господи, я просто слишком стар для этого дерьма!
аффтар: AkiTaka
фэндом: B2ST
бэта: пока нету
название: два дебила - это сила.
рейтинг: G
пейринг: 2JUN
жанр: (b)romance, стёб
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: ООС, конечно же. Решил написать просто так. Вышло немного в стиле «охренеть», хотя с большим клоном в «бардак». Кто что хочет, то и прочитает – романс или броманс, вот так.
статус: закончено
Размер: 3218 слов
читать дальше— У тебя вообще что в голове? Нет, правда, чувак, ты меня поражаешь!
Дуджун вопрошает уже с полчаса, но только теперь понимает, что обращается к буквально мёртвому телу.
Тело всхрапывает во сне, причмокивает сухими губами и медленно сползает щекой по оконному стеклу электрички.
— Непостижимый уёбок.
Дуджун хмурится, усаживается удобней и, заткнув уши наушниками, скрещивает руки на груди. Он устал просто феноменально, так сильно, что спать уже не хочется, хочется просто закрыть глаза и тишины. Тишина ему не светит ближайшие часа четыре минимум, а закрыть глаза не выходит ничерта — эта скотина так и притягивает взгляд. Особенно вот эта щека, размазанная по стеклу, закрывающая и без того опухший глаз. Рот открыт, весь как-то скрючился, но спит себе, как ангелок. Ангелок-алкоголик.
Дуджун злится. Злится просто охренеть как, потому что Чунхён творит откровенную херню. Особенно когда напьётся. Точнее, просто когда напьётся. Что-то зачастил в последнее время, сука. И ни работа, ни обязательства, ни увещевания его, мягко говоря, не трогают. Нет, работает эта скотина, конечно — не подкопаешься. Даже не заплетается языком больше обычного. И ножками-ручками дрыгает, как надо.
Просто бесит.
Дуджун злится, сердится, хочет настучать в эту размазанную рожу, но усталость берёт своё и он засыпает.
Чунхён утомляется. Он утомился на этом чёртовом выступлении, на этом хренском фанмитинге, на котором опять пришлось изображать из себя припадочного весельчака — им что, остальных мало? Вон Ёсоб, счастлив до неприличия, ему только дай хернёй пострадать, ещё и на людях. Его-то зачем трогают?
Он утомился до выноса мозга, выпил немного... Ну ладно, ладно, хорошо так выпил, ещё до фанмитинга... Но не накосячил же! Так теперь ещё и Лидер, скотина надоедливая, жужжит и жужжит в ухо, словно наибольшего блаженства не знает, кроме как уставшим реперам остатки мозгов выполаскивать.
Чунхён слушает в пол уха, потом заёбывается окончательно и притворяется спящим. Дуджун бубнит ещё какое-то время, пока, наконец, не затихает. Хотя, его молчание не менее красноречиво. Но хоть в уши не долбит. Чунхён уютно прилипает щекой к прохладному оконному стеклу и вырубается по-настоящему.
Когда Чунхёну приходится просыпаться, отлеплять себя от окна и кресла, снимать сумку с полки, выходить из вагона и, самое трудное — врубаться, что вообще за хрень происходит, уже наступает вечер. Дуджун щурит свои и без того узкие глаза, поджимает губы и, гордо прошествовав вперёд, нехило так задевает его своей сумкой по плечу. Специально, сука.
Дуджун сменяет гнев на милость на следующее утро, задобренный хорошим сном, вкусной хавкой и Ёсобом. Чунхён, догнавший что к чему, шёпотом обещает младшему морожное и, не особо опасаясь за собственную задницу, идёт на кухню.
— У меня порой чувство, что я за тобой замужем, ты у меня алкаш и дебошир, в лучших традициях, а я такой, с кастрюлей и в бигудях, жду тебя дома, чтобы навалять по хребтине.
Дуджун смеётся, с совершенно спокойной рожей уничтожая в себя уже третью порцию рамёна.
— Если моя жена станет толстой, — Чунхён выразительно кивает на две пустых коробочки, — я буду пить ещё больше. С горя.
— М.. Кастрюля, кастрюля, подруга дней моих суровых... — неприятным голосом поёт Дуджун и шевелит бровями.
— Всё-всё, я понял.
Чунхён наглейшим образом отнимает у Юна лапшу и с неприятным чавканьем доедает в два захода. Дуджун смотрит на него странно.
Чунхён сидит в паре кварталов от общаги на поребрике и думает о своём. "О своём", это о том, что вся его нынешняя жизнь — это какая-то херня невообразимая. В чём именно заключается невообразимость херни, он пока не понимает, вот и вышел пройтись. Его бесит, что вот так погулять можно только в четвёртом часу утра. Хотя всё равно не удивится, если скоро появятся дерьмовые моблофотки от особо "удачливых" фанаток.
Фанатки.
Фанатки — это отдельный сорт мяса. Они хорошие, заботливые, переживающие и всегда поддерживают. Без фанаток все его творческие экзерсисы просто нахрен потеряют смысл. Фанатки — это хорошо. Это очень важно и нужно.
Фанатки постоянно достают, заставляют держать себя в напряжении, следить за своим каждым шагом; фанатки пищат, как мышки в пасти змеи; фанатки машут руками и постоянно твердят своё "оппа, женись на мне"...
— Я женат на Суровом Чуваке С Кастрюлей... — тихо говорит Чунхён и ухмыляется идиотизму заявления.
Чунхён уплывает мыслями в дальние дали, формулировать которые не хочется вообще никак, потому что вот эта унылая хренота — не клёвая. Вообще не клёвая. И хрен с ней.
У них что-то вроде каникул, дали целую неделю и сейчас — конец только первого дня. Красота. Но "отпуск" значит "спать", Чунхён ёжится на утреннем холоде, отдирает себя от поребрика и топает домой, засунув руки в карманы.
