распахивается зонт, перестукиваются скелетики мышей, звенят металлические подвески. Чёрный Оле, с жадным любопытством наблюдает, как Сонджон сжимает во сне подушку, ждёт, пока не блеснёт первая слезинка.
Сонджон, едва живой от нестерпимого жара, обливаясь потом, пытается подняться, утопая в вязкой пустоте. Он оглядывается по сторонам, но видит только Ничто, густое и пахнущее сыростью. Внутри Сонджона очень жарко, а вокруг - до дрожи холодно. Он собирается с силами и зовёт. Зовёт хоть кого-нибудь, просит помощи, спасения, но Ничто молчит, стискивая его в удушающий объятьях. Сонджон кашляет, пустота наступает и он вдруг понимает, что останется тут навечно. Совершенно один.
Оле подцепляет кончиком чёрного ногтя слезинку и с удовольствием слизывает её. Потом, быстро сложив зонт, перепрыгивает на кровать Сонёля. Осматривает свою жертву и даже потирает ладони от удовольствия.
- Вуа-ля!
Снова со скрипом открывается паутинный зонт, и Сонёль стонет во сне.
Он открывает глаза и видит потресканый, в жёлтых потёках, потолок. Он морщится от острого запаха лекарств, пытается встать, но руки крепко привязаны к больничной койке. Сонёль кричит во всё горло, но не слышит собственного крика. Потом приходят врачи, у которых вместо лиц гладкие шары, они равнодушно его осматривают, немилосердно задирая больничную рубаху, что-то пишут в истории болезни. Сонёль пытается вырваться, но не выходит ничего: он ослаб, а ремни держат крепко, и руки и ноги. Врачи с пустыми лицами втыкают иглы в сгибы его локтей, вставляют трубки в нос, жужжит аппаратура. Сонёль плачет от смертельного ужаса, как маленький, когда ярчайшая лампа светит ему прямо в глаза. Один из врачей нависает над ним и заносит скальпель. "Я в сознании, я в сознании, наркоз не подействовал!" - пытается кричать Сонёль, но врачи его не слышат и он едва не теряет сознание, когда чувствует, как металл разрезает кожу живота.
Чёрный Оле Лукойе удовлетворённо облизывается, оставляя Сонёля досматривать свой кошмар до конца, легко спрыгивает вниз и сразу устраивается на кровати Хои. Принюхивается повнимательней, и сразу, резко раскрывает свой зонт.
Хоя подносит ко рту микрофон, но понимает, что не может издать ни звука. Он старается, старается, но горло режет от каждой попытки заговорить. Он беспомощно оглядывается на согруппников, но те отворачиваются от него, продолжая танец. Хоя смотрит в зал и видит тысячи разочарованных глаз. Каждый, кто находится в зале, осуждает его, клеймит ничтожеством и слабаком. Хоя паникует, пытается жестами показать, что у него что-то с горлом, но зрители отворачиваются от него тоже, преданно глядя на Дону, который теперь является единственным репером группы. Хоя подходит к нему, берёт за плечо, но Дону не реагирует. И Хоя понимает, что теперь его не существует. Он исчез из мира любимых, дорогих ему людей, стёрт из их памяти за ненадобностью.
Чёрный Оле удовлетворённо кивает, закрывает свой зонтик, любовно расправив все ажурные складки, тоненько звякает подвесками да браслетами, и выходит из комнаты.
Войдя в первую спальню, он снова улыбается, глядя на беспокойно мечущегося по постели Ухёна, удовлетворённо хмыкает и рывком разворачивает Сонгю на спину, легко втекая в него.

Наутро все выглядят помятыми, подавленными и несчастными. Сонёль впивается в свою кружку с раскалённым кофе и молчит, сидя в самом дальнем углу. Сонджон тоже прячется, со страхом глядя на каждого согруппника, словно те могут его поколотить прямо сейчас. Хоя шатается по квартире, бестолково заговаривая то с одним, то с другим, задавая глупые вопросы, да постоянно смотрит во все попадающиеся зеркала. Ухён выглядит откровенно паршиво и вздрагивает от любого резкого звука. Мёнсу больше часа торчит в ванной, не отрываясь глядя в зеркало и умывая лицо всеми возможными средствами, да тихо что-то бормочет себе под нос.
Сонгю сидит за столом и смотрит на всех немного непонимающе. Сам он спал более, чем паршиво, спина затекла и в груди, почему-то болит, словно он нехилый тычок словил, но снов, слава Богу, не видел. Он не совсем понимает, что со всеми происходит, особенно с Дону, всегда шумящим по утрам и заменяющим собой три радиостанции одновременно. Сейчас же Дону сидит рядом с Гю, с видом нашкодившего котёнка, и виновато ковыряет свой тост.
- Что с вами со всеми такое?! - не выдерживает Сонгю и даже хлопает ладонью по столу.
Ухён взвивается от этого звука буквально до потолка, схватившись за сердце.
- Сон плохой приснился. - одновременно говорят почти все.
- Всем, что ли?
- Вероятно. - бубнит Хоя, стараясь взять себя в руки, - И такой реальный, словно и не приснилось, а на самом деле было.
Сонгю недоверчиво приподнимает бровь, но не успевает ничего сказать, потому что Дону дёргает его за рукав.
- Сонгю-хён...
- Чего это ты так вежливо заговорил?
- Гю-джи-джи... - кисло улыбается Дону и придвигается поближе, - Ты это.. слушай, прости пожалуйста, что я вчера тебе не помогал. Я должен был, но.. В общем, прости пожалуйста! - Дну так низко кланяется, что стукается лбом о стол.
- Ты совсем себе уже последние мозги отоспал? - мягко интересуется Сонгю и изумляется тому, что не слышит ожидаемых подколок от остальных ребят.
- Я не знаю, откуда, но я знаю, что мне плохое снилось, потому что ты обиделся. Вот. Поэтому, пожалуйста, не злись на меня больше, а я тебе арбуз куплю, и буду за тебя неделю посуду мыть. Хорошо?
У Дону такие искренние, такие детские глаза в этот момент, словно ему шесть лет, и он очень боится наказания за порванные штаны. Сонгю смотрит на него несколько секунд, и начинает смеяться.
- Я кошмары на тебя насылаю?
- Слушай, а у меня точно такое же чувство, - неожиданно говорит Хоя, подходя к столу, - так что тоже присоединяюсь к извинениям - действительно вчера себя как-то паршиво вёл. Не злись, м?
- Вы сошли с ума? - робко интересуется Гю, но ноющую грудь гордо выпячивает.

Ребята наперебой рассказывают свои сны всю дорогу до студии, а Сонгю только головой качает, да всё ещё ноющую грудь потирает. А вечером, после офигенно вкусного ужина, приготовленного Ухёном, сонный, но довольный жизнью Сонгю заползает в душ. Но его останавливает Дону.
- Ты точно не сердишься?
- Ещё раз это спросишь - и рассержусь. Чего мне на тебя злиться, Идиотский Гений?
- Точно? Это хорошо. - улыбается Дону и вдруг сгребает Гю в охапку, - Мёнсу ночью снимается, приходи ко мне спать? - и отпускает.
И, прежде, чем Сонгю успевает хоть что-то сказать, заталкивает его в ванную, закрывая дверь. Гю стоит пару минут, глупо глядя на дверь, потом расплывается в широкой улыбке.
- Во идиот... Давно пора.

OWARI

@темы: сказка, Infinite, экшен, кошмар, PG-13

---

Лето-Море

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Infinite
бэта: нет. вообще.
название: Лето-Море
персонажи: DongGyu, EolJong, все остальные ребята
рейтинг: G
жанр: drama, romance, humor
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: Дону много ржот. а вообще - это АУ про каникулы на море. все вот снимают "летние" клипы, пишут "летние" песни, а я - пишу "летний" фичочек)
статус: закончено

.. и нам не понять, что мир так прост, как поцелуй.. (с)

