вторая часть заказов на драбблы.

[Saelma Graffity]

от  Leshaya

Рейтуки, Жанр любой - "Мне порой страшно, что и ты им веришь..."

Така стоит напротив меня, отвернувшись к стенке, скрестив руки на груди и дуется. Как всегда - что-то изображает. Сейчас он похож на пресонажа детского аниме, взъерошенный и недовольный, словно самый большой онигири не ему достался. Сейчас это, почему-то злит.
- Ну и чего ты надулся, как мышь на крупу?
Только губу вздёргивает, словно скалится. На Таканорском Японском это означает "пройдите в жопу".
- Супер. А если я сейчас действительно уйду?
Молчит, паршивец, дрянь такая.
- Окей, не проблема. Не звони потом и не плачься, что тебе одному не уснуть.
Я выхожу из туалета, потом из бара. Мы с ним всего три месяца, он за мной бегал ещё два, умолял, добивался. Добился. Это уже четвёртая идиотская ссора. Така не умеет раскрывать причины, не умеет разговаривать и помогать мне хоть как-то с ним самим разобраться. Вот сучка! И какого чёрта я влюбился так, что послать его не в силах?!

- Да?
- Спишь?
- Сплю.
Ничерта я не сплю, поспишь тут!
- Аки... Мне...
- ... плохо, грустно, одиноко и не уснуть, я в курсе. И то, что всё это - без меня, тоже в курсе.
- М.
Он кивает там, на другом конце Токио, нахохленый, злой на свою слабость и на меня. За то, что я посмел уйти от него, оставить одного.
- Извиняться звонишь?
Это, конечно, перебор, Боги не извиняются перед басистами с перемотанным носом. Но я уже, честно, заколебался немного. Молчит, только сопит в трубку. Знаю я, что это значит.
- Ну и за что по твоему должен извиняться я?
- За свидание. За свидание с Анзу Саюри.
Я, вот честно, трубку выронил от удивления.
- Ты в своём уме?! Я тебе что, Йошики?! На кой чёрт она мне?! Така, с какого дерева ты свалился?!
- В конторе говорят, что ты с ней...
- Идиот... Иногда мне становится страшно, что ты им веришь. Им, а не мне.
Я вешаю трубку и, накрыв голову подушкой, ору во всё горло. Самый невозможный, невыносимый, мелкий, гадкий засранец!...

Потом он, конечно, приезжает, смотрит забитыми щенячьими глазками, лезет мириться "раз уж ты точно-точно с ней ничего ни разу", обнимается и даже бурчит, что больше не будет верить слухам.
А я прощаю, что мне остаётся. Раз уж мне неповезло полюбить нервного, самовлюблённого параноика.

от  Maneo

Рейтуки, романс-юмор, - "швабра"