Дуджун выходит в гостиную, измучавшись храпом Киквана. "Что за херня?!" — думает Дуджун — "Какого чёрта". Он зажигает свет, нащупав выключатель на стене и чуть богу душу не отдаёт от испуга: посреди комнаты стоит Хёнсын, стоит столбом, и смотрит куда-то в пустоту. Дуджун, схватившись за сердце, переводит дыхание. Хёнсын не обращает на него ни малейшего внимания. На нём неизвестная сиреневая пижама. Дуджун, хорошенько охренев, обходит его кругом и заглядывает в отрешённое лицо.
— Ты жив?
Хёнсын медленно кивает, не отрывая мутноватого взгляда от космических далей.
— Эй! Сынни! Ты со своими, что ли, общаешься?
Хёнсын снова кивает, растерянно улыбается и чуть склоняет голову на бок.
Дуджун моментально звереет, потому что алкоголики — это ещё ладно, хрен с ним, пережить можно. Но он просто не понимает, как можно работать с вот такими придурками. Потому что Хёнсын — придурок. И Донун — придурок, Кикван — придурок вообще, Чунхён — придурок из придурков. Только Ёсоб, хоть и придурковатый, но хороший и не расстраивает. Дуджун тыкает в Хёнсына пальцем, потом дует ему в ухо, дёргает за прядь волос, оттягивает резинку на пижамных штанах и отпускает, машет руками перед его носом, сердится уже на словах — никакой реакции. У Хёнсына, видать, реально, сеанс связи с сородичами с другой планеты. Дуджун выбешивается, потому что вот это стоящее столбом нечто буквально мешает ему жить. Он сам не знает, почему. Он решает во что бы то ни стало отправить Сынни спать, как можно скорее. Его всегда пугала любая паранормальная херня.
Чунхён возвращается в общагу, тихонько открыв дверь. В прихожей темно, он спотыкается о чьи-то чёртовы кеды, делает грохоту. Вжимает голову в плечи, потому что Дуджун — Суровый Лидер еси, пьянку простить ещё может, но вот незапланированную побудку — хрена лысого. Но ничего не происходит, проклятья не сотрясают воздух и ободрённый этим Чунхён, сняв кеды и куртку, идёт дальше. Он немного удивляется тому, что в гостиной горит свет. Когда он доходит до конца коридорчика, понимает, что он вообще нахрен лишился мозгов. Потому что любая иная причина была бы недостаточной для того, чтобы объяснить происходящее. На сотую долю секунды Чунхён серьёзно задумывается, не употребляет ли он галлюциногенные наркотические препараты.
Посреди его родной гостиной, прямо на полу, лежит Джанг Хёнсын в неизвестной фиолетовой пижамке, в натянутой до подбородка киквановой красной шапке с помпоном и не шевелится. Рядом с ним, на перевёрнутой вверх дном кастрюле, сидит Юн Дуджун, подперев хмурое лицо кулаком. Рядом лежит поварешка и его, чунхёнова, бутылка колы. Пустая. Чунхён, окосев от суеверного ужаса, делает пару шагов и останавливается на безопасном расстоянии.
— Юн, на кой чёрт ты убил Хёнсына? Кто у нас теперь плясать будет?
Дуджун медленно поворачивает голову и смотрит на Чунхёна мрачно.
— Я его не убил. Я его положил, чтобы не маячил. Достал уже с космосом общаться.
Чунхён облегчённо выдыхает, потому что наркотики тут не при чём. Он терпеливо выслушивает лидерскую биографию последних двух часов и проникается к Дуджуну сочувствием и пониманием. Хёнсын почёсывает нос под шапкой и снова замирает.
Чунхёну немножко грустнеет. Хёнсын, конечно, ёбнутый, но ему хоть как-то интересно.
Чунхён думает, что живёт с придурками. Что Лидер у них вообще — феерия и брызги мозговой нездоровости, одна только его любимая поза для фоток чего стоит. Да и кто вообще додумается использовать колу и поварешку для вывода инопланетянина из транса? "Ёп твою мать" — думает Чунхён, потирает шею и идёт в ванную.
Горячая вода всегда помогала навести порядок в голове, расслабиться и успокоиться. Чунхён думает напиться завтра в щепки, так напиться, чтобы до дома не доползти. И ещё, чёрт его знает, почему, Чунхён думает купить Дуджуну какой-нибудь охренеть крутой футбольный мяч. С автографом Рональдо, например. Если Рональдо, конечно, футболист. Он думает порыться в интернете, узнать, найти что-то такое, чтобы Лидер охренел в лоскуты.
Зачем?
Чунхён не знает. Но эта идея, назойливая и доставучая — не даёт даже спокойно заняться тем, для чего нормальные парни ходят в душ под утро.
Когда он выходит из душа, хёнсынового тела в гостиной уже нет, орудия пыток лежат на местах, а Дуджун, закупорившись наушниками, играет в PSP. Лезть с расспросами не захотелось.
Дуджун не может уснуть снова. Тело, привыкшее к постоянному напряжению, гудит и энергия требует выхода. Он уже пятьсот раз поправил одеяло на Ёсобе, двести раз — на Донуни. Не помогло. Что-то настойчиво зудит в голове, не давая лидерской натуре отдохнуть нормально. "Ну что за ёп твою мать?!" — чуть ли не жалобно думает Дуджун к трём утра. Чунхён так и не вернулся с оговоренной пьянки. Этот Чокоболл — беда и напасть, гнездилище разврата и порока, по мнению Лидера. И какого лешего его персональный рэпер там забыл, интересно знать?! Пить ему, блин, не с кем.
Не успев отконтролировать бессознательный поток мыслей, Лидер умудряется осознать, что этот "роман" с тусовкой Ким Хичоля делает ему банальную зависть. "Зависть" — это чтобы не подумать "ревность". В конце концов, они друзья. Ну, они с Чунхёном. Хоть и придурок он, вечный "покер фейс", зашибенный лирик, и скучный в простой жизни, как все зашибенные лирики — но друг же! И сам говорит, что друг, что так, типа, охрененно Дуджуном дорожит. А чуть что — сумку хвать, и был таков. И куда? Неизменно, всегда и вечно — тусить с этим самым гнездилищем порока и скверны.