- Да ну тебя, дурак, ей-богу. - смеётся Сонгю и натягивает козырёк кепки на самый нос, поудобнее растягиваясь на шезлонге.
- Смешнооооо!!! Смешно же!!! - Дону, складываясь пополам на ходу, идиотски семенит по песку, раскидывая его во все стороны, - Смешно!
Дону - единственный человек, который может сказать "это смешно" после шутки, и она не потеряет всей своей прелести. и все всё равно будут смеяться. Или даже больше смеяться будут после этих слов.
Дону - сущий ребёнок. Он носится по пляжу, периодически плюхаясь в него носом, ваяет какие-то неимоверные детские куличики и украшает их солнечными очками Сонёля, пока тот неблагоразумно дремлет в своём шезлонге, умазавшись всеми возможными лосьонами от загара. Потом, конечно, Ёль поднимет крик, будет скандал и драма, Ухён будет ставить на Ёля, а Хоя, как настоящий брат и друг - на Дону. Потом все, как обычно, на что-нибудь отвлекутся, забудут про очки и их оставят на побережье и их смоет ночным приливом. Второй раунд "великой битвы" никому не будет особо интересен, поэтому Дону спасётся клятвенным обещанием купить тонсену новые, намного более красивые очки, на чём и порешают. Но это будет потом, а пока Дону носится по тёплому белёсому песку и горланит, как последний идиот.
Всеобщую идиллию нарушает пронзительный визг Сонджона, взвившегося к самым небесам и теперь дёргающегося и озирающегося сквозь мокрые пряди тёмных волос.
- И это тоже смешнооо!!! - заливается Дону, помахивая спёртым у какого-то ребёнка пластиковым вёдрышком, из которого вылетают последние капли прохладной морской воды.
- Это не смешно, хён! - дуется Сонджон, наконец поняв, что произошло, и почему вдруг стало так мокро.
- Дурдом на выгуле. - мудро резюмирует Сонгю, одевая солнечные очки и отворачиваясь от уже шутливо дерущихся Сонджона и Дону, - Как вообще это возможно.
- И Сонджон! Если ты покалечишь хёна, я напишу жалобу в твою школу и тебя не допустят до экзаменов! - грозится Хоя, с трудом сдерживая идиотскую улыбочку.
- Ещё скажи, что маме расскажешь! - орёт Сонджон, роняя хёна в песок.
- Вот ещё, я что, ябеда какой? Я папе расскажу! И про то, что ты спёр соджу...
Сонджон моментально перестаёт закапывать уже икающего от смеха Дону в песок, опускает голову и послушно топает обратно к шезлонг. Отца он немного побаивается, а за братцем не заржавеет и правда рассказать.
- Что ты вечно отдых портишь, вредный брат.
- Слушайте, а Мёнсу вообще живой? - интересуется Ухён, сидя на корточках у самого дальнего шезлонга, и потыкивая упомянутого Мёнсу в бок, - Он не шевелится. Хотя лежит красиво, вид не портит, так что ладно, пусть его.
- Он всегда красиво лежит, - улыбается Хоя, потягиваясь, - Он вообще красивый.
- Не завидуй. - ехидно советует Ухён, встаёт, потягивается и медленно, покачивая бёдрами, изображая, видимо, спящего "топ-модель по-корейски", топает к морю, - Кто плавать?
- А ты дашь мне нырнуть с плечей? - заискивающе улыбается Сонджон.
- Если пообещаешь не выплывать. - ласково отвечает местная язва.
- Так, я с вами. Утопишь мне мелкого, с меня родители три шкуры сдерут. - бурчит Хоя и, словно нехотя, встаёт со своего места.
- А я просто с вами. Между прочим, с моих плечей тоже можно прыгать. Я даже выплыть разрешу. - как-то странно улыбается Сонёль, глядя то на Джонни, то на Хою.
Четвёрка уносится к чуть зеленоватым волнам, а Дону, весь в песке, довольный и счастливый, плюхается на шезлонг Хои, потому что тот стоит ближе всего к Сонгю.
- Смотри! Смотри, ну смотри, Гю, ну мы не спать на море приехали!
- Ну что у тебя там опять смешно? - Гю с недовольным видом разлепляет глаза и поворачивается на бок, подперев голову рукой.
- Вот! - Дону сияет, как новенькая монетка, когда показывает Сонгю локти. На обоих локтях красуются свежие, почти одинаковые, кругленькие ссадины, - Смотри, какие забавные! А ещё - я очень смешно грохнулся, когда...
- Дурак, это не смешно.
Сонгю моментально становится серьёзным, слезает с шезлонга и долго роется в куче вещей в поисках своего рюкзака. Потом достаёт на свет божий увесистую и плотно набитую сумочку, садится на своё место и строго смотрит на активно изображающего виноватое выражение лица Дону.
- Это не смешно. А если грязь попадёт? Хватит уже, тебе не пять лет, Донуя, ну. - Сонгю, с самым серьёзным видом, извлекает из своей походной аптечки дезинфицирующие салфетки и, невзирая на вялые протесты, заботливо протирает сначала один покалеченный локоть, потом второй. Сонгю так увлекается своим занятием, что не успевает остановить Дону, которой ловко наклоняется и нежно-нежно целует Гю в уголок губ.
- Совсем дурак, что ли? - шипит Сонгю и нервно озирается по сторонам, - А если кто увидит?
- Да они все плещутся в море, ну. И вообще..
- Никаких "вообще", - сердится Сонгю, нахмурив брови. Потом замечает какую-то растерянность в глазах Дону, трактует её по-своему и тихо-тихо добавляет, - Не хочу, чтобы кто-то знал, что на тебя можно рассчитывать в этом плане, ясно.
Дону тоже трактует это заявление на свой лад, улыбается до ушей и, быстро встав, опасно хихикает.
- Погоди, помазать же надо локти твои.
- Солёная водичка полечит, пошли.
- Не хочу.
- Чегоооо?
Дону изображает шок, даже хватается за сердце, потом, не дав старшему времени опомниться, хватает его, закидывает себе на плечо и несётся в воду.
- Пацаны, принимай пополнение!!!
Дону не обращает ни малейшего внимания на то, что Сонгю отчаянно вырывается, колотит Дону кулаками по спине и так визжит, что даже Сонджон завистливо присвистывает - он просто забегает в воду почти по пояс и кидает несчастного хёна вперёд.
Пока Сонгю матерится, Сонджон затаскивает в воду Мёнсу, который не матерится только из-за своего образа прекрасного принца, но взгляд его говорит о многом.

Потом, вечером, Дону и Хоя готовят ужин, точнее делают всё, чтобы раздолбать кухню в небольшом арендованном домике; Мёнсу пытается отойти от дневного шока и тихо шипит на Сонджона, грозясь никогда больше не дружить с ним, и всем в школе рассказать про младшего какую-нибудь гадость; Сонёль, уже завершив скандал на тему своих утерянных очков, защищает Сонджона, оправдывая его всем возможными способами, а Ухён крутится вокруг Сонгю.
- Эй, Гю, а тебе не кажется, что Сонёль что-то как-то странно относится к хоиному младшему?
- Когда я хочу жрать, мне ничего, кроме еды не кажется. - беззлобно огрызается Сонгю, принюхиваясь к запахам, идущим с кухни.
- Но посмотри, Гю! Ёль же буквально расслаивается, защищая Сонджонни! И, ладно бы, угроза была реальная! А так.. ну посмотри, посмотри, он же весь светится!
Сонгю оставляет попытки по запаху угадать, угольками чего их сегодня накормят, и поворачивается в сторону весело шумящей троицы. Сонёль действительно ведёт себя, как влюблённый попугай, Мёнсу смотрит на него так, словно всё понимает, а Сонджон просто глупо улыбается и хлопает глазами, как куколка.
- Хм... Думаю, тебе не стоит высказывать эти догадки Ховону... Убьёт же.. И не поймёшь, кого...
- Эй, хоя, а ты знал...
Ухён не успевает договорить, потому что оказывается придавленным к дивану и с зажатым ладонью ртом.
- Я сказал же, не стоит. Не порти детям отдых, а Хое - нервы. Пусть кокетничают.
Ухён примирительно кивает, отдирает от себя ладонь Гю и вдруг мягко её целует, прикрыв глаза.
- Ты чего? - замерев, шепчет Сонгю, - Что творишь?
- Кокетничаю.
- Тупая шутка. - щурится Гю, отнимает свою руку и усаживается на другой конец дивана.
В комнату вваливаются Дону с Ховоном, нагруженные тарелками, весело что-то орущие, и, за этим шумом, Гю не слышит, как Ухён тихо говорит "я и не шучу, дурная твоя башка".
- Боже, что это за кошмар? - интересуется Мёнсу, разглядывая содержимое тарелок.
- Это пас-та, - отвечает Дону, показав язык, - Не очень красиво, но вкусно, да, Хоя?
- Вкусно, я сам удивился. Так что можете есть, не страшась за свои жизни - я пробовал.
Они сидят на полу, гремят мисками и палочками, наперебой расхваливая и ругая горе-поваров, смеются и Сонджон опять что-то проливает. На Сонёля. Все замирают в предвкушении конца света, но Ёль только как-то странно улыбается, вытирает штанину салфеткой. Гю делает заметочку у себя в голове, отмечая, что теперь, после слов Ухёна, всё выглядит несколько иначе, и отношения этих двоих как-то сами собой окрашиваются в.. несколько иной цвет.
- А это я сделал для тебя, - широко улыбается Дону, поднося к лицу Гю кусочек чего-то непонятного, зажатый в палочках, - Это правда вкусно, я так старался.
Гю жуёт, глупо улыбаясь, и опять не замечает, как Ухён нехорошо смотрит на эту идиллическую картину. Гю вообще мало что, кроме своего дурачка Дону, замечает.
- И правда вкусно. Я, пожалуй, женюсь на тебе.
- Ребята, я выхожу замуж! - горланит Дону, тоже что-то разливая, правда на пол, - Всё, прощай, холостая жизнь, тысячи женщин и...
- Тысячи кого? - язвительно интересуется Хоя и выписывает дружку подзатыльник, - Ври, да не завирайся.
- Ну ладно, ладно, миллионы женщин и тысячи мужчин! Я выхожу замуж за безглазого парня, ценящего по достоинству мои таланты...
- Дебилы... - фейспалмит Мёнсу и утыкается в свою тарелку. Он вообще слабо понимает, что тут забыл. По началу перспектива поехать на море со своим лучшим другом и придурошными друзьями его старшего братца казалась привлекательной... но теперь... Хотя, в целом, конечно, весело.
- Так. Кто где спит сегодня?
- Мы вместе, - заявляет Ёль и тыкает смущённо хихикающего Сонджона в плечо, - Да?
- Ага. И Мёнсу с нами.
Хоя странно на них смотрит, особенно на то, как скисает Ёль, но согласно кивает.
- Мне пофиг, я могу хоть на веранде, там тихо... - не выходя из фейспалма тихо говорит Мёнсу и идёт уносить пустые тарелки на кухню.
- Я сплю с Гю. - одновременно говорят Дону и Ухён.
Наступает пауза, и все смотрят сначала на Ухёна, потом на Сонгю.
- Эй, это мой муж... - уже не так весело говорит Дону, едва заметно прищуриваясь.
- А чего все на меня смотрят???
- А ты популярен...
- Да пошли вы.
Ситуацию, как и практически всегда, разруливает Хоя, похлопав Ухёна по плечу.
- Давай-ка лучше со мной. Дону храпит, а у меня несколько томов новой манхвы с собой.
- Эй, я не храплю! - возмущается Дону.
- Ты храпишь! - с нажимом повторяет Ховон и даже несколько раз кивает, для убедительности.
- Ты правда храпишь... - тихо говорит Сонгю и победоносно улыбается смущению младшего.

- Я не храплю... - жалобно ноет Дону, когда укладывается на стащенный на пол матрас, под самым окном.
- Да не храпишь ты, уймись. Или тебе так хотелось, чтобы я спал с Ухёном?
- Вот ведь гад какой... - улыбается Дону, наваливаясь на Сонгю и мягко, почти лениво, целуя, - Я тебе покажу "с Ухёном"...