- Ёптвоюмать... - Уруха спрятался на Аоевом плече и ушёл в фейспалм.
- Пиздец... - Резюмировал Аой.
- Швабра.. - Тихо выдохнул Кай.
Руки сделал грозный фейс, которым разве что разшалившихся дошкольников пугать и пожелал всем кровавой смерти. Потом вспомнил про самого важного человека и угрожающе повернулся к Рэйте.
Тот попытался отвести взгляд, но это оказалось бесполезно, он беспомощно улыбнулся.
- Мило... - Рэй даже храбро потрепал Руки по жёстеким выбеленным волосам. Волосы были противные и белые непривычно. - Очень трогательная... причёска.
Когда Руки, гневный до ужаса, обернулся к гитаристам, Рэй одними губами сказал "швабра" и гитаристы заржали.
- Суки. - Заявил Руки.

~~~

- Что это? - Спросил Уруха, радостно ёрзая, глядя на свёрток в руках Руки. Свёрток был яркий и с бантиком. Тот кровожадно улыбнулся и протянул свёрток лидеру.
- Подарок и наука. - Он красноречиво поправил свои белоснежные волосы, гордый и самодовольный, как Элтон Джон.
Кай развернул бумагу и, совершенно опешивший, продемонстрировал всем... насадку от швабры.
- ?
- ЭТО - швабра. - терпеливо пояснил Руки. - А я - бог. Ясно?
Четыре пары глаз изобразили картину "у нас вокалист - долбоёб". "долбоёб" не обратил на это внимания и ооочень нехорошо улыбнулся Рэю.
- А палку я оставил дома. Чтобы наглядно тебе обьяснить, чем швабра отличается от меня.

запись создана: 27.07.2011 в 00:56

@темы: заказники

---

маленький бог

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: Big Bang
бэта:
название:
рейтинг: G
пейринг: G-Top; GD\Taeyang
жанр: типо очень слабый ангст)
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: сопле, алкоголизм и поцелуи
статус: закончено

Джиён любит. Это опасно для окружающих, смертельно для самого Джиёна и совершенно никак для того, кого Джиён любит. Джиён любит невзаимно.

Джиён сходит с ума, ходит по потолку, грызёт ногти и край подушки, чтобы воем не перебудить пол-дома. Джиён сходит с ума, сходит с ума уже с весны, сходит с ума так яростно и отчаянно, что даже Ёнбэ уже верит: Джиён - любит.

Джиён любит так же, как делает всё остальное: старательно, профессионально, до истерик и бессонниц, до истощения и синяков. Он любит идеально. Отточенно, необыкновенно и очень качественно. Даже в этой любви чувствуется его почерк: так красиво и надрывно, что смотришь со стороны и понимаешь: вот он, Идеал Неразделённого Чувства. Бог в своей Лично Вселенной даже любовь обращает в объект работы, отшлифовки, приведения к несуществующему идеалу. Его чувство должно быть восхитительно. А выходит прескверно и паршиво.
Страдает Джиён очень профессионально. Это как отработка дикции: до мозолей на языке и головокружения от часто набираемого воздуха. Джиён пишет истеричные песни, злые, самовлюблённые от этой злости. Обиженные и цепляющие, как всё, что он делает.

Джиён срывается под конец зимы, напивается в хлам и говорит всё Тэяну. Тэян слушает молча, не кивает даже, смотрит в сторону и только иногда тоже отпивает из стакана.
Потом Джиёна тошнит от тоски и выпитого, он долго и неприятно стонет в ванной. И только тогда Ёнбэ позволяет себе тихо выругаться и ударить кулаком в стол.
В этот момент он понимает, на сколько болезненно сострадание. Ровно так же, как невзаимность с одиночеством. Он тихо ненавидит того, кого так восхитительно любит Джиён. Ненавидит, потому что ему самому теперь тоже больно, а он не просил. Да, он хотел узнать, что с Джиёном, почему тот такой мёртвый и зачем умирает. Теперь он жалеет.
Сынхён - его хороший друг.

Джиён выходит из ванной через полчаса, взмокший, иссиня-бледный, с кругами под глазами, которым обзавидовались бы и Сынри и все японские рокеры. Держится за стенку, всё ещё пытаясь отдышаться. У него дрожат руки и губы блестят. Джиён очень несчастный, жалкий. Неприятно, непривычно. Дико.
Джиён улыбается кривовато и дико:
- Слышь, чё. Я, кажись, сердце выблевал. И смыл. Ко-всем-чер-тям.
Он смеётся, как кашляет, последняя фраза звучит зло и мстительно. Джиёна шатает, он чуть не падает, перестаёт смеяться и снова уходит в себя.