Дуджун спускается с кровати, откапывает в горе шмоток свой ноут и выползает на кухню. Открывает сразу несколько сайтов. Заказать, что ли, что-нибудь для этого предателя? На кой чёрт — не ясно, но лидерская натура этим удовлетворяется, с урчанием вцепляется в эту идею. Дуджун долго думает, останавливает свой выбор на дико модной дизайнерской куртке, которая стоит, как три самолёта, причём — реактивных. Он бы и отказался от неё, быть может, но размер оказывается именно чунхёнов. И рукава у куртки именно такие, как Чунхён любит — вязаные и с дырками для больших пальцев.
В тот момент, когда Юн Дуджун нажимает кнопочку "оплатить" в уже заполненной форме заказа и окончательно признаёт свою ёбнутость — в прихожей раздаётся грохот. Дуджун резко захлопывает крышку ноутбука, подрывается и влетает в коридор. Ён Чунхён, совершенно мёртвый, лежит на полу, одна нога покоится на полке для обуви. Ён Чунхён спит.
Дуджун медленно выдыхает десять раз, одёргивает на себе футболку и проклинает себя за потраченное состояние. Не заслужил этот мудак и десятой части. Сотой даже. И месть его будет страшной.
Чунхён просыпается с больной и гудящей головой, просыпается от странного ощущения. И дневной свет бьёт только снизу, словно у него светится живот. Он открывает глаза и понимает, что не понимает ровным счётом нихера. Голове неудобно, шея болит, вокруг темно и пахнет кимчи. Он пытается приподняться, бьётся лбом о "темно и пахнет кимчи", бессвязно ругается. Голова кокетливо напоминает о количестве выпитого накануне, к горлу подступает тошнота. Внезапно накрывает безумная догадка. Чунхён собирает всю волю в кулак и с титаническим трудом садится. Медленно поднимает руки и снимает с головы кастрюлю.
Кастрюлю!!!
Яркий свет бьёт по глазам, Чунхён щуриться и звереет. Когда у него получается разлепить глаза, он видит две рожи. Точнее — одну рожу и одно лицо. Виноватое. Лицо принадлежит Ёсобу и оно такое милое и расстроенное, что половина зверской злости исчезает.
Что спасает рожу, конечно же, принадлежащую Лидеру Юну. Дуджун сидит совсем рядом и держит в руках стакан с водой. И так омерзительно-гадко улыбается, что у Чунхёна сводит селезёнку.
— Дай...
Чунхён решает свершить казнь позже, сначала следует промочить совершенно сухое горло, выпить аспирину, и только потом начинать пытки огнём и железом. Дуджун, сука такая, отрицательно мотает головой и отставляет вожделенный стакан подальше.
— Что ж ты порывистый такой, душа моя? — елейным голоском говорит Лидер, изображая на роже разочарование. — А я так хотел по кастрюле поварешкой постучать...
— Я.. тебя... убью...
— Дуджуна, дай ему водички.. Посмотри, он же сейчас рассыплется.. И глаза у него красные, как у вампира... Я боюсь вампиров! — тихо и жалостливо просит Ёсоб, ёрзая.
— Не бойся, Соби. У нас есть поварешка, мы ею, если кусаться полезет, зубки ему выбьем. Всё-все. — Дуджун, собака, говорит так приторно и ласково, что Чунхёна мутит совсем серьёзно.
Каков же подлец! Это ж надо — быть вот такенной сволочью, чтобы издеваться над человеком, которого грызёт суровое похмелье! Чунхён понимает, что у него есть только один шанс получить воды и аспирина. И способ этот — орудие сурового давления на Лидера. То есть, Ёсоб. Он с трудом фокусирует взгляд на последнем, голова болит так зверски, что слёзы на глаза наворачиваются. Чунхён старается сделать миленькое лицо, от чего Ёсоб зеленеет от страха.
— Соби... Я умру... Пожалуйста...
Ёсоб сглатывает, ёжится, отодвигается немного и быстро поворачивается к Дуджуну.
— Ну пожалуйста. Я не могу смотреть, как мучают зверюшек! А если он умрёт — кто песни писать будет?
Чунхён думает "ну и язва мелкая!", но решает разобраться с этим после. Сначала — головная боль, потом — парочка Дуджун+кастрюля, и уже после — воспитание детей. Дуджун задумчиво хмыкает, Ёсоб сверлит его умоляющим взглядом. Дуджун, сука, выдерживает более, чем эффектную паузу, но, всё же, протягивает страдальцу ледяной, запотевший стакан. Чунхён детально ощущает, как возрождаются к жизни передохшие молекулы его тела, когда ледяная жидкость с грохотом падает в желудок. Жит теперь можно, даже немножечко терпеть боль.
Чунхён, неожиданно для всех троих, вскакивает и, зажав рот рукой, уносится в туалет. Звуки не радую никого.
Чунхён напивается воды из-под крана, роется в аптечке, лежащей в шкафчике над раковиной, и буквально мурлыкает от того, как аспирин горчит во рту.
Дуджуна он нехило пнул в спину, когда вышел. Кастрюлю — выбросил нахрен. На Ёсоба просто Посмотрел. На сим гештальт он посчитал завершённым.
Дуджун объявил бойкот; Ёсоб свинтил куда-то тусить; Хёнсын, так и не отправившись от нанесённой ему обиды в ту ночь, когда Дуджун натянул ему на глаза шапку и уложил на пол — ещё с утра растворился в рассветном тумане; Кикван, наверняка, отправился нарастить ещё пару килограмм мышц; местоположение Донуни осталось нераскрытым.
Отлежавшись и придя в себя, Чунхён с зубовной болью вспоминает, что вчера вечером, пока сидел в баре и ждал Хичоля и Ко, рылся в интернете и заказал для Дуджуна футбольный мяч. С каким-то автографом, по описанию — как минимум Господа Бога. Судя по цене. Но нелёгкая дёрнула за руку, заказ был оформлен, оставив карточку совершенно пустой. Тогда Чунхёну казалось, что это будет здорово — порадовать Лидера. Сделать вот такой охренительский подарок. Теперь же это кажется, как минимум — верхом лоховства и ебанистики. Да чтобы он хоть носовой платок подарил этому придурочному! Вот придёт чёртов мяч — надо продать, и дело с концом. И вообще — что за дебилизм — отдавать такие деньги за какой-то мячик?!