Ухён лежит на тонком матрасе, смотрит в потолок, скрестив руки на груди, и бесится. Хоя уже минут пятнадцать пытается его разговорить, жонглирует манхвой, да чуть ли не на голове стоит. Но если Ухён начинает злиться - это на долго.
Ухён и правда злится, ему до чёртиков обидно, что он, кажется, всё-таки, оказался прав, и этот придурочный, вечно хохочущий долбоящер, всё же, не просто друг для Гю. Это бесит неимоверно! Ну как, как можно вообще иметь какие-то романтические отношения с тем, у кого интеллект пятилетнего ребёнка, а из интересов - только поржать, пожрать и поспать?! Что у Гю с головой в такой случае...
- Ухёна.. Ну перестань, чего ты завёлся?
- Сонёль клеится к твоему Сонджонни, ты не в курсе? А Мёнсу лёг спать на веранде, так что кое-кто к утру может девственности не досчитаться.
Да, Ухён откровенно гадит. Ему очень хочется сделать так, чтобы плохо было не только ему. И, раз уж, ему сегодня ничего не перепало, кроме сердитого "тупая шутка", так пусть и этим, отвратительно счастливым на вид, малым - тоже не перепадёт.
- Что?...
- То. Не веришь, иди проверь. Наверняка устроили там Содом и Гоморру.
- Ну ты и злыдень, я дурею. - Хоя качает головой, - Зачем ты так? Из-за Гю?
- Отвали. - Ухён переворачивается на другой бок, - Не твоё дело.
- Так Ёль с малым - тоже не моё дело. И уж тем более - не твоё. Чего бесишься?
- Того бешусь.
- Ох ты ж...
Хоя ложится на спину и тратит минут десять на то, чтобы не подорваться сейчас и правда не пойти проверить, что там происходит в соседней комнате. Он отговаривает себя тем, что Сонджонни уже восемнадцать.. почти, что он - умный мальчик и херни не натворит. А Ёлю ноги выломать можно и в другой раз. В том, что ноги выламывать будет - Хоя даже не сомневается. Потому что нифига, конечно же, Сонджон не умный мальчик, и херни натворит. Но... Хоя мудро решает решать проблемы по мере их поступления. И сейчас одна такая проблема лежит рядом и явно думает, как бы выломать ноги Дону.
- Они что, встречаются?! - неожиданно сложив все факты, удивляется Хоя.
- Кто именно?
- Они!
- Какие "они"? - Ухён даже поворачивается обратно, чтобы посмотреть на старшего, как на идиота.
- Ну.. Дону с Гю. - Хоя чувствует себя глупо, он ненавидит всякие сплетни, в чужую постель лезть не собирается, просто как-то это неожиданно.. вдруг.
- Не знаю. И знать не хочу. Потому что, иначе... Дону не досчитается частей тела.
- Нихрена себе, шекспировские страсти... Погоди, А Ёль с....
- Не встречаются они, уймись. Пока что - не встречаются. Ох боже, Ховон, на каком месте у тебя глаза?! Ты что, вообще слепой??
- Просто мне не интересно, что там у кого в постели.
- Вот и не спрашивай тогда.
Их комната находится между комнатой, оккупированной младшими и комнатой старших, и через некоторое время, и Хоя и Ухён становятся невольными слушателями... свидетельствующими, что да, между Сонгю и Дону действительно что-то есть. Что-то очень активное и явно неприемлющее одежды.
- Чёртовы открытые окна. - Бурчит Ухён, натягивая подушку на голову.
Хоя смущённо затыкает уши наушниками, но не включает музыку, а напряженно прислушивается - не донесётся ли каких характерных звуков из другой соседней комнаты - за мелкого братца он, всё же, прилично переживает. Но все его размышления прерывает сначала дикий смех Дону, его же вопль "смешноооо", потом - невнятный мат Мёнсу, доносящийся с веранды, потом тоненькое хоровое хихиканье из комнаты младших.
- Что за блядь?...
- Гю, нееет!!! - ржот Дону, уже проносясь по коридору, - Я умрууу!!!
- И умри, террорист проклятый! - зло вопит Сонгю, явно стараясь догнать своего - уже понятно совершенно точно - любовника.
- Какого....
Ухён подскакивает, выглядывает в коридор и застаёт умильнейшую картину: Дону скорчился на полу, а Сонгю, опасно улыбаясь, лупит его огромной подушкой.
- Возьми, пожалуйста, что-нибудь потяжелее и заткни его уже навсегда, - просит Ухён.
- Ой, мы вас разбудили?
- Нет, что ты. Я это просто так.
- Дурдом... - Мёнсу, лохматый, в идиотских розовых пижамных штанах, похожий на призрака, шлёпает мимо них по направлению к кухне, - Что я тут делаю...
- А, хён убивает хёна! - весело щебечет Сонджон, выглядывая из дверей своей комнаты.
Моментально появившийся Хоя подходит к нему, придирчиво оглядывает, потом заходит в комнату, но, к печали Ухёна, остаётся удовлетворён осмотром.
- Не убивай меня, опасный Гю-джи-джи! Не убивай меняяяя...
Дону захлёбывается смехом, икает и замирает.
- Дебилы. Ну что за дебилы. - улыбается Хоя. - А просто спать по ночам вас не учили.
- Сегодня этот... труп, пока ещё не был трупом, заявил, что мы сюда не спать приехали. - бубнит Сонгю и отходит от очень хорошо изображающего мёртвое тело Дону.
Неожиданно из кухни выглядывает Мёнсу, счастливо улыбающийся и держащий в руках гитару. Он икает, Дону на зависть, и опять улыбается.
- Ты чего? - интересуется Сонджон, - Ты где гитару взял?
- Ох... - морщится Хоя, стоящий рядом, - Ты что, остатки соджу нашёл?
- Ага, - весело кивает Мёнсу, - моя гитара, я на ней играть умею. Пошли на крышу, раз все встали?
- Довели человека. - немного нервно хихикает Сонёль и кивает своим словам.
- Точно.
- Ну пошлиии!!! - канючит Мёнсу и даже капризно топает ногами, - А то не спою вам песню из "титаника"!..
- Достойная угроза.. - потрясённо резюмирует Ухён, - Я соглашаюсь на требования террориста.
Дону неожиданно оживает, говорит "вот это я понимаю - весело", уматывает на кухню и гремит там посудой.
- У нс есть рамён, пиво, остатки ужина и черешня. Откуда-то - черешня.

Крыша у домика плоская, уютная и вид с неё просто обалденный. Сонгю и Хоя притаскивают подушки, Сонджон с Ёлем - одеяла, и даже Ухён снисходит до того, чтобы пожертвовать собственные шоколадные конфеты. Мёнсу действительно поёт песню из "титаника", нещадно лажая и сочиняя слова на ходу, Дону пару раз чуть не падает вниз, но Гю успевает его поймать и водрузить на место. Потом Мёнсу поёт ещё каких-то мозговыносных песен, когда допивает вторую банку пива, Сонджон, которому пить не разрешил старший брат, танцует самые известные девичьи танцы под всеобщие аплодисменты. Под утро все успокаиваются и Гб засыпает, уложив голову Дону на плечо.
Ухён смотрит на них, долго смотрит, пристально. И плюёт на обоих. Плюёт и успокаивается. Мёнсу, вон, тоже вполне симпатичный...
- Всё. Всем спать. - командует Хоя, - Завтра.. уже сегодня - новая порция безудержного веселья.

Уже засыпая в своей комнате, Ухён думает о том, что это, всё же, отличные каникулы.

OWARI

@темы: Infinite, Romance, стёб, AU

---

Зыбучие Пески

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: Infinite
бэта: нет. вообще.
название: Зыбучие Пески
персонажи: DongGyu, UGyu
рейтинг: R
жанр: drama, romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: небольшая зарисовка во славу всепонимающего Дону, о нехорошем, ооочень нехорошем (!!!) Ухёне и уняняшной влюблённости.
как-то Тэк.
статус: закончено


Вообще-то, Чан Дону, он из тех парней, которым, обычно, всё нравится. А если что-то уж совсем идёт вразрез с мировоззрением - так на это можно просто закрыть глаза. Особенно - если это "что-то" не касается его напрямую. Особенно - если это "что-то" - чужая личная жизнь. Поэтому Дону - наверное один из самых самых толерантных людей всего шоу-бизнеса. И именно поэтому с ним так приятно и, порой, даже выгодно дружить. Дону умеет хранить секреты, умеет слушать, не перебивая и, что самое главное для собеседника - не осуждая. Дону почти всё умеет обернуть в шутку и на самом деле забыть через пять минут, если того требует ситуация.
Именно поэтому такой хороший и вечно всё понимающий Дону впадает в некий ступор, когда открывает дверь в комнату Дону и Ухёна. Средь бела дня, когда в любой момент могут вернуться менеджеры и остальные ребята. Именно поэтому Дону открывает дверь без стука. И замирает с открытым ртом.
Первую минуту зрелище кажется ему омерзительным: лидер, вжимаясь щекой в подушку, болезненно жмурится, мнёт в пальцах простыни, и тихо-тихо постанывает, явно пытаясь сдержаться. И Ухён, с выражением надменного победителя на чуть раскрасневшемся лице. Ухён, двигающийся быстро, словно наказывающий, ставящий на место каждым грубым толчком. Дону отступает на крохотный шаг, так, чтобы его не заметили, если что, и продолжает смотреть. Сонгю, стоящий на коленях и упирающийся щекой в кровать, выглядит как девочки в самом дешёвом порно: больно, противно, гадко, но продолжать надо, потому что.. Дону стоит и силится понять - почему. Почему Гю продолжает, почему вообще позволяет такое. Ему же плохо - это по лицу видно. Нет, Дону не против, что его лидер, мягко говоря, немножечко гей. Не против, что он - гей с Ухёном. Просто...
На самом деле Дону вдруг понимает, что лукавит в последнем пункте. Потому что, откуда ни возьмись, в нём появляется какое-то совершенно чужое, незнакомое существо, существо хочет, чтобы Сонгю так же стонал под ним. Нет, не так же, а действительно стонал, от удовольствия и наслаждения. Чтобы Сонгю жмурился и просил..
- Ещё...
Дону вздрагивает, когда слышит этот хриплый выдох, и решительно не понимает. Он вздрагивает ещё раз, от звонкого звука шлепка по чуть влажной ягодице, и неприязненно кривится, когда замечает, каким диким и даже злым стал взгляд Ухёна после этой просьбы. И Ухён начинает двигаться ещё жёстче, наклоняется, чтобы сжать в пальцах спутанные рыжеватые волосы, и рычит в самое ухо лидеру "что, нравится?".
Дону не понимает: зачем просить ещё, если больно? Дону жарко и противно от самого себя, от этого нового существа внутри, которое отчаянно хочет быть на месте Ухёна прямо сейчас. Он отвлекается на собственные мысли, и приходит в себя от сдавленного вскрика, когда лидер кончает, обессиленно рухнув на перепачканную простынь.
Ухён скалится, ложась на бок за лидерской спиной, но не обнимает, а резко дёргает за волосы, поворачивая Сонгю лицом к себе.
- О ком ты думал?
Сонгю молчит, демонстративно поджав губы, и только кривится от боли в затылке.
- О ком думала моя вещь, я спрашиваю?! - голос у Ухёна тихий и такой опасный, что даже Дону сглатывает, невольно поражаясь лидерской смелости: с таким человеком, каким Ухён является сейчас, лучше не спорить. - Отвечай!
- Пошёл ты... - тихо цедит Сонгю, когда Ухён, рывком, переворачивает его на спину и всматривается в лицо, - Пошёл ты.
- Как мы заговорили... - нехорошо улыбается Ухён, приподнимается и усаживается Сонгю на живот. Он берёт лидерские запястья, заводит их наверх и сжимает, нависая над ещё плотнее сжимающим губы Сонгю, - Ты не обо мне думал, думаешь, я не замечу? Кого же ты так хочешь, м?
Дону сглатывает и очень хочет уйти. Обернуть это шуткой для самого себя. и забыть через пять минут. Он очень хочет уйти, но не получается, не получается.
- Отвали, - тихо говорит Гю и отворачивается, даже не пытаясь вывернуться, - Что тебе ещё надо? Хочешь трахать - трахай, я ещё ни разу тебе не отказал...
- Ой, какая же ты жертва несчастная... - опасно воркует Ухён и, кажется, сжимает чужие запястья ещё сильнее, - А ты так против, тебе так не нравится, ты так не любишь трахаться...
Сонгю резко поворачивает голову, чуть приподнимается рывком и, кажется, только в последний момент останавливается, чтобы не плюнуть своему собеседнику в лицо.
- Так кто он?
- Не твоё дело. Любить тебя я не обещал.
Ухён с пару секунд смотрит в злые глаза, потом хмыкает и резко встаёт.
- Сучка. Я его убью. Убью, ясно?
Сонгю садится на постели и потирает запястья, пока Ухён быстро влезает в домашние штаны, и только успевает сказать "не смей", но Ухён уже вылетает из комнаты. Дону умудряется отскочить на несколько метров и сделать вид, что просто шёл мимо, когда его неожиданно резко сгибает от боли в солнечном сплетении. Он отшатывается к ближайшей стенке и пытается вдохнуть, ничерта не понимая, когда Ухён подходит к нему и бьёт ещё раз. Ровно в то же место.
- И мне плевать, как это отразится на группе, понятно?
Дону медленно сползает на пол, перед глазами темнеет и в висках стучит от резкой оглушительной боли. В чуть кружащейся голове перекатывается только две мысли: мысль о том, что Ухён, так помешанный на фанатах, так искренне любящий группу и всё, что с ней связано - говорит такое; и вопрос, при чём тут он, Дону, вообще?
- Какого чёрта...
Ухён садится на корточки пере согруппником и долго-долго пристально смотрит в глаза.
- Я хочу твоей смерти.
Дону хлопает глазами и всё никак понять не может. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент открывается входная дверь и в прихожую вваливаются усталый Хоя и очень шумный Сонёль.
- Привет, пацаны, а что это у вас, ой, Кении нехорошо? - Ёль подлетает к рэперу, оттолкнув Ухёна и очень внимательно осматривает.
- Вы что, подрались? - прозорливо интересуется Ховон и щурится на Ухёна.
- Видишь ли...
- Да ты чего, с ума сошёл? - чуть кривясь от боли, смеётся Дону и встаёт с пола, держась за стенку, - Я просто сожрал что-то не то, прихватило - жуть. Думал, умру. Хорошо, что Ухённи был дома, он как раз спрашивал, что со мной, а тут вы пришли и меня немного отпустило.
Ухён смотрит на Дону, как на последнего дебила, но, слава богу, не спорит. Сонёль уносится к себе со словами, что у него есть замечательные таблетки на такой случай, а Хоя... Хоя, кажется, всё понял. Но принял решение промолчать, за что Дону благодарит его чуть дёрганым кивком.