Тэян смотрит на Джиёна и думает, полоскал ли тот рот. В целом, ему абсолютно плевать, но мысль назойливо жужжит в голове.
Джиён опускается на пол в дверях и закрывает голову руками.

Тэян подходит, цапнув со стола стакан, ощущая себя мерзотно-трезывм и садится напротив, близко-близко, делает глаток.
- Слышь чё. Поднимайся давай. На, выпей.
Джиён сначала поднимает голову, потом открывает глаза. Глупо кивает и допивает мартини. Пытается хихикнуть, утирая рот рукавом.
- А чё мы мартини пьём, как бабы?
Всё же, он ничерта не полоскал рот - думает Ёнбэ. Да какая мне, к чертям, разница?! - думает Ёнбэ и немного раздражается.
- Не было больше ничего. Вставай давай, пошли.
Тэян берёт у Джиёна стакан, ставит его на пол и помогает ему встать.
- Поспишь со мной?
- Посплю.
- И обнимешь?
- Обниму.
В своей спальне Джиён с секунду стоит у кровати, словно смущается. Потом грустно вздыхает и скромно ложится на самый край, на спину.
Тэян подходит, расстёгивает на Джиёне рубашку, в которой ещё утром он был на фотосессии, пару пуговиц у горла.
Джиён липкий от пота, бледный и лохматый, некрасивый и полупрозрачный. Губы влажные, бледные и покусанные, а глаза, от чего-то, напуганные.

Тогда Тэян его целует, измято и тягуче, как карамель. Джиён выдыхает тихое "ах" и его язык - с горьковатым привкусом зубной пасты.
Ёнбэ целует из сострадания, из нежности, внезапной и острой, как джиёновы коленки.
Джиён липкий, руки у него тонкие, как травинки и цепкие, как репейник. Джиён тянет Ёнбэ к себе и, когда тот заползает на кровать, крепко сцепляет ноги на его талии. Джиён целуется, как пьёт: жадно, безвкусно, из последних сил. Ему просто мучительно нужно быть с кем-то. Тэян думает, что сейчас Джиён представляет себе Сынхёна, ну вот точно. Ему от этого никак, Джиён целуется хорошо и как девчёнка.

Потом поцелуй прекращается, потому что Джиён вырубается, прямо в процессе. Тэян встаёт, вынимает из-под него одеяло. Думает, как бы его раздеть, но плюёт на эту мысль. Ложится рядом и обнимает - как обещал. Джиён сворачивается в коток и даже в свете ночника видно, какие у него прозрачные веки. Тэян думает сто мыслей о том, что Сынхён - дурак. И ещё о том, что Джиён - идиот. И что он сам - кретин. Эти мысли длятся несколько секунд и он засыпает, сжимая в руке тонкие, словно переломанные, пальцы маленького Бога.

На утро Джиён проснётся виноватый, похмельный и больной. Ещё более некрасивый, чем ночью. И скажет, что признается Сынхёну. И Ёнбэ не станет его отговаривать. В конце концов, пока Джиён не получит всё до последней капли - не успокоится. Даже если речь идёт о боли. Потому что это ДжиДрэган.


OWARI

---

[Tokyo-Seoul Stories]

аффтар очень хочет поиграть в однострочники-виньетки.
все пишут, а аффтар в стороне - как так?

так что пункт приёма заказов открыт!)

форма заказа:
жанр (желательно)
пейринг\персонаж(и)
ключевая фраза или ситуация.

хочууу!!!!

с уважением, ~JoJo~

для  Irinaki

Дусоб, R, "шантаж"

- Я... Я... что ты такое говоришь? - глаза Ёсоба стали круглыми, как блюдца.
- Что слышал. - Дуджун ухмыльнулся в совершенно несвойственной ему манере.
Ёсоб нахмурился. И вдруг щёлкнул Юна по лбу двумя пальцами.
- Кончай хохмить, не смешно. Ты меня напугал.
Решив, что вполне себе раскусил шутку хёна, Ёсоб развернулся, подтянул сползающие пижамные штаны и направился в коридор. Но не тут-то было.
- Ай! - Дуджун, догнав младшего слишком сильно сжал его запястие.
- Я действительно расскажу менеджеру, что ты там делал в этом клубе.
Ёсоб дёрнулся. Он всегда был очень тактильным, но когда вот так неприятно шипят в ухо - это оказалось очень неприятно.
- Как минимум я там был с тобой и Чунхёном. Всем попадёт. Так что шантаж неудачный.
Дуджун подумал немного и отпустил тёплое запястие, тут же сделавшись каким-то жалким. Ёсоб наставительно фыркнул и удалился-таки завтракать.
- Что за идиот?...
Юн вздохнул, потрогал то место, куда минуту назад ткнулись пальцы мелкого. Он и в правду был идиотом. Раз уже какой месяц не может выпросить поцелуй. Всего один поцелуй.