Дуджун отменяет бойкот только через три дня. И чего так взъелся — сам не понимает. Это недоразумение и не в таком состоянии припералось, хорошо что хоть припералось, а не ночевало по звёздным дружкам. Чёрт подери — думает Дуджун — истеричка хренова, а не Лидер. И идёт мириться.
Чунхён мирится неохотно, кастрюля начисто разбила нежное рэперское сердце. Дуджун чувствует вину, немало навязанную пуськой Ёсобом и пуськой Хёнсыном, в момент бойкота забывшем о своей связи с божественным и кинувшимся отстаивать права несправедливо обиженных алкашей. Дуджун приносит свою вину в кафешку, в которой вот-вот должен появиться этот самый "нежный и ранимый", дабы раскаяться в ней и получить вполне заслуженное прощение. Как гарантию этого самого прощения, Дуджун вешает на спинку стула пакет с только что пришедшей курткой. Всё же, она того стоит. И морда Чунхёна, которую Дуджун в красках представляет — счастливая и недоверчивая — того стоит. И вообще — весь Чунхён, какой бы занозой в лидерской заднице он ни был — стоит и не такого. Почему? Дуджун только собирается об этом подумать, как у столика вырисовывается тот, кто "и не такого стоит". Морда кирпичом, волосы торчком, в руках — подарочный розовый пакет с сердечками и бантиками.
— Привет.
— Привет. — Дуджун подозрительно косится на пакет, гадая, сибирская язва в нём или просто пистолет.
— Слушай, ты...
— ... поступил нехорошо, прости пожалуйста, на меня что-то нашло. Я понимаю, что тебе было нехорошо, ты предупреждал, что будешь поздно и пьяный, и вообще ты в праве делать, что хочешь. — выпаливает Дуджун.
Чунхён меняет извечный "покер фейс" на лицо, явно отражающее вопрос "ты ебанулся?", садится рядом и внимательно смотрит на Дуджуна.
— Просто я...
— Алкоголик, а я — хреновый друг, потому что со мной не выпить, я знаю.
— Заткнёшься?
Чунхён неожиданно смеётся и протягивает пакет Лидеру.
— Что это?
— Плюшевый мишка с надписью "я люблю тебя, моя сладкоголосая звёздочка". — язвит Чунхён и улыбается самой дебильной из своих улыбок.
Дуджун вот ни разу бы не удивился, если бы там и правда был этот монстр с надписью.
— Моя месть. — добавляет Чунхён и с преувеличенным интересом углубляется в изучение меню.
— Тогда.. — Дуджун чувствует себя плохо, потому что если в пакете действительно медведь, то он будет выглядеть совсем дебилом со своим подарком, но не выбрасывать же. — .. я тебе тоже кое что приготовил.
Чунхён берёт в руки пакет с чем-то мягким внутри и не рискует спросить, что там.
— На счёт "три"? — улыбается Дуджун.
— Раз, два, три. — не меняя подозрительного выражения лица, говорит Чунхён и лезет в пакет.
Немая сцена.
Каждый достаёт свой подарок из пакета, придирчиво оглядывает, старательно отражает реальность, вдупляет, что происходит и поднимает шокированные глаза на друга.
— Ты охренел? — интересуется Дуджун.
— Ты псих? — одновременно с ним осведомляется Чунхён.
— Почему? — это звучит хором.
— Бля. — резюмирует Дуджун.
Чунхён ничего не резюмирует, просто вскакивает, сдирает свою куртку, швыряет её на пол, одевает новую, осторожно, даже любовно просовывая большие пальцы в отверстия на рукавах. Дуджун смотрит на него и думает, что был прав: этот цвет просто охренительски ему идёт.
Чунхён садится рядом с Юном, нежно прижимающим футбольный мяч к груди и чувствует смущение.
— Мир?
Дуджун молчит.
— Эй?
Дуджун молчит, только мяч поглаживает.
— Дуджун?
— Ён Чунхён. — Дуджун звучит очень серьёзно и, наконец, смотрит в глаза рэперу. — Я не буду говорить, на сколько ты ёбнутый на всю голову, охреневший придурок. Я просто скажу: пойдём, поиграем?
Чунхён смотрит внимательно.
— В ЭТО? В смысле — ЭТИМ?
— Этим.
— С автографом.. прости, я не помню, кого?
— Один раз. С тобой.
— Я не играю в футбол.
— Да ну тебя, какая разница. Вспомним детство, тупо погоняем мяч...
— Выпьем пива.. — машинально добавляет Чунхён.
Они сидят на трибуне у старого школьного футбольного поля, солнце уже оранжевое и режет глаза. Дуджун рассматривает две царапины на своём мяче. Чунхён смотрит в небо и улыбается самой дебильной из своих улыбок. Молчать сейчас хорошо и приятно. Дуджун берёт со скамейки свою бутылку пива, приподнимает её, привлекая внимание. Чунхён поднимает свою в ответ.
— Спасибо.
— Тебе спасибо.
Дуджун делает глоток. Пиво он ненавидит, но сейчас оно какое-то, до охренения, вкусное. Наверное, потому что с Чунхёном. Чунхён делает пару смачных глотков, вытирает рот рукавом новой куртки и отставляет бутылку. Дуджун хмыкает, сравнивая пятно от пива с царапинами на мяче: изгадили в первый же день.
как возможная концовка:
(— Вот люблю я тебя.
В вечерней тишине раздаётся смех двух парней, потому что эта фраза звучит одновременно. Потому что две ладони одновременно двигаются друг другу на встречу и в этом нет совершенно ничего и в этом есть абсолютно всё.
Дуджун думает, что он всё равно охренеть как круче любого Хичоля.)
OWARI
фэндом: B2ST
бэта: пока нету
название: два дебила - это сила.