- Прости.
Сонгю заходит на кухню очень тихий, очень виноватый и, от этого, очень равнодушный на вид. Дону прекрасно знает, что лидер, не смотря на всё своё видимое лоховство - настоящий гордец, и признать свою ошибку для него равносильно апокалипсису. Поэтому Дону дёргает шнурок под маленькой лампочкой на стене, разгоняя темноту в крохотном помещении и вопросительно склоняет голову на бок.
- М?
- Прости, что тебе досталось. - механическим голосом чеканит Сонгю и садится за стол напротив Дону. В глаза, правда, по-прежнему, не смотрит.
- Мне кажется, что не ты извиняться должен. - смеётся Дону и едва заметно передёргивает плечами: вся эта ситуация ему глубоко неприятна, что теперь со всем этим богатством знаний делать - непонятно, да ещё и этот парень, посилившийся внутри.. Дону мотает головой, - Забей.
Сонгю кивает, берёт стакан Дону и допивает уже немного нагревшуюся воду. И плечи его вдруг опускаются, словно шест, на котором всё тело держалось - выдернули.
- Видел?
- Ага.
- Осуждаешь? - Сонгю усмехается и потирает шею, не глядя на Дону, - Хотя, кого я спрашиваю, ты же никогда...
- Осуждаю. - быстрее, чем успел подумать, выдаёт Дону и сам удивляется, - Очень сильно.
Сонгю вскидывается, смотрит чуть мимо глаз друга и прищуривается: не ослышался ли? Сонгю ждёт пояснений, ждёт, что Дону осуждает Ухёна.
- Он не...
- А он тут ни при чём. Любит, как умеет.
Сонгю сжимает голову в плечи и уже жалеет, что вышел на кухню.
- Донуя...
- А вот ты... Зачем? Хотя... Хотя... Мне не интересно.
Дону испытывал злость буквально пару раз в жизни и это ощущение - самое нелюбимое из всех. Злиться Дону не умеет, не любит и старается избегать этой эмоции всем силами. Поэтому всегда смеётся и оборачивает в шутку. Поэтому никогда не осуждает. За исключением вот таких, редчайших моментов. Дону не умеет злиться, всегда выходило как-то нелепо и неприятно, поэтому он встаёт и идёт в направлении своей спальни.
Но Сонгю успевает поймать его за запястье, так же глядя прямо перед собой.
- Что?
- Скажи, что ты не злишься на меня. Ты же не злишься?
Дону молчит с минуту, до самого конца минуты и самого конца злости. Вздыхает и кивает.
- Да не злюсь я, глупости всё это. Чего мне на тебя злиться. Если тебе хорошо, то хорошо. Только я не понимаю, почему Ухён мне врезал.
- Всё ты понимаешь. - тихо и слишком быстро говорит Сонгю, запястье не отпускает, даже пальцы посильнее сжимает. Словно боится, что Дону убежит.
Дону и правда очень хочется убежать. Но бежать - нельзя, напоминать о карьере, грозящих неприятностях, напоминать о многолетней дружбе - тоже нельзя. Потому что Сонгю очень плохо сейчас, ему сложно и некомфортно. Сонгю напуган и потерян, он уже жалеет, что сознался, жалеет обо всём сразу и себя самого жалеет больше всего.
Иногда Дону просто ненавидит свою способность понимать всё без слов.
Он вздыхает, пятится на два небольших шага, садится на пол и обнимает Сонгю за коленки. И когда Гю ложится на него сверху, бестолково обнимая под грудной клеткой, и укладывая голову между его лопаток - странное создание внутри Дону довольно мурчит и мягко бьёт хвостом тугой ночной воздух.
- Дону...
- Да?
- Ты...
- Но ты сам объяснишь менеджменту, почему я в больнице, с множественными травмами, не совместимыми с жизнью. - глухо смеётся Дону в колени Гю и обнимает покрепче, - Ты что ли меня любишь?
Сонгю трётся щекой о чуть выпирающую лопатку и невнятно что-то гудит. То ли "да", то ли "пошёл ты", но, скорее всего, "не смущай меня, мне итак тяжело сейчас". И улыбается. Улыбается до боли в скулах, обнимая Дону, как нелепого плюшевого медведя.
- Очень люблю.
Вообще-то, Чан Дону, он из тех парней, которым, обычно, всё нравится. Особенно, если это - счастливый Лидер Гю. Неожиданно любимый Лидер Гю. А с Ухёном можно попробовать договориться.

OWARI

@темы: Infinite, Romance, drama, DongGyu

---

ночное радио

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Ночное радио
персонажи: DaeLo, BangZelo (cameo)
рейтинг: G
жанр: drama, romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: сказ о том, как любит один, а защищает другой. и вообще - ооо, ангстеееец, i`m loving it! не имеет ничего общего с реальностью.
статус: закончено

За чуть затемнёнными стёклами машины проносятся тёмно-оранжевые фонари и цветастые огни витрин, смазывающиеся в единый, бесконечный всполох. Машина мчится по улице почти беззвучно, играет тихая музыка. Ночью радио какое-то особенное, словно специально подстаривающееся под такие поездки. В машине пахнет новенькими кожаными сиденьями и немного - табаком. Словно какой-то спешащий пассажир выкурил полсигаретки ещё утром.
Чунхон сидит на заднем сиденье, в мягком шоколадном полумраке, и смотрит в одну точку. Он любит вот так кататься. Мчаться из точки "ниоткуда" в точку "никуда", и плевать, что на деле обе эти точки имеют хорошо известные адреса, знакомый интерьер и слишком хорошо знакомых жильцов. Сейчас Чунхон просто едет, едет на огромной скорости, и огоньки за окном срастаются в бесконечный всполох, как на фотографии с долгой выдержкой. Ему спокойно, ни единой мысли в голове, и даже почти не болит. Ничего не болит, всё уже выболело. Так бывает, такие дела.
Так бывает и, наверное, в пятнадцать - это больнее всего, пока ещё не научен, не приучен, не угадал, как с таким справляться. Это потом, через годы, можно будет улыбнуться самому себе, посмеяться и сказать "такой смешной был, так убивался из-за того, мимо чего можно было просто спокойно идти дальше". А пока не получается.
Когда резко чего-то лишаешься, внутри образуется пустота, такая душная и ядовитая пустота, от неё хочется избавиться любыми способами, и вернуть то, на смену чему она пришла. И сейчас, расслабленно развалившись на заднем сидении ночного такси, Чунхон вяло, почти неощутимо, хочет вернуть свою боль. Чтобы чувствовать себя живым.
Чунхон лениво вздыхает и роняет голову на плечо сидящему рядом. Сидящий рядом не вздрагивает, не удивляется, только обнимает ненавязчиво - словно всё время ждал, когда можно будет. Плечо у сидящего рядом уютное, удобное, словно специально выточенное заботливым мастером под чунхонов висок. Сидящему рядом хочется что-то сказать, но он прекрасно чувствует, что Чунхону нужна эта неабсолютная тишина, и он молчит. Перестаёт даже хотеть.
Такси сворачивает с одного пустынного проспекта на другой, не сбавляя скорости, мчит двоих, кажется, впавших в спячку, куда глаза глядят - лишь бы фонари мелькали.
- Техён... - едва слышно, смято от долгого молчания, выдыхает Чунхон и заранее жмурится.
- М?
- Можно.. можно я совершу ошибку?..
Техён только чуточку сжимает пальцы на чужом плече, и кивает с новым неопределённым "м".
- Ты же уже знаешь, о чём я... - Чунхон всегда всё понимал, как взрослый, но реагировать на это так и не научился, поэтому говорит немного капризно и даже обвиняюще. Хоть и благодарен за то, что Техён понимает, - о чём я хочу попросить.
- Понимаю. - у Техёна голос низкий, спокойный, во всём уверенный, словно не человеку принадлежит, а древнеиндейскому божеству. Тому самому, которое всё создало.
- Тогда сделай это. Пожалуйста. - Чунхон жмурится и готовится ненавидеть себя за эту ошибку, за эту просьбу, за это...
Техён не даёт ему додумать, только поворачивает голову, приподнимает лицо Чунхона за подбородок и мягко целует. Не прижимает к себе, не гладит по волосам, не дышит глубже и тяжелее. Просто целует, потому что Чунхон просил, потому что сам хотел, потому что сейчас надо именно так.
Спасает.
И пустота внутри Чунхона сворачивается кольцами, как огромная змея, плотнее, плотнее, сжимает в душных объятиях саму себя, и исчезает.
- Давай выйдем? - спрашивает Чунхон через несколько минут, смущённо вжимая голову в плечи.
Техён только выдыхает своё коронное "м", просит таксиста остановиться на набережной и подождать их. Чунхон выкатывается из машины, смущённо одергивает толстовку и медленно идёт к ограде. Кладёт руки на прохладные перила и долго смотрит на воду, в которой тоже мелькают мириады огоньков. Тэхён ждёт несколько бесконечных минут, даёт младшему время договориться с самим собой, и обнимает. Просто подходит сзади, кладёт руки рядом с чунхоновыми и кладёт голову на плечо. Чунхон как-то странно выдыхает, почти напугано, почти радостно. Но не отталкивает, позволяет вот так стоять. Потом поднимает голову и смотрит на огромное, подсвеченное огнями города, чуть зеленоватое небо, усыпанное едва различимыми звёздами.
- Никогда не гулял ночью.
Техён коротко улыбается, мягко разворачивает Чунхона к себе лицом и осторожно толкает в грудь. Чунхон отклоняется и рефлекторно вцепляется в техёнову куртку со всей силы.
- Не бойся. Я же тебя держу.
Ограда на набережной не очень высокая, едва ли по поясницу длинному, нескладному Чунхону. Отклоняться вот так - страшно, и ноги слегка скользят по гладкому камню мостовой.
- Раскинь руки, - Техён подсовывает носки кроссовок под ограду, покрепче обнимает Чунхона за талию и заглядывает в чёрные от удивления глаза, - Раскинь, я держу. Я всегда буду тебя держать.
Пока - не время. Не время, но когда-нибудь Чунхон обязательно узнает, что Тэхён любит его с первого класса старшей школы, с того самого момента, как это длинное, нескладное, нелепое, вечно тараторящее существо перевелось к ним. Чунхону было тринадцать лет, первый класс средней школы.
Чунхон боится ещё несколько секунд, потом медленно разжимает пальцы на чужой куртке, отклоняется максимально и раскидывает руки в стороны. И смотрит, смотрит на водяное небо и зеленовато-фиолетовую "реку", усыпанную мутными звёздами. Всё переворачивается с ног на голову, всё внутри переворачивается тоже, но Техён крепко держит и, кажется, правда никогда не отпустит.