Онью\Темин , флафф, "Хен... Ты только не сердись, ладно? Я же не специально..."

Онью выглядел расстроенным. Очень расстроенным. Просто офигенно расстроенным.
Ки, зашедший на кухню приготовить ужин, увидал это и тут же ретировался.
"Трус и слабак!" - подумал бы Темин, если бы не был занят более насущными проблемами.
- Онечка....
- Прекрати.
Всё ещё такой же несчастный, он передёрнул плечом.
- Джинкиии... - Темин постарался изобразить на себе самое миленькое личико, виноватое и трогательное. Обычно прокатывало. - Джинки, не ругайся...
Темин был похож на котёнка, прижавшего ушки к затылку. Он, так же подобно кошачьему ребёнку, буквально подполз к дивану и положил голову на коленки лидеру. Коленки были острые и какие-то подчёркнуто немягкие.
Онью скосил на мелкого глаза и, зависнув так секунд на десять, снова принялся изучать стену.
- Я... Я люблю тебя?
Интонация вышла вопросительной. Темин и не думал спрашивать, просто такая реакция хёна его выбила из колеи.
- Как ты мог?...
- Я... ну я ляпнул просто...
- Просто ляпнул... - эхом повторил Джинки. - Ляпнул! - Он неожиданно взмахнул руками, чуть не свалив Темина на пол.
- Хен... Ты только не сердись, ладно? Я же не специально...
- Не специально сказал, что не я - любимый хён? Не специально вешался на Блинга? Не специально сказал про меня что-то обидное?
Онью ругался, обижался, негодовал. Темин вдруг расплылся в широкой хитрой улыбке.
- Хёёёён... - Остановив руки Онью, он забрался к тому на колени и обнял за шею. - Хён ревнует?
Онью посмотрел на Темина очень серьёзно и медленно кивнул.
- Ну ты же знаешь, как всё на самом деле... Блингу я никогда не сделаю так.. - лёгкий поцелуй в щёку, - я просто по нему соскучился... - пробирается пальцами в волосы на затылке, - и вот так я ему не сделаю тоже.... - поцелуй, чуть менее лёгкий, в губы. - Прости?
Джинки обнял своё чучело, леконько укусил его за нос и улыбнулся. Ну не в силах он злиться. Вообще. И на своего любимого чертёнка - в частности.

сопле и кавай фарева!))))))


для  {yandere}

Джонгки, АУ, романс. песня F.T.Island-You'll be in my heart

- Ээээ... - Я улыбнулся этой его стадартной растерянности. Он всегда так отводит глаза со своим фирменным "эээ", когда хочет добавку, хочет меня поправить в танце или...
- М? - по скольку Джонг замялся слишком на долго, я даже оторвался от книги.
- Эээ. - Немного более утвердительно. И кивнул ещё. Феерическое создание!
- Ты что-то хочешь?
Он снова кивнул. Потом кинулся доставать из кармана плеер, чуть не выронил его пару раз. Потом, так же смущаясь чёрт знает чего, долго распутывал белые наушники. Я ждал. Смотрел с лёгким интересом, заложив книгу пальцем. Когда наушники были более-мение побеждены, это чудо принялось с удвоенной энергией ковыряться в меню.
- Темин опять слажал? Так я знаю.
Он отрицательно помотал головой.
- Боже!... Я слажал?
- Нет, что ты...
Потратив около минуты на поиски неизвестного трэка, он вдруг сунул плеер в карман, руки туда же, ссутулился и принялся ээээкать.
- Это... Ки? Да. Слушай... - Солнце, летнее, вечернее, дасковое, смешно запуталось в его лохматых волосах. Я утвердительно кивнул. Да, Ки. Да, слушаю. - Пойдёшьсомнойнасвиданиепрямовотсейчас??
Несколько секунд я потратил на переваривание этой словесной каши. Потом, разобравшись, рассмеялся. Потрясающий парень, всё же! Ну чего было так волноваться? Словно я сам не напрашиваюсь постоянно...
Я отложил книгу, кивнул и пошёл в прихожую - одеваться.
~~~
Мы сидим в парке, солнце почти не припекает, просто ласово греет. Он вдруг отпускает мою руку, которую только что боязливо сжал, снова повторяет манипуляции с плеером и протягивает мне один наушник.
Я долго слушаю давно знакомую песню, и пытаюсь услышать в ней то, что хочет сказать Джонг. Он смотрит прямо перед собой, смущённый до смешного, родной такой сейчас, что хоть плачь. Песня заканчивается и он смотрит на меня вопросительно.
- Я... согласен. - Я не смеюсь, потому что он легко может обидеться. Не смеюсь и кладу голову ему на плечо. - Если ты пообещаешь быть чуть смелее.