рейтинг: G
пейринг: 2JUN
жанр: (b)romance, стёб
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: ООС, конечно же. Решил написать просто так. Вышло немного в стиле «охренеть», хотя с большим клоном в «бардак». Кто что хочет, то и прочитает – романс или броманс, вот так.
статус: закончено
Размер: 3218 слов
читать дальше— У тебя вообще что в голове? Нет, правда, чувак, ты меня поражаешь!
Дуджун вопрошает уже с полчаса, но только теперь понимает, что обращается к буквально мёртвому телу.
Тело всхрапывает во сне, причмокивает сухими губами и медленно сползает щекой по оконному стеклу электрички.
— Непостижимый уёбок.
Дуджун хмурится, усаживается удобней и, заткнув уши наушниками, скрещивает руки на груди. Он устал просто феноменально, так сильно, что спать уже не хочется, хочется просто закрыть глаза и тишины. Тишина ему не светит ближайшие часа четыре минимум, а закрыть глаза не выходит ничерта — эта скотина так и притягивает взгляд. Особенно вот эта щека, размазанная по стеклу, закрывающая и без того опухший глаз. Рот открыт, весь как-то скрючился, но спит себе, как ангелок. Ангелок-алкоголик.
Дуджун злится. Злится просто охренеть как, потому что Чунхён творит откровенную херню. Особенно когда напьётся. Точнее, просто когда напьётся. Что-то зачастил в последнее время, сука. И ни работа, ни обязательства, ни увещевания его, мягко говоря, не трогают. Нет, работает эта скотина, конечно — не подкопаешься. Даже не заплетается языком больше обычного. И ножками-ручками дрыгает, как надо.
Просто бесит.
Дуджун злится, сердится, хочет настучать в эту размазанную рожу, но усталость берёт своё и он засыпает.
Чунхён утомляется. Он утомился на этом чёртовом выступлении, на этом хренском фанмитинге, на котором опять пришлось изображать из себя припадочного весельчака — им что, остальных мало? Вон Ёсоб, счастлив до неприличия, ему только дай хернёй пострадать, ещё и на людях. Его-то зачем трогают?
Он утомился до выноса мозга, выпил немного... Ну ладно, ладно, хорошо так выпил, ещё до фанмитинга... Но не накосячил же! Так теперь ещё и Лидер, скотина надоедливая, жужжит и жужжит в ухо, словно наибольшего блаженства не знает, кроме как уставшим реперам остатки мозгов выполаскивать.
Чунхён слушает в пол уха, потом заёбывается окончательно и притворяется спящим. Дуджун бубнит ещё какое-то время, пока, наконец, не затихает. Хотя, его молчание не менее красноречиво. Но хоть в уши не долбит. Чунхён уютно прилипает щекой к прохладному оконному стеклу и вырубается по-настоящему.
Когда Чунхёну приходится просыпаться, отлеплять себя от окна и кресла, снимать сумку с полки, выходить из вагона и, самое трудное — врубаться, что вообще за хрень происходит, уже наступает вечер. Дуджун щурит свои и без того узкие глаза, поджимает губы и, гордо прошествовав вперёд, нехило так задевает его своей сумкой по плечу. Специально, сука.
Дуджун сменяет гнев на милость на следующее утро, задобренный хорошим сном, вкусной хавкой и Ёсобом. Чунхён, догнавший что к чему, шёпотом обещает младшему морожное и, не особо опасаясь за собственную задницу, идёт на кухню.
— У меня порой чувство, что я за тобой замужем, ты у меня алкаш и дебошир, в лучших традициях, а я такой, с кастрюлей и в бигудях, жду тебя дома, чтобы навалять по хребтине.
Дуджун смеётся, с совершенно спокойной рожей уничтожая в себя уже третью порцию рамёна.
— Если моя жена станет толстой, — Чунхён выразительно кивает на две пустых коробочки, — я буду пить ещё больше. С горя.
— М.. Кастрюля, кастрюля, подруга дней моих суровых... — неприятным голосом поёт Дуджун и шевелит бровями.
— Всё-всё, я понял.
Чунхён наглейшим образом отнимает у Юна лапшу и с неприятным чавканьем доедает в два захода. Дуджун смотрит на него странно.
Чунхён сидит в паре кварталов от общаги на поребрике и думает о своём. "О своём", это о том, что вся его нынешняя жизнь — это какая-то херня невообразимая. В чём именно заключается невообразимость херни, он пока не понимает, вот и вышел пройтись. Его бесит, что вот так погулять можно только в четвёртом часу утра. Хотя всё равно не удивится, если скоро появятся дерьмовые моблофотки от особо "удачливых" фанаток.
Фанатки.
Фанатки — это отдельный сорт мяса. Они хорошие, заботливые, переживающие и всегда поддерживают. Без фанаток все его творческие экзерсисы просто нахрен потеряют смысл. Фанатки — это хорошо. Это очень важно и нужно.
Фанатки постоянно достают, заставляют держать себя в напряжении, следить за своим каждым шагом; фанатки пищат, как мышки в пасти змеи; фанатки машут руками и постоянно твердят своё "оппа, женись на мне"...
— Я женат на Суровом Чуваке С Кастрюлей... — тихо говорит Чунхён и ухмыляется идиотизму заявления.
Чунхён уплывает мыслями в дальние дали, формулировать которые не хочется вообще никак, потому что вот эта унылая хренота — не клёвая. Вообще не клёвая. И хрен с ней.
У них что-то вроде каникул, дали целую неделю и сейчас — конец только первого дня. Красота. Но "отпуск" значит "спать", Чунхён ёжится на утреннем холоде, отдирает себя от поребрика и топает домой, засунув руки в карманы.
Дуджун выходит в гостиную, измучавшись храпом Киквана. "Что за херня?!" — думает Дуджун — "Какого чёрта". Он зажигает свет, нащупав выключатель на стене и чуть богу душу не отдаёт от испуга: посреди комнаты стоит Хёнсын, стоит столбом, и смотрит куда-то в пустоту. Дуджун, схватившись за сердце, переводит дыхание. Хёнсын не обращает на него ни малейшего внимания. На нём неизвестная сиреневая пижама. Дуджун, хорошенько охренев, обходит его кругом и заглядывает в отрешённое лицо.