Потом, через пару десятков таких же молчаливых километров, Чунхон бестолково благодарит за прогулку и открывает дверцу машины перед своим домом.
- Ты приходи, как нужно станет. - тихо улыбается Техён и позволяет себе потрепать Чунхона по волосам.
- Я должен вернуться. К нему. Потому что...
- Потому что пока так нужно, - кивает Тэхён и улыбка становится немного фальшивой, - Но ты всё равно приходи, если захочется. Я же обещал тебя держать.
- Спасибо.
Чунхон коротко целует Тэхёна в щёку и вылетает из машины, почти сразу скрывшись за дверью. Тэхён выгладывает в открытое окно и ищет глазами десятый этаж. Через минуту в одном из окон зажигается свет и он кожей чувствует, как в Чунхоне снова нарождается пустота.

- Где тебя черти носили?! - сердится Ёнгук, прислонившись сонным плечом к косяку двери в спальню, - пятый час утра!
- Над рекой носили. - устало говорит Чунхон, скидывает кеды и толстовку, и обнимает, - Прости пожалуйста... Я.. Я просто.. загулялся...
- Позвонить слабо было?
Чунхон получает слабую затрещину, долго извиняется и ложится в постель с человеком, который обнимает крепко-крепко. Но не держит.
- Я люблю тебя.. Я так тебя люблю... - шепчет Чунхон, но смотрит в окно, на рассветное небо, уже спрятавшее тусклые звёзды. Сглатывает и засыпает.
- Глупый ребёнок. - немного грустно улыбается Ёнгук и обнимает ещё крепче.

OWARI

@темы: vingette, Romance, drama, BangZelo, DaeLo, G

---

Невидимка

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Невидимка
персонажи: BangZelo
рейтинг: G
жанр: drama, romance, fairytale
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: маленькая лёгкая сказочка про любовь. волшебство, никакого сюжета, много красивых слов.
статус: закончено




И он смотрел ему в след, как тот, лёгкими шажочками, вовсе не оставляя следов, шёл дальше, дальше. Он, лёгкий, был уже слишком далеко, уже растворялся в вечерних сумерках, и уходил, не имея в мыслях даже остаться, уходил, не думая даже о том, чтобы спасать. Не оставляя следов розоватыми своими пятками шёл, и ни одна пылинка не шелохнулась под его ступнями. Уходил всё дальше, исчезая, забываясь в мелочах, не замечая даже, как с собой сердце чужое уволок.
Он смотрел ему в след, не моргая, дольше двух минут, затаив дыхание, измеряя время всё удаляющимися ударами сердца. Сердце теперь там, у лёгкого, невесомого на рукаве, и в груди больно. В груди пусто, страшно, колет и давит, пахнет дымом благовонных, священных деревьев. Сандал, рудракши - богатые, сочные когда-то, совсем недавно, рощи - горят, маслянистым дымом застилая грудной потолок.
Дым жёг глаза, мешал дышать, выталкивая из лёгких только кашель, и священные деревья гибли, делая мёртвым и пустым всё, что было свято. И делая всё неважным, пустым и тщетным, ненужным и смешным. И смешным стало казаться всё, чем дышалось и жилось: ни рифм теперь, ни строчек, ни веселящего кровь питья, ни дороги к становлению крохотным, жалким божком - ничто не важно, ничего не хочется. Только вернуть бы сердце, отлепить от широкого, цветастого рукава, не дать быть выброшенным, как непрошенный кленовый листок по осени.
И он смотрел ему в след, и не помнил уже ни лица, ни запаха - только лёгкую поступь, не тревожащую дорожную пыль, да перезвон серебряного бубенца в ребячьем, розоватом ухе.
И встал, сорвался с места, и понёсся в след тому, кто сердце ненароком отобрал, кто разучил дышать, кто спалил все священные, благородные деревья в богатой на мотивы грудной клетке. И выдохи раздирали подреберье, и сжималось горло, не давая вдохнуть свежего, незакопчёного воздуха, и взметали ноги пыль в густое лето. И бежал, и бежал, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг, за своим сердцем, прилипшем к рукаву.
И тот, лёгкими шажочками, не оставляя и тончайших следов, шёл дальше, глядя в небо, не думая ни о чём, не помня и не нуждаясь ни в чём. И бубенец сладко пел в розовой мочке, веселя сердце и поднимая над дорожной пылью. И сердце чужое, случайно, без цели подцепленное, пело, пело бубенцу в унисон, превращаясь в рисунок на рукаве, в акварельно-прозрачный, винно-бордовый бутон пиона. И не было до этого дня сердцу чужому большей радости, чем быть рядом с тем, чьих ступней не касалась земля дорог.
И бежал он, бежал всё быстрее, и аромат жжёного сандала и рудракши заполнял собой всё, из чего состояла жизнь до этой мимолётной встречи. И увидел его, лёгкого, снова, и узнал, и разглядел, что сердце уже стало пионом на чужом рукаве, и заныло в груди от осознания того, что не вернётся оно больше, и ничто не вернётся на круги своя, и не будет, как прежде никогда больше. И побежал быстрее, и догнал, и край лепестка своего пиона ухватил непослушными пальцами.
И боль прошла, и рассеялся дым. И обернулся лёгкий, легчайший из мальчиков, обернулся и звякнул бубенец, и лизнула пыль розоватые пятки. И кончился полёт, и бутон пиона распустился, врастая стеблем в кожу.
- Ты забрал моё сердце, чёрт подери, забрал.
- Это твоё? - и звонкий смех, не тяжелее поступи, сотней колокольчиков чистого серебра, рассыпался вокруг, - Твоё? Красивое, мне нравится, не отдам.
И взмахнул рукавом, и из обугленных деревьев показались новые ростки, свежие и ломкие от сока.
- Не отдавай, Чунхон. К чему оно мне, раз тебе так понравилось? Играйся, пока весело.
И в первый раз в жизни улыбался, и смотрел на легчайшего из мальчиков, каких знала земля, и дышал впервые полной грудью, и видел под закрытыми веками новые, совершенно новые рифмы и строчки.
И лёгкий, с бубенцом в розоватом, ребячьем, почти детском ухе, брал за руку и гладил по узору вен на запястье, и тоже улыбался, и рад был в первый раз в жизни ступить в пыль. Рядом с тем, кто, наконец, его увидел.
Ибо говорилось в придании, знакомом каждому Невидимке: "Лишь тот, кто любит, увидит Незримое, и отдаст Необходимое, и наречёт Безымянное".
И настала ночь, самая идеальная ночь для поцелуев.

OWARI

@темы: сказка, Romance, BangZelo, drubble

---

Тысяча сто одиннадцать часов тишины

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Тысяча сто одиннадцать часов тишины
персонажи: BangZelo
рейтинг: G
жанр: drama, romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: пра многа слёз и ожидание
статус: закончено


Иногда, если долго смотреть на моросящий за окном дождь, становится очень тревожно. Необъяснимо, беспричинно, но в грудную клетку закрадывается какая-то смутная, маслянистая тоска.
Чунхон сидит на подоконнике, спиной к безнадёжно остывшему ужину, лицом к серой, однородной каше из воды и людей, бегущих по улице. Чунхону хочется зимы.
Зимой оправдан плед и тёплая толстовка, горячий какао в большой уютной кружке, молчаливое настроение и меланхолия. Сейчас - осенью - это намного сложнее оправдать, даже перед самим собой.
А ещё зимой - снег. Пушистые, мягкие хлопья. Чунхон хочет такую зиму, чтобы снега намело много, ужасно много. Чтобы по радио дикторы, срывающимися голосами, говорили о катастрофах, об аномалиях, о том, что техника не справляется. Что все дороги закрыты. Чтобы замело весь город, так сильно, чтобы даже в этом самом окне шестнадцатого этажа, свободной от снега осталась только небольшая часть вверху.
Чунхон хочет так много снега, чтобы Ёнгук не смог выйти из квартиры. Чтобы он был тут заперт до самой весны, которая, быть может, и не наступит никогда. Быть может он, Ёнгук, привыкнет, смирится, да и останется на совсем. И ужин не будет бездарно остывать. И Чунхон не будет вот так сидеть на подоконнике, запрятанный в целую гору одёжек.
Но за окном - только жалкий, едва заметный дождь, да серое, серое, бесконечно-серое небо, сливающееся с крышами ближайших домов. Никакого снега.