для  Nancy_Gloria

нежное утро Рейтуков

Я всегда просыпаюсь раньше. И совершенно не важно - во сколько. Просто я не могу, не могу себе позволить не посмотретm? хоть минутку, на него, спящего.
Самое эротичное, что есть в Таканори - сон. Когда он спит, он кажется мне просто верхом эротизма.
У него приоткрыт губы, свежевыбеленные волосы размётаны по тёмно-синей подушке. И ресницы, когда закрыты, кажутся особо пушистыми.
Я люблю в нём всё: его пафос, его постоянное актёрство, агрессию в смеси с детской непосредственностью. Но вот так, когда он не думает ни о чём, когда он рассматривает свои смешные сонные истории, он нравится мне как-то особенно.
- Эй, соня... Соня, пора вставать...
Он фыркает сквозь сон, машет рукой, задевая мне по лицу.
- Спишь, как принцесса, а дерёшься, как гопник. - Я смеюсь и осторожно целую краешек его рта. Он спит, разбудить его не так уж и легко, но он улыбается сквозь сон.
- Ясно.
Я встаю, топаю на кухню, чтобы сварить ему чёрного варева, крепкого и густого, как смола. Он, почему-то, называет это "кофеёк". Возвращаюсь в спальню, а моя зараза посапывает себе, как ни в чём не бывало, обнимает мою подушку, развалившись поперёк кровати.
- Кофеёёёёк... - Ставлю кружку у кровати и забираюсь к нему, обнять. - Така, кот, я тебе кофе сварил. Вкусный, горький... Ну вставай!
Така разлепил один глаз, капризно что-то вякнув. Глубоко вдохнул запах кофе и перевернулся на спину.
- Я люблю тебя. Но ненавижу.
- Ненавидь Аоя, он настоял на утренней репетиции.
Он кивает, старательно смотрит в потолок, чтобы не уснуть снова.
- Я люблю тебя и ненавижу Юу.

Потом мы выбираемся из постели, идём в ванную.
- Почисти мне зубки! - Капризничает, растягивает губы в широкой улыбке.
И я чищу ему зубки, застёгиваю на нём рубашку, причёсываю его волосы.
Мы идём под пасмурным зимнем небом, держимся за руки, потому что плевать мы хотели на весь мир.



для  Irinaki

Дусоб - "Дуджун любит ходить дома полуголым." жанр не указан.