— Ты жив?
Хёнсын медленно кивает, не отрывая мутноватого взгляда от космических далей.
— Эй! Сынни! Ты со своими, что ли, общаешься?
Хёнсын снова кивает, растерянно улыбается и чуть склоняет голову на бок.
Дуджун моментально звереет, потому что алкоголики — это ещё ладно, хрен с ним, пережить можно. Но он просто не понимает, как можно работать с вот такими придурками. Потому что Хёнсын — придурок. И Донун — придурок, Кикван — придурок вообще, Чунхён — придурок из придурков. Только Ёсоб, хоть и придурковатый, но хороший и не расстраивает. Дуджун тыкает в Хёнсына пальцем, потом дует ему в ухо, дёргает за прядь волос, оттягивает резинку на пижамных штанах и отпускает, машет руками перед его носом, сердится уже на словах — никакой реакции. У Хёнсына, видать, реально, сеанс связи с сородичами с другой планеты. Дуджун выбешивается, потому что вот это стоящее столбом нечто буквально мешает ему жить. Он сам не знает, почему. Он решает во что бы то ни стало отправить Сынни спать, как можно скорее. Его всегда пугала любая паранормальная херня.
Чунхён возвращается в общагу, тихонько открыв дверь. В прихожей темно, он спотыкается о чьи-то чёртовы кеды, делает грохоту. Вжимает голову в плечи, потому что Дуджун — Суровый Лидер еси, пьянку простить ещё может, но вот незапланированную побудку — хрена лысого. Но ничего не происходит, проклятья не сотрясают воздух и ободрённый этим Чунхён, сняв кеды и куртку, идёт дальше. Он немного удивляется тому, что в гостиной горит свет. Когда он доходит до конца коридорчика, понимает, что он вообще нахрен лишился мозгов. Потому что любая иная причина была бы недостаточной для того, чтобы объяснить происходящее. На сотую долю секунды Чунхён серьёзно задумывается, не употребляет ли он галлюциногенные наркотические препараты.
Посреди его родной гостиной, прямо на полу, лежит Джанг Хёнсын в неизвестной фиолетовой пижамке, в натянутой до подбородка киквановой красной шапке с помпоном и не шевелится. Рядом с ним, на перевёрнутой вверх дном кастрюле, сидит Юн Дуджун, подперев хмурое лицо кулаком. Рядом лежит поварешка и его, чунхёнова, бутылка колы. Пустая. Чунхён, окосев от суеверного ужаса, делает пару шагов и останавливается на безопасном расстоянии.
— Юн, на кой чёрт ты убил Хёнсына? Кто у нас теперь плясать будет?
Дуджун медленно поворачивает голову и смотрит на Чунхёна мрачно.
— Я его не убил. Я его положил, чтобы не маячил. Достал уже с космосом общаться.
Чунхён облегчённо выдыхает, потому что наркотики тут не при чём. Он терпеливо выслушивает лидерскую биографию последних двух часов и проникается к Дуджуну сочувствием и пониманием. Хёнсын почёсывает нос под шапкой и снова замирает.
Чунхёну немножко грустнеет. Хёнсын, конечно, ёбнутый, но ему хоть как-то интересно.
Чунхён думает, что живёт с придурками. Что Лидер у них вообще — феерия и брызги мозговой нездоровости, одна только его любимая поза для фоток чего стоит. Да и кто вообще додумается использовать колу и поварешку для вывода инопланетянина из транса? "Ёп твою мать" — думает Чунхён, потирает шею и идёт в ванную.
Горячая вода всегда помогала навести порядок в голове, расслабиться и успокоиться. Чунхён думает напиться завтра в щепки, так напиться, чтобы до дома не доползти. И ещё, чёрт его знает, почему, Чунхён думает купить Дуджуну какой-нибудь охренеть крутой футбольный мяч. С автографом Рональдо, например. Если Рональдо, конечно, футболист. Он думает порыться в интернете, узнать, найти что-то такое, чтобы Лидер охренел в лоскуты.
Зачем?
Чунхён не знает. Но эта идея, назойливая и доставучая — не даёт даже спокойно заняться тем, для чего нормальные парни ходят в душ под утро.
Когда он выходит из душа, хёнсынового тела в гостиной уже нет, орудия пыток лежат на местах, а Дуджун, закупорившись наушниками, играет в PSP. Лезть с расспросами не захотелось.
Дуджун не может уснуть снова. Тело, привыкшее к постоянному напряжению, гудит и энергия требует выхода. Он уже пятьсот раз поправил одеяло на Ёсобе, двести раз — на Донуни. Не помогло. Что-то настойчиво зудит в голове, не давая лидерской натуре отдохнуть нормально. "Ну что за ёп твою мать?!" — чуть ли не жалобно думает Дуджун к трём утра. Чунхён так и не вернулся с оговоренной пьянки. Этот Чокоболл — беда и напасть, гнездилище разврата и порока, по мнению Лидера. И какого лешего его персональный рэпер там забыл, интересно знать?! Пить ему, блин, не с кем.
Не успев отконтролировать бессознательный поток мыслей, Лидер умудряется осознать, что этот "роман" с тусовкой Ким Хичоля делает ему банальную зависть. "Зависть" — это чтобы не подумать "ревность". В конце концов, они друзья. Ну, они с Чунхёном. Хоть и придурок он, вечный "покер фейс", зашибенный лирик, и скучный в простой жизни, как все зашибенные лирики — но друг же! И сам говорит, что друг, что так, типа, охрененно Дуджуном дорожит. А чуть что — сумку хвать, и был таков. И куда? Неизменно, всегда и вечно — тусить с этим самым гнездилищем порока и скверны.