Чунхон делает глоток какао и неприязненно кривится - тоже остыл.
Чунхон остывает тоже. Выстывает.
Он спрыгивает с подоконника и начинает бестолково болтаться по квартире. Ждать. Вот что он ненавидит больше всего. Просто потому, что делать это приходится, приходится постоянно, а он всё никак не научится.
Он машинально расставляет манхву на полках в своей комнате: сначала по авторам, потом - по цветам. Это занимает какой-то жалкий час, в течении которого взгляд, невольно, соскальзывает на циферблаты часов. Кажется, что весь дом просто набит этими часами, да зачем вообще столько! И на стене в коридоре, и на дисплее мобильного, и на экране планшета - везде. Наручные часы Чунхон давно спустил в мусоропровод.
После манхвы Чунхон, так же машинально, стараясь ни о чём не думать, сортирует бельё в стирку, тоже несколько раз, по всем возможным критериям. Потом тщательно вытирает несуществующую пыль с бесконечного числа дисков с фильмами про войну, кровь, страхи и снова - войну. Ему кажется, что он сам пересмотрел уже все эти фильмы, по сотне раз. Но он не вспомнит ни одного, не перепутав сюжет. Война, она война и есть.
Серость за окном сменяется, словно молоком разбавленной, темнотой, густой и вязкой. Цифры на электронных часах на крохотном дисплее микроволновки показывают семнадцать минут первого. Чунхон вздыхает, зябко ёжится, и идёт выбрасывать бесполезную еду в мусорку. Долго, с вдруг нахлынувшей злостью, соскребает всё, до мельчайших кусочков, потом долго драит тарелки и миски. И разбивает маленький чайник для пуэра о дно раковины. Специально разбивает, с силой грохнув несчастную посудину о металлическую поверхность. Осколки разлетаются во все стороны, жалобно звякают, и Чунхон резко садится на корточки, закрыв лицо руками.
Реветь, позорно, стыдно, жалко, как девчонка - нельзя. Ни в коем случае нельзя. И нельзя спрашивать "почему?". "Где ты был?", "почему так долго?", "зачем ты вообще возвращаешься тогда?" - нельзя, ни в коем случае. Потому что ничего, кроме усталого, извечного "зачем ты всё усложняешь?" или "зачем ты всё портишь?"- не дождёшься.
Но сейчас Чунхон один, и он позволяет себе плакать, громко и жалобно, нашёптывая все эти бесполезные, риторические вопросы. Плакать, не потому что он слабак и истеричка, а потому что ему, чёрт подери, всего пятнадцать, он совсем ребёнок, он совершенно не знает, как с таким справляться. Как разговаривать, как себя вести, как выбраться из этого замкнутого серого круга.
Не усложнять. Не портить.
Терпеливо дожидаться, обзавестись ещё десятком бесполезных, глупых, скучных хобби, чтобы коротать время до возвращения Ёнгука. И потом - как обязательная часть программы - жарко и притворно стонать, царапать плечи, закусывать губу, отвернувшись. Потом, правда, становится хорошо, на пару десятков бесконечно-сладких минут. Потому что можно обнять, прижаться, замереть на его плече и просто наслаждаться тем, что Ёнгук -вот он - так близко, гладит по волосам, тяжело глубоко дышит, и, кажется, никогда больше не отпустит. Чунхон, конечно же, уже давно не обманывается, но в эти минуты он не думает о том, что будет дальше. И перестаёт болеть.
Чунхон сидит у раковины долго, пока слёзы не вытекут все, до единой. Пока голова не начинает раскалываться от боли. Потом он встаёт, медленно идёт за аптечкой и выпивает чуть больше обезболивающего, чем нужно. Сегодня, пожалуй, придётся принять ещё и снотворного.
Пятнадцать лет. Снотворное.
"Я люблю тебя" - "Я тебя тоже". "Ты мне очень нужен" - "Ты мне тоже". "Мне больно!" - "Не усложняй".
Чунхон болезненно хочет завести кота. И даже решает, что обязательно попросит Ёнгука об этом. Обязательно попросит, сразу же, как тот вернётся. Если он вообще вернётся.
Чунхон спит без снов, завернувшись в два одеяла, надев шерстяные носки, но всё равно мёрзнет. Чунхон спит без снов, потому что маленькая голубоватая таблетка умудряется сожрать все, до единого, сны. Вот бы такое обезболивающее найти.

Чунхон просыпается, когда серое небо за окном становится ярким до рези в глазах, хотя и остаётся таким же пасмурным. Он слабо ворочается в своём коконе из одеял, поворачивается на спину, жмурится и невольно улыбается.
- Доброе утро, малой. - басит Гук, сидящей на краю кровати, и треплет Чунхона по волосам.
- Доброе утро. С возвращением.
Главное - не реветь. Не ныть, и чтобы голос не дрогнул.
- У нас нечего жрать.
- Всё остыло и я выбросил.
Ёнгук тихо хмыкает, потому что, для него, это равно всем этим "не уходи" и "почему ты так долго". Чунхон понимает это и виновато тычется лбом в тёплую, прокуренную ладонь.
- Хён...
- М?
- Можно.. Можно я заведу кота?
- Кота? - ладонь в волосах замирает вопросительно и немного удивлённо, - Почему кота?
Чунхон собирается с силами пару секунд, набирает полную грудь воздуха, и говорит, сжав кулаки под одеялом.
- Мне одиноко. Мне ужасно одиноко, когда тебя нет. А тебя всегда нет. Мне не с кем даже поговорить, - " А ещё мне негде жить, а ты сейчас сильно разозлишься, и мне придётся уйти", - Поэтому мне нужен кот.
Ёнгук молчит, машинально потрёпывая спутанные волосы. Долго молчит.
- Я буду кормить его на те деньги, что мне высылают родители. Он не будет тебе мешать. Пожалуйста.
- Чунхооон...
Так, именно с такой интонацией Ёнгук всегда спрашивает "зачем ты всё портишь". Чунхон приподнимается на локте и храбро смотрит ему в глаза.
- Пожалуйста, пожалей меня. Всего лишь кот, маленький котик. Мне очень нужен хоть кто-то, кто будет рядом со мной. Кто-то живой, понимаешь? Мне иногда кажется, что я живу в аквариуме, и вся жизнь проходит мимо меня. Кот, Ёнгук! Просто котик...
Предательские слёзы давят на веки, и Чунхону приходится зажмуриться. А Ёнгук всё молчит, молчит, только сопит отрывисто. "Сейчас начнёт кричать и сердиться".
- Малявка.. Зачем ты всё...
- Усложняю?..
- ... это терпишь. - Ёнгук не спрашивает, он просто устало выдыхает это.
Чунхон открывает глаза и смотрит. Он не понимает. Не понимает вообще.
- Что?...
- Почему ты терпишь всё это, глупый маленький кролик?...
- Я не понимаю.
Ёнгук как-то странно улыбается, медленно укладывается рядом и обнимает. Сильно, крепко, так, словно ему всё это важно. Чунхон не понимает и начинает мелко дрожать. Неожиданно хочется выбраться из его крепких рук и отодвинуться подальше.
- Я не понимаю тебя.
- Можно, - вдруг говорит Ёнгук, - можно кота. Хоть десять котов, и пусть они кричат, портят мебель и мешают спать. Пусть. Только не плачь.
- Я не плачу. - обижается Чунхон. У него кружится голова.
- Ты всё время плачешь, когда меня нет, я же знаю. - как-то излишне ласково говорит Ёнгук и стискивает объятья ещё сильнее.
- Кто ты? Я тебя не знаю, зачем ты пришёл, что ты от меня хочешь?? - Чунхон пытается вывернуться из медвежьей хватки, но у него ничего не получается, - Где Ёнгук? Где он?!
Хватка вдруг ослабевает, Чунхон выбирается из одеяла, слезает с кровати, спотыкается о собственный сползший носок и чуть не падает. Медленно пятится, не отводя глаз от садящегося на кровати, совершенно незнакомого человека. Чунхону страшно и вдруг кажется, что он сошёл с ума. Он вжимается спиной в стену и щурится, глядя на того, кого принял за Ёнгука.
Этот человек долго смотрит в ответ, потом опускает голову и трёт виски.
- Это я. Иди сюда, пожалуйста.
- Нет.
- Иди сюда, Чунхон. - чуть более строго говорит Ёнгук, так похоже на самого себя. - Перестань всё усложнять.
Чунхон устало усмехается, усмехается самому себе: ну как в голову могла забрести скромная мысль о том, что всё вот сейчас может поменяться?
- Я всё усложняю. Да.
Он кивает сам себе, возвращается к кровати, забирается на неё и сворачивается в комочек, положив голову на гуковы коленки.
- Малявка... - Чунхон слышит тяжёлый вздох и ненавидит это слово, - Малявка, пусти меня?
- Уже?.. Тебе уже пора?
"Даже не трахнешь?.."
- Мне уже пора, да.
Ёнгук аккуратно сталкивает с коленей взлохмаченную голову, укладывает на подушку, и опять вздыхает.
- Хорошо, я понял.
Чунхон заворачивается в одеяло с головой, отворачивается, сжимается в комок и замирает. Он очень не хочет слышать хлопок двери.
Хлопка двери он не слышит, только удаляющиеся шаги. Сейчас опять можно будет пореветь, или, например, бесцельно пошататься по квартире.
Чунхон вздрагивает от пронзительного, требовательного звонка в дверь. Быстро выбирается из одеяла, опять чуть не падает, несётся к двери, совершенно не представляя, кто может прийти.
- Кто там?
До боли знакомый, любимый бас устало выдыхает "я". Чунхон опять не понимает. Ключи, что ли, забыл?...
- Ты клю...
- Чунхона.. Пустишь меня?
Чунхон откуда-то знает, что сейчас не надо открывать дверь. Надо поговорить. Неужели Гук захотел поговорить?
- В смысле?
- Пусти меня домой. Пожалуйста.
- Это твой дом, как я могу не пустить тебя в него?
Чунхон упирается лбом в дверь и тонет в пустоте внутри своей головы - ни единой мысли.
- Это наш дом, малявка. Я не могу вернуться, если ты не пустишь.
- Вернуться?
Ёнгук, наверное, точно так же прислоняется лбом к двери, с той стороны. Его голос звучит очень близко.
- На пять минут? - усмехается Чунхон, - Или на час? Потрахаться успеем? А может даже покушать?..
Он знает, что так нельзя, нельзя всё портить, нельзя истерить и вызывать злость. Но он до того устал. Ёнгук молчит и только тихо скребёт пальцами дерево двери.
- Я устал готовить еду, которую неизменно выбрасываю.
- Чунхон...
- "Малявка".
- Чунхон, - упрямо договаривает Гук, - детка... Пусти меня? На совсем...
Чунхон вздрагивает, отлипает от двери и открывает её до того, как успевает понять, что именно он делает.
Ёнгук стоит на пороге, потерянный и какой-то жалкий, виноватый до ужаса. И в глаза не смотрит. На его кожаной куртке мелкие капельки дождя.
- Я не думаю, что...
Ёнгук не даёт ему договорить, крепко обнимает, вталкивая в квартиру и пинком ноги захлопывая дверь.
- Мне больно.
Сейчас Чунхону больно физически: он стукнулся спиной о стену. Внутри он не чувствует вообще ничего.
- Прости меня. Прости, пожалуйста.
- Да что с тобой, Господи Боже мой! - восклицает Чунхон, но даже не пытается оттолкнуть: когда ещё выйдет вот так пообниматься?...
- Я устал. Я очень устал шляться. Я хочу домой. И я голодный.
Чунхону всего пятнадцать, он, чёрт подери, всего лишь ребёнок, бестолковый и слабый - он вообще не понимает ничерта! И ноги подгибаются.
Но Гук его ловит. Удерживает.
- Маляяявка...
Чунхон сглатывает, потому что никогда ещё не слышал ничего нежнее этого дурацкого, обидного обычно слова.
- Почему?
- Устал. Ты мне нужен. Хочу твою еду, любую, всё съем.
- Ты меня обманешь. Ты опять уйдёшь.
Ёнгук молчит, молчит очень громко, и в этом молчании Чунхон слышит бесконечное количество клятв: "нет, нет, не обману, обещаю, я вернулся".
- Мне будет трудно.
- Я помогу. Обещаю, только не гони.
- Господи... Просто правда не уходи больше. Просто не уходи. И.. у нас, - Чунхон сглатывает, потому что совсем не привык говорить "мы" и "у нас", - ничего нет, я вчера всё выбросил.
- Но ты приготовишь?
- Приготовлю.
Улыбаться непривычно и немного больно, но это слово сейчас означает и "я простил", и "я верю".
- Малявочка... Пожалуйста...
- Не усложняй. - выдыхает Чунхон, отстраняет от себя Гука и улыбается открыто. - Не усложняй всё. И иди мыть руки.