Ёсоб проснулся посреди ночи. Нет, конечно, сложно назвать ночью половину одиннадцатого вечера, уж тем более её серединой, но когда уснул, тогда и ночь.
Так или иначе, Ёсоб проснулся в половине одиннадцатого, долго смотрел на часы и решил разозлиться. Что за чертовщина!!! Ещё час мог бы спать, чего дёрнуло?!
Через минуту, прведённоую лицом в подушку, Ян понял, что, собственно, его разбудило. Кто-то шастал по комнате. Хёнсын спокойненько сопел себе, счастливая сволочь, да и характерное похрапывание Чунхёна давало понять, что рэпер оже вкушает сны. Остальные, вроде, где-то шляются... Еёсо насторожился.
- Дуджунааа.... Чего ты топчешься?
А ведь точно, Лидер тоже сейчас свободен.
- Гуляю. - Тихо отведил Дуджун и продолжил издавать звуки, мешающие спать.
Ёсоб аж подскочил на кровати: вот наглость?
- Ты неумный? - он свесился с кровати, в надежде найти злодея.
Злодей обнаружился тут же, приспокойненько стоящий в ногах яновой кровати, и что-то увлечённо читающий. Он пожал плечами.
Голыми плечами. Дуджун вообще оказался голым. В одном полотенце на бёдрах. И спокойненько себе читает ёсобину мангу.
- Ты... голый. - Еле живой от внезапного смущения, выдал Ёсоб.
- М? - Даже в темноте Ёсоб различил, как блиснули глаза Лидера, когда он посмотрел на младшего. - Я в полотенце.
- Ты неумный и бессовестный.... - пробурчал Ёсоб и завернулся в одеяло с головой, отвернувшись от Юна.
Он правда смутился. Дуджун, конечно, совсем не девочка, но всё равно, как можно вот так, шляться по дому полуголым?!
- И не шуми, у меня ещё есть время на сон. - Времени, конечно, осталось мало, да и уснуть еперь врядли удастся, но надо же поворчать.
Наступила тишина, нарушаемая слишком редким перелистыванием страниц.
- Мог бы спросить, прежде чем брать что-то моё.
- Прости...
И снова тишина. Потом Ёсоб различил елеслышный выдох, какое-о шебуршание и вдруг на него что-то навалилось всем весом, прямо на одеяло.
- Ей!
- Ёсоба... - Дуджун оттянул одеяло у ёсобовой головы и выдохнул в самое ухо. - Можно я займу место на твоей кровати?
- Своей мало?!
- В моей нет тебя...
Ёсоб сглотнул и замер. От Лидера можно ожидать сего угодно, но такого...
- ... и можно взять твой поцелуй? Всего один.
- Ты псих. - буркнул Ёсоб, но, сам не зная, почему, перевернулся на спину.

запись создана: 07.07.2011 в 00:02

@темы: админство, заказники

---

madman

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: Big Bang
бэта:
название: madman
рейтинг: NC-21
пейринг: G-Top.
жанр: порево?^
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: тупо порево. фетишизм, разврат и скверна ^^
статус: закончено
Размер: 1015 слов

разврааат!!))))

Джиён заработался. Джиён давно перепутал день с ночью, верх с низом, "было" с "приснилось". От него остаётся оболочка, тощая и бледная, способная профессионально, качественно, но совершенно машинально "летать по сцене", по выражению ТиОуПи, больше ничего.
Внутри Джиёна остаётся слепой, глухой, немой и не очень сообразительный парень. Джиён таких не любит, но себе он может простить очень многое. Потому что Джиён - это любовь.

Джиён упускает тот момент, когда начинает думать о Сынхёне, когда уходит в ванную после тяжёлого дня. То, чем Джиён занимается в ванной даже нельзя назвать самоудовлетворением: исключительно способ не сдохнуть, никакого наслаждения.
Джиён упускает начало, но быстро втягивается в "игру", ему начинает нравится.