Дуджун спускается с кровати, откапывает в горе шмоток свой ноут и выползает на кухню. Открывает сразу несколько сайтов. Заказать, что ли, что-нибудь для этого предателя? На кой чёрт — не ясно, но лидерская натура этим удовлетворяется, с урчанием вцепляется в эту идею. Дуджун долго думает, останавливает свой выбор на дико модной дизайнерской куртке, которая стоит, как три самолёта, причём — реактивных. Он бы и отказался от неё, быть может, но размер оказывается именно чунхёнов. И рукава у куртки именно такие, как Чунхён любит — вязаные и с дырками для больших пальцев.
В тот момент, когда Юн Дуджун нажимает кнопочку "оплатить" в уже заполненной форме заказа и окончательно признаёт свою ёбнутость — в прихожей раздаётся грохот. Дуджун резко захлопывает крышку ноутбука, подрывается и влетает в коридор. Ён Чунхён, совершенно мёртвый, лежит на полу, одна нога покоится на полке для обуви. Ён Чунхён спит.
Дуджун медленно выдыхает десять раз, одёргивает на себе футболку и проклинает себя за потраченное состояние. Не заслужил этот мудак и десятой части. Сотой даже. И месть его будет страшной.
Чунхён просыпается с больной и гудящей головой, просыпается от странного ощущения. И дневной свет бьёт только снизу, словно у него светится живот. Он открывает глаза и понимает, что не понимает ровным счётом нихера. Голове неудобно, шея болит, вокруг темно и пахнет кимчи. Он пытается приподняться, бьётся лбом о "темно и пахнет кимчи", бессвязно ругается. Голова кокетливо напоминает о количестве выпитого накануне, к горлу подступает тошнота. Внезапно накрывает безумная догадка. Чунхён собирает всю волю в кулак и с титаническим трудом садится. Медленно поднимает руки и снимает с головы кастрюлю.
Кастрюлю!!!
Яркий свет бьёт по глазам, Чунхён щуриться и звереет. Когда у него получается разлепить глаза, он видит две рожи. Точнее — одну рожу и одно лицо. Виноватое. Лицо принадлежит Ёсобу и оно такое милое и расстроенное, что половина зверской злости исчезает.
Что спасает рожу, конечно же, принадлежащую Лидеру Юну. Дуджун сидит совсем рядом и держит в руках стакан с водой. И так омерзительно-гадко улыбается, что у Чунхёна сводит селезёнку.
— Дай...
Чунхён решает свершить казнь позже, сначала следует промочить совершенно сухое горло, выпить аспирину, и только потом начинать пытки огнём и железом. Дуджун, сука такая, отрицательно мотает головой и отставляет вожделенный стакан подальше.
— Что ж ты порывистый такой, душа моя? — елейным голоском говорит Лидер, изображая на роже разочарование. — А я так хотел по кастрюле поварешкой постучать...
— Я.. тебя... убью...
— Дуджуна, дай ему водички.. Посмотри, он же сейчас рассыплется.. И глаза у него красные, как у вампира... Я боюсь вампиров! — тихо и жалостливо просит Ёсоб, ёрзая.
— Не бойся, Соби. У нас есть поварешка, мы ею, если кусаться полезет, зубки ему выбьем. Всё-все. — Дуджун, собака, говорит так приторно и ласково, что Чунхёна мутит совсем серьёзно.
Каков же подлец! Это ж надо — быть вот такенной сволочью, чтобы издеваться над человеком, которого грызёт суровое похмелье! Чунхён понимает, что у него есть только один шанс получить воды и аспирина. И способ этот — орудие сурового давления на Лидера. То есть, Ёсоб. Он с трудом фокусирует взгляд на последнем, голова болит так зверски, что слёзы на глаза наворачиваются. Чунхён старается сделать миленькое лицо, от чего Ёсоб зеленеет от страха.
— Соби... Я умру... Пожалуйста...
Ёсоб сглатывает, ёжится, отодвигается немного и быстро поворачивается к Дуджуну.
— Ну пожалуйста. Я не могу смотреть, как мучают зверюшек! А если он умрёт — кто песни писать будет?
Чунхён думает "ну и язва мелкая!", но решает разобраться с этим после. Сначала — головная боль, потом — парочка Дуджун+кастрюля, и уже после — воспитание детей. Дуджун задумчиво хмыкает, Ёсоб сверлит его умоляющим взглядом. Дуджун, сука, выдерживает более, чем эффектную паузу, но, всё же, протягивает страдальцу ледяной, запотевший стакан. Чунхён детально ощущает, как возрождаются к жизни передохшие молекулы его тела, когда ледяная жидкость с грохотом падает в желудок. Жит теперь можно, даже немножечко терпеть боль.
Чунхён, неожиданно для всех троих, вскакивает и, зажав рот рукой, уносится в туалет. Звуки не радую никого.
Чунхён напивается воды из-под крана, роется в аптечке, лежащей в шкафчике над раковиной, и буквально мурлыкает от того, как аспирин горчит во рту.
Дуджуна он нехило пнул в спину, когда вышел. Кастрюлю — выбросил нахрен. На Ёсоба просто Посмотрел. На сим гештальт он посчитал завершённым.
Дуджун объявил бойкот; Ёсоб свинтил куда-то тусить; Хёнсын, так и не отправившись от нанесённой ему обиды в ту ночь, когда Дуджун натянул ему на глаза шапку и уложил на пол — ещё с утра растворился в рассветном тумане; Кикван, наверняка, отправился нарастить ещё пару килограмм мышц; местоположение Донуни осталось нераскрытым.
Отлежавшись и придя в себя, Чунхён с зубовной болью вспоминает, что вчера вечером, пока сидел в баре и ждал Хичоля и Ко, рылся в интернете и заказал для Дуджуна футбольный мяч. С каким-то автографом, по описанию — как минимум Господа Бога. Судя по цене. Но нелёгкая дёрнула за руку, заказ был оформлен, оставив карточку совершенно пустой. Тогда Чунхёну казалось, что это будет здорово — порадовать Лидера. Сделать вот такой охренительский подарок. Теперь же это кажется, как минимум — верхом лоховства и ебанистики. Да чтобы он хоть носовой платок подарил этому придурочному! Вот придёт чёртов мяч — надо продать, и дело с концом. И вообще — что за дебилизм — отдавать такие деньги за какой-то мячик?!