Чунхон готовит что-то на скорую руку, мурлычет песенку и даже не просит Гука, который обнимает его со спины за талию, отойти.
- Завтра поедем выбирать кота, хорошо? - выдыхает Гук в так и не причесанный затылок.
- Хорошо. Но я выберу сам. Мне с ним жить.
- Нет уж. Мы выберем вместе. Нам с ним жить.
Чунхон не выдерживает и смеётся.
А когда он ставит тарелки на стол, то замечает, что за окном кружатся первые, робкие снежинки.
- На завтра обещают снегопад.

OWARI

@темы: Romance, drama, BangZelo

---

Любить нельзя отречься

[Saelma Graffity]

аффтар: PornoGraffity
фэндом: B2ST, Infinite, B.A.P
бэта: нет. вообще.
название: Любить нельзя отречься
персонажи: DooSeob, BangLo, GyuJong
рейтинг: G
жанр: drama, romance, songfic
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: маленький триптих, расставляющий запятые в назвнии
статус: закончено

Тихие Игры

Тихие игры под боком у спящих людей,
Каждую ночь, пока в доме спят даже мыши.
Мальчики знают, что нужно всё делать скорей,
И мальчики делают всё, по возможности, тише.

Дуджун не понимает, когда всё это началось, даже когда тратит бессонную ночь на воспоминания. Спать удаётся всё реже, выступлений и тренировок всё больше, но сейчас Лидер затруднился бы сказать даже, над чем они работают. Какие песни пишут. Зачем. Он ничерта не помнит, он запутался окончательно, увяз по самое горло, намертво влепился в силки из красных шерстяных ниток, концы которых держит в руках этот паршивец. В японском языке есть очень красивое слово для этих ниток, точнее - для того, что они обозначают - "Kizuna". Связь.
Дуджун, будучи неглупым и сообразительным парнем, почему-то, думает, что ничерта у него с этой самой "Kizuna" не выйдет. Но, вместе с тем, внутри Дуджуна живёт один странный, сверх меры бойкий, и до тошноты оптимистичный придурок, естественно, уверенный в удачном завершении кампании. То, что никакой кампании не планируется - придурка не беспокоит, и Дуджун сдаётся.
Он выбирается из комка одеяла, смотрит на настенные часы, но не разбирает цифр. Судя по уровню комнатной темноты, сейчас не больше половины четвёртого - середина отведённого сегодня на сон отрезка времени. Дуджун передёргивает плечами, ложится на правый бок и подползает вплотную к невысокому бортику, разделяющему койки.
Ёсоб очень красивый. Дуджун готов раскроить абсолютно любое лицо, обладатель которого с этим не согласен. Потому что Ёсоб красивый действительно, самый красивый, Дуджун не понимает, как можно этого не замечать. Ёсоб спит, смешно подложив ладонь под пухлую щёку, подтянув коленки к животу. Дуджун смотрит на него долго, ужасно долго, пока чуть не засыпает с открытыми глазами. Внутренний позитивный придурок очень просит Дуджуна прикоснуться к ёсобовой щеке. "Ну хоть разочек? Давай попробуем? Всего раз, совсем немножко, только по щеке погладь, и всё". Сам Дуджун хмурится и строго отрезает "Сто раз его за щёки лапал. Ничего такого, я даже пальцами неровности на левой помню. Не буду я ничего трогать, а то проснётся, что я ему скажу?". "Трус" - весело бросает внутренний придурок, и Дуджун, закусив губу, кладёт пальцы на тёплую ото сна кожу, мягко обводит контур скулы, начиная невольно улыбаться. Потому что сердце-то, оно прекрасно знает, и какие песни они с ребятами репетируют каждый день, и зачем. Чтобы можно было слушать, как Ёсоб поёт. Чтобы неслышно, как вот сейчас, повторять самые искренние, самые важные слова про то, что внутри - пиздец. Ёсоб спит, сопит во сне и совсем не тянется к Дуджуну, как надеялся его внутренний оптимист. Поэтому Дуджун, отключив мозги, смелеет, забирается пальцами в спутанные волосы, придвигаясь всем телом ещё ближе, уже наваливаясь на бортик, улыбается и даже мурчит себе под нос какую-то легкомысленную глупость. И, без всяких пауз и сомнений, наклоняется ближе и целует. Мягко, тепло, но, пожалуй, слишком откровенно и смело. Он жмурит глаза, как сытый кот, и уже во всю готов к тому, что сейчас его любимый мальчик проснётся, сначала немного испугается, конечно, но потом, потом он обрадуется, обнимет, прижмётся и что-нибудь такое шепнёт, например...
- Ты что делаешь?!
Ёсоб упирается руками Дуджуну в плечи, отталкивает от себя, ни коим образом не бережёт лидерское сердце, забивается в самый дальний угол своей кровати и долго вытирает губы одеялом.
- С ума сошёл?!
- Соби, я..
- Шутки у тебя тупые. - обижается Ёсоб и слезает со своей кровати, шлёпает босыми пятками по ламинату в сторону кухни.
Дуджун никак не может отсоединиться от своего внутреннего придурочного оптимиста, он всё ещё не понимает, что всё плохо, по крайней мере, на это "плохо" у него ооочень большие шансы. Он просто выходит в след за совершенно ошарашенным младшим, а когда входит на кухню, застаёт последнего, присевшим на стол и скрестившим руки на груди.
- Эпф... Ёсоби...
- Юн Дуджун. - не смотря на то, что Ёсоб далеко не самый старший в группе, Дуджун всегда его немного побаивался и позволял ему очень многое. Так что нынешняя строгость в голосе Соби, в какой раз, немного отрезвила, стремительно становящегося несчастным, Дуджуна, - Что это была за неумная, неприятная, дурацкая выходка? У нас квартира набита камерами, а это - новое тупое реалити шоу? Только что-то я ни одного оператора не вижу.
Ёсоб - очень хороший, добрый, всё понимающий ребёнок. Ёсоб всегда выслушает, попытается понять, решить, помочь. Ёсоб очень терпеливый, упорный и сочувствующий. Не даром его даже папа Хон называет "штатным ангелом Кьюба". А ещё он красивый. Но всё это при одном условии: никаких срединочных побудок совершенно тупыми и несмешными шутками.
- Никакое это не реалити, - почему-то обижается Дуджун, - Это совсем не шоу.
- О!! И что же это такое, позволь полюбопытствовать? - Ёсоб никогда так не щурился раньше, как щурится сейчас.
А Дуджун вдруг замечает, как бешено колотится жилка на его шее, что пульс у Ёсоба такой сильный, что даже руки подрагивают немного. Дуджун видит, что Ёсобу.. страшно. Лидер хочет подойти, протягивает руку, но не позволяет себе дотронуться. Замирает, медленно выдыхает, сутулится и улыбается.
- Прости. Глупая, - его голос немного запинается, - неуместная шутка. Ты прав.
Дуджун не смотрит на Ёсоба, он медленно разворачивается и плетётся к спальне. Ему тяжело идти, потому что тот смешной парень - внутренний оптимист - он тяжёлый был, его труп тащить в себе нелегко. Но Дуджун хорошо старается.
- Что ж ты наделал... - тихо спрашивает Ёсоб и отлипает от своего места. Догоняет Дуджуна, стукается лбом в его плечо, - Что же ты наделал... Как же нам теперь?...
Дуджун громко сглатывает, сжимает кулаки и, быстро повернувшись, успевает поцеловать Ёсоба в висок.
- Я люблю тебя. Но это не важно. Всё, забудь. Надо спать.

Supermassive Black Hole

I thought I was a fool for no one
Oh baby I'm a fool for you
You're the queen of the superficial
And how long before you tell the true?