Дуджун отменяет бойкот только через три дня. И чего так взъелся — сам не понимает. Это недоразумение и не в таком состоянии припералось, хорошо что хоть припералось, а не ночевало по звёздным дружкам. Чёрт подери — думает Дуджун — истеричка хренова, а не Лидер. И идёт мириться.
Чунхён мирится неохотно, кастрюля начисто разбила нежное рэперское сердце. Дуджун чувствует вину, немало навязанную пуськой Ёсобом и пуськой Хёнсыном, в момент бойкота забывшем о своей связи с божественным и кинувшимся отстаивать права несправедливо обиженных алкашей. Дуджун приносит свою вину в кафешку, в которой вот-вот должен появиться этот самый "нежный и ранимый", дабы раскаяться в ней и получить вполне заслуженное прощение. Как гарантию этого самого прощения, Дуджун вешает на спинку стула пакет с только что пришедшей курткой. Всё же, она того стоит. И морда Чунхёна, которую Дуджун в красках представляет — счастливая и недоверчивая — того стоит. И вообще — весь Чунхён, какой бы занозой в лидерской заднице он ни был — стоит и не такого. Почему? Дуджун только собирается об этом подумать, как у столика вырисовывается тот, кто "и не такого стоит". Морда кирпичом, волосы торчком, в руках — подарочный розовый пакет с сердечками и бантиками.
— Привет.
— Привет. — Дуджун подозрительно косится на пакет, гадая, сибирская язва в нём или просто пистолет.
— Слушай, ты...
— ... поступил нехорошо, прости пожалуйста, на меня что-то нашло. Я понимаю, что тебе было нехорошо, ты предупреждал, что будешь поздно и пьяный, и вообще ты в праве делать, что хочешь. — выпаливает Дуджун.
Чунхён меняет извечный "покер фейс" на лицо, явно отражающее вопрос "ты ебанулся?", садится рядом и внимательно смотрит на Дуджуна.
— Просто я...
— Алкоголик, а я — хреновый друг, потому что со мной не выпить, я знаю.
— Заткнёшься?
Чунхён неожиданно смеётся и протягивает пакет Лидеру.
— Что это?
— Плюшевый мишка с надписью "я люблю тебя, моя сладкоголосая звёздочка". — язвит Чунхён и улыбается самой дебильной из своих улыбок.
Дуджун вот ни разу бы не удивился, если бы там и правда был этот монстр с надписью.
— Моя месть. — добавляет Чунхён и с преувеличенным интересом углубляется в изучение меню.
— Тогда.. — Дуджун чувствует себя плохо, потому что если в пакете действительно медведь, то он будет выглядеть совсем дебилом со своим подарком, но не выбрасывать же. — .. я тебе тоже кое что приготовил.
Чунхён берёт в руки пакет с чем-то мягким внутри и не рискует спросить, что там.
— На счёт "три"? — улыбается Дуджун.
— Раз, два, три. — не меняя подозрительного выражения лица, говорит Чунхён и лезет в пакет.
Немая сцена.
Каждый достаёт свой подарок из пакета, придирчиво оглядывает, старательно отражает реальность, вдупляет, что происходит и поднимает шокированные глаза на друга.
— Ты охренел? — интересуется Дуджун.
— Ты псих? — одновременно с ним осведомляется Чунхён.
— Почему? — это звучит хором.
— Бля. — резюмирует Дуджун.
Чунхён ничего не резюмирует, просто вскакивает, сдирает свою куртку, швыряет её на пол, одевает новую, осторожно, даже любовно просовывая большие пальцы в отверстия на рукавах. Дуджун смотрит на него и думает, что был прав: этот цвет просто охренительски ему идёт.
Чунхён садится рядом с Юном, нежно прижимающим футбольный мяч к груди и чувствует смущение.
— Мир?
Дуджун молчит.
— Эй?
Дуджун молчит, только мяч поглаживает.
— Дуджун?
— Ён Чунхён. — Дуджун звучит очень серьёзно и, наконец, смотрит в глаза рэперу. — Я не буду говорить, на сколько ты ёбнутый на всю голову, охреневший придурок. Я просто скажу: пойдём, поиграем?
Чунхён смотрит внимательно.
— В ЭТО? В смысле — ЭТИМ?
— Этим.
— С автографом.. прости, я не помню, кого?
— Один раз. С тобой.
— Я не играю в футбол.
— Да ну тебя, какая разница. Вспомним детство, тупо погоняем мяч...
— Выпьем пива.. — машинально добавляет Чунхён.
Они сидят на трибуне у старого школьного футбольного поля, солнце уже оранжевое и режет глаза. Дуджун рассматривает две царапины на своём мяче. Чунхён смотрит в небо и улыбается самой дебильной из своих улыбок. Молчать сейчас хорошо и приятно. Дуджун берёт со скамейки свою бутылку пива, приподнимает её, привлекая внимание. Чунхён поднимает свою в ответ.
— Спасибо.
— Тебе спасибо.
Дуджун делает глоток. Пиво он ненавидит, но сейчас оно какое-то, до охренения, вкусное. Наверное, потому что с Чунхёном. Чунхён делает пару смачных глотков, вытирает рот рукавом новой куртки и отставляет бутылку. Дуджун хмыкает, сравнивая пятно от пива с царапинами на мяче: изгадили в первый же день.
как возможная концовка:
(— Вот люблю я тебя.
В вечерней тишине раздаётся смех двух парней, потому что эта фраза звучит одновременно. Потому что две ладони одновременно двигаются друг другу на встречу и в этом нет совершенно ничего и в этом есть абсолютно всё.
Дуджун думает, что он всё равно охренеть как круче любого Хичоля.)
OWARI
-
-
13.10.2011 в 23:53я люблю файт-клабы и люблю ржаково-нежные бромансы.
-
-
13.10.2011 в 23:56