Банг Ёнгук сидит, уперев локти в широко расставленные колени, низко опустив голову, громко сипло дышит и чуть расфокусированным взглядом смотрит на всё новые и новые тёмно-красные капли на белом кафеле. Он шумно втягивает воздух через нос, от этого лопнувшие сосуды саднит, он морщится и плюёт - течёт и течёт, хер с ней.
Он сидит так уже почти час, мелко качается вперёд-назад и иногда сдавленно, едва слышно рычит.
Банг Ёнгук хочет Чхве Чунхона. Хочет себе, в полноправное владение, потому что все права итак у него, а у кого они вообще могут быть, это же он, он - любимый хён! Он хочет Чунхона во всех смыслах сразу, он ужасно напряжён, немного напуган и даже, кажется, зол. А теперь ещё эта кровь из носа, как у подростка! Стоило подумать о малом в голом и стонущем смысле!...
- Что за херня, ёпт!!! - Ёенгук не выдерживает самого себя, своего напряжения, встаёт, не вытерев лица, и, как танк, напролом, чешет в гостиную, на кухню, в ванную и спальню. - Что за херня?! Где мой ребёнок?!
Он почти ревёт, почти как раненый зверь, он болен, болен бешенством, чумой и белыми кудрями.
- Ты чего буянишь, ой, у тебя кровь, надо помыть и заклеить пластырем, у меня есть, с поющими фруктиками нарисованными, только как заклеишь нос, так что надо просто помыть, ты что, стукнулся, эй, хён, ты какой-то...
- Хватит!... - стонет Банг, не выдержав этой тараторщины, хватает малого за загривок и тянет к себе, - Хватит, умоляю тебя, болтать. Иначе я тебя ударю.
Чунхон, невинная сучка, послушно замолкает, хлопает своими оленьими глазами, смотрит на хенима и делает попытку отстраниться. Вероятнее всего - пойти за пластырем. Но Ёнгук не хочет пластырь, он хочет вот это балаболящее, длинное, дурацкое, пятнадцатилетнее нечто.
- Стоять.
Чунхон начинает робко улыбаться, потому что не совсем понимает: то ли это хён новую игру затеял, то ли и правда вдруг такой строгий стал. Так и так - интересно, Чунхон просто обожает какие-то странные штуки, которые больше вообще никому не нравятся. Одна жареная рыба со взбитыми сливками чего стоит.
Ёнгук вспоминает это "изысканное блюдо", тихо стонет, думает, что Чунхона надо было удавить в колыбельке, потому что теперь вот мучиться не пришлось бы.
- Хён? Мы будем играть сейчас? Ты думаешь, стоит играть, когда у тебя кровь из носа идёт? А она не останавливается, хён, у тебя сейчас вся голова обескровится и что-нибудь обязательно произойдёт с твоими мозгами, я тебе точно говорю! Я вот читал недав..
"Нарывается" - мысленно хмыкает Гук и, ухватив свободной рукой запястье малого, мягко, не больно заламывает ему руку за спину и, не давая опомниться, глубоко, даже больно целует.
Губы у Чунхона в семьсот раз мягче, теплее, приятнее, чем Гук себе представлял. И брыкается Чунхон намного сильнее и активнее, чем Ёнгук представлял. Так брыкается, что старший, невольно, пугается, что одна из длинных конечностей ребёнка просто выйдет из сустава, так он дёргается. И визжит, естественно. Как девчонка.
- Стоп, бляха! Чего ты орёшь, как карманная собака?
- Какого чёрта, хён?! - Чунхон вырывается, отскакивает на безопасное расстояние, потирает запястье и смотрит на старшего, как на смертельного врага, - Ты совсем в уме попортился?! Это! Был! Мой! Первый!!! Поцелуй!!! Как, как ты возместишь мне это?!
- Не кричи так, я умоляю.. - Банг устал, у него болит голова и немного поташнивает. Ему хочется тишину, хорошего пива и приглушённый свет. Ён Чунхёна напротив, и трепать про сиськи. Или биты с рифмами - не важно. - Как возмещу? Иди сюда, я тебя просто ещё раз поцелую...
Чунхон, совсем не по-чунхонски, вскидывает бровь, подходит медленно и вдруг даёт пощёчину. Не сильную, конечно, символическую. Но даёт. Банг Ёнгуку. Пятнадцатилетняя зараза.
- И если ты сейчас скажешь мне, что влюблён - я не знаю, что я ещё сделаю!
Малой хмыкает, резко разворачивается, встряхнув кудряшками, и гордо удаляется, чтобы запереться в ванной.
- Блядь. - тихо ругается Ёнгук, - Прогадал.
Он злится сам на себя, злится на то, что Чунхон до того бестолковый. Кровь, текущая из носа постепенно останавливается, Гук неаккуратно вытирает её рукавом и идёт в крохотную комнатку в самом дальнем углу квартиры, которую все принимают за кладовку. В этой комнатке, размером полтора на два с половиной метра, без окна, с истрепавшимися обоями - два стеллажа с инструментом, хирургический стол, медикаменты и чертежи. Ёнгук долго роется в папках, расчетах, набросках и планах, быстро что-то чертит на последнем, перепроверяет и довольно хмыкает. Тихо выходит и подкрадывается к ванной. Чунхон там очень обижено плещется.
- Эй, кроль, выходи мириться. Я извиняться буду за свои тупые шуточки.
Чунхон открывает сразу, словно ждал, пока его позовут. Но не успевает даже пискнуть - Ёнгук прижимает к его лицу платок с хлороформом и ребёнок послушно опадает на его руки.
Разложив малого на своём столе лицом вниз, Ёнгук довольно и немного безумно улыбается - делов-то!, одну только заплатку на микросхеме переделать, да пару проводков подтянуть. Он одевает силиконовые перчатки и делает глубокий надрез вдоль позвоночника, от самого черепа. Кровь сочится неправдоподобно слабо, но это хорошо, очень хорошо, Гук специально почти не подводил сосуды в эту область - как знал, что дорабатывать придётся. Он скоблит скальпелем микросхему, прячущуюся за первым позвонком, подкручивает шестерёнку, подлаживает пару пружинок и до предела натягивает красный и зелёный проводки, уходящие вниз, в тело. Потом заботливо зашивает разрез, мажет кровоостанавливающим и обезболивающим. И вытаскивает Чунхона из своей "лаборатории" в спальню. Осталось только подождать, пока маленький проснётся.
Чунхон открывает глаза к вечеру, ворочается и, увидев Гука, широко распахивает глаза и садится на кровати. Выглядит совершенно сбитым с толку.
- Что такое?
- Я... Что-то у меня холка зудит.. Я как-то странно.
Ёнгук ухмыляется и, на пробу, словно ненароком, накрывает тёплую, сухую ладонь. Чунхон вздрагивает и опять смотрит.
- Мне кажется, что я тебя люблю.
Вот так просто. У этого длинного чуда всегда всё так. Почувствовал - сказал, и никаких заминок.
Ёнгук смеётся и приподнимает бровь.
- Да? Думаешь?
- Совершенно точно. - кивает Чунхон и укладывает голову хёну на колени, - Абсолютно точно.
Ёнгук немного кривится от того, как искренне Чунхон верит в эту ложь, но обнимает. Потому что нуждается в этой лжи.

Total Eclipse

And I need you now tonight, and I need you more than ever
And if you'll only hold me tight, we'll be holding on forever
And we'll only be making it right, 'cause we'll never be wrong
Together we can take it to the end of the line.

Сонгю уже больше часа стоит перед дверью, за которой уже больше часа спит Сонджон. Сонджон, конечно же спит, а чего ему не спать? У него всё хорошо, у него и сердце и нервы на месте. У него вообще всё хорошо. Патологически.
Сонгю, сонный, уставший, вымотанный сверх меры - стойко держит свой пост, разве что позволяет себе прислониться лбом к двери, да с ноги на ногу переступить. Ещё минут сорок можно постоять, а потом придётся лечь спать, придётся, иначе, на завтра, можно и в обморок грохнуться от недосыпа.
Сонгю думает, что, наверное, сошёл с ума. Не иначе, а чем ещё объяснить все вот эти ночные бдения, дурацкие, мутные, беспокойные сны, и, самое главное - вот эту зависимость от Сонджона? Ничем, только безумием.
Иногда Сонгю кажется, что ничего никогда не изменится, что всю свою жизнь он так и будет топтаться под дверью, за которой, ночь от ночи, будет спать его возлюбленный ребёнок. В такие моменты он пугается, старится и много молчит. Просто потому что не знает, как с этим всем быть.
Однажды Сонгю решает, что надо признаться. Пусть уж Сонджон разведёт истерику, или посмеётся, или хоть пожалеет, на худой конец! Может, хоть немного полегче будет. Появится хоть шанс думать о чём-то другом. Но Гю быстро отметает эту идею. Смелости ему всё равно не хватит. Смелость остаться без тех жалких мелочей, которыми сейчас наполнена его жизнь: перепалками, случайными прикосновениями, поверхностными разговорами, шутливыми попытками защитить малого от чего-нибудь нестрашного. Без всех вот этих глупостей жизнь грозится стать и вовсе беспросветным месивом из усталости и новых концертных костюмов.
Поэтому Сонгю просто стоит у закрытой двери и воображает, что слышит, как Сонджон спит.
Когда Гю, всё же, доползает до своей постели, то долго думает о том, что если бы только, каким-нибудь чудом, Сонджон согласился быть с ним, быть его... Но, Сонгю, разбился бы на тысячу кусков, чтобы делать этого несносного ребёнка счастливым. Он, Гю. всё бы за это отдал. Он думает об этом очень тщательно, трудолюбиво, надеясь, что может. хоть во сне, хоть раз, Сонджон возьмёт его за руку. Но снится ему только тревожная муть, какие-то обрывочные, скользкие, неприятные образы. И больше ничего. Поэтому Сонгю любит выматываться до конца, чтобы не снилось вообще ничего.
По ночам - дурацкие сны и глупые мечтания, а днём... Каждый день - Сонджон. Сонгю внимательно наблюдает и запоминает всё, от и до. И всё думает, думает, уже какой месяц, о том, как было бы хорошо обнимать его, по волосам гладить, капризы исполнять... И понимает, что никогда не признается.
В глубине души Сонгю надеется, что скоро это помутнение рассудка пройдёт. И тогда можно будет снова жить. Дышать, радоваться, спать нормально.
Но помутнение не проходит. И с каждым днём становится только плотнее и удушливей. Сонгю становится нервным, злым и худым.
А Сонджон, маленькая жизнерадостная сволочь, словно из лидера силы пьёт - расцветает, хорошеет с каждым днём. Гю хочет вешаться.
Гю хочет вешаться, он решает, что так больше нельзя, и идёт признаваться. Заходит в комнату, решительным шагом, садится на кровать и скрещивает руки на груди.
- ты злой? - пугается Сонджон.
- Я очень злой.
- И ты будешь на меня ругаться?
Вот эта, совершенно искренняя на вид, наивная прямолинейность, вышибает из Гю всю решимость.
- Не знаю, ничего я не знаю...
- У тебя что-то болит. - Сонджон не спрашивает, он словно знает, о чём говорит.
И садится Сонгю на колени. И обнимает за шею. И целует в висок.
- Ты такой уставший в последнее время.. Такой нервный... Такой несчастный...
Гю каменеет, но руки на талии скрещивает и прижимает к себе. И молчит. Как там что случится - а этот момент он будет помнить всю жизнь.
- Хён... Хён, давай встречаться? Я уже не знаю, как к тебе подступиться, а ты всё на меня не смотришь... Давай встречаться?
Гю отстраняет от себя младшего, долго на него смотрит, а потом начинает смеяться. Заливисто и немного нервно.
- Я? Не смотрю? На тебя? Да, давай. Давай встречаться.

OWARI

@темы: B2ST, Infinite, crossver, Romance, drama, B.A.P, G