Сначала было достаточно только воспоминаний. Ничего не значащих воспоминаний о Сынхёне, главное чтобы его лицо появлялось перед глазами. Эти мысли помогали кончить быстрее. Потом своё почётное место занимают фантазии. Смелые, наглые, скромные, напуганные. Губа закушена, рука двигается на пределе возможной скорости: главное - сдержать стоны.
Просто фантазий Джиёну становится мало и он, проклиная себя, выползает в ванную, когда Сынхён скрывается в своей спальне и, оглядываясь, как вор, краснея, буквально задыхаясь от стыда - вытягивает из корзины для белья майку Сынхёна, которую он снял меньше часа назад. Майка пахнет одуряюще-хорошо, майка была с Сынхёном на тренировке, она пахнет Сынхёном.
Джиён влетает в свою комнату, кладёт майку на свою голую грудь и ласкает себя медленно, со вкусом. Этого теперь тоже мало, Джиён находит в телефоне трэк топового голоса. Его голос+майка+осознание извращённости=оргазм.
Топ такой сладкий, чужой, чаще всего надменный и гордый - Джиён возбуждается от этой дистанцированности дико. Настоящий Топ работает не меньше Джиёна, они видятся крайне редко, от этого фантазии становятся всё более реалистичными. Топ приходит в его комнату и заставляет встать на колени; на Топе военная форма; у Топа холодная усмешка и по-детски любопытные глаза... Джиён сходит с ума, мастурбация даёт настоящий кайф и стыду не остаётся места: только похоть и отвращение к себе. Джиён думает - как так можно?! Джиён думает - это клиника. Джиён трогает себя грубо, отрывисто и думает "да, да, детка, ещё!". Ему хорошо в своих руках. ему чертовски хорошо.
Джиён выдумывает себе болезнь, говорит "всё хорошо, сейчас продолжим, я только умоюсь". Джиён выдумывает себе болезнь, потому что Сынхён в его мечтах становится смелее, сажает Джиёна себе на колени, голого, горячего, нервного и чувствительного, как сто тысяч эрогенных зон. Сам Сынхён всегда одет, застёгнут на все концертные пуговички, и только одна прядочка, иногда, выбивается из идеальной укладки.
Cst[`y позволяет Джиёну многое, с интересом наблюдает, как Джиён себя трогает тут и там, стонет на верхних нотах, выгибаясь прижимает бёдра к сынхёновому животу, царапает свои соски, плечи, руки, умоляет бессвязно. Сынхёну нравится, он улыбается, спокойно и нагло. Потому что Джиён - его. Джиён его, сынхёнов, чёрт подери, да! И как же это сладко - быть чужим, не своим, быть его до последней капельки пота!...
После такого он спит крепко, приятно и всегда высыпается.

Джиён не упускает, хорошо запоминает тот момент, в котором в первый раз хочет Топа вовнутрь. Хотеть Топа в себя, глубоко, жарко, долго и сильно. Джиён пугается себя самого, мечты становятся разнообразней. До судорог в напряжённых пальцах Джиён сжимает свой напряжённый член и представляет Топа в постели с женщинами. Все, как одна, стройные, длинноногие куколки. Представляет, как Топ запрещает снимать туфли, он же фанат ног. Джиён думает, что его ноги тоже ничего. Джиён думает, что хочет быть сынхёновой девочкой.
После концерта Джиён залетает в свой номер, раздевается и ложится на живот. Под щекой - перчатка Сынхёна. Джиён думает одеть её.
Он встаёт на четвереньки, щёки пылают, уши закладывает голос Сынхёна из динамика телефона.
Он трогает себя немного неуверенно, он не знает, как понравится тому Сынхёну, которого он уже воображает. Это длится недолго: уже скоро Джиён плачет, хнычет, стонет, умоляет и требует, извивается до боли в спине - одной рукой упирается в кровать, другой - ласкает себя резкими, нетерпеливыми движениями. Голова кружится, ему жарко, он влажный и липкий. Возбуждённый до предела. Он прогибается под своим воображением.

Сынхёну нравится на него смотреть. Нравится сознавать, что Великий Лидер Квон так страстно и стыдно дрочит, с его именем на покусанных губах. Сынхён улыбается, опираясь плечом о стену. Дверь он хорошо закрыл.
Джиён уже стонет в голос, имя "Сынхён" срывается с его губ сипло и безостановочно. Он ощущает себя единой горячей точкой, его воображение трахает его цинично, без привычного восхищения и это так хорошо.
Сынхён одет полностью, застёгнут на все концертные пуговицы, под горло. Не хватает только одной перчатки. Он наслаждается зрелищем ещё минуту. Потом подходит и просто садится на кровать.
Джиён замирает, открывает напуганные глаза, сглатывает. Он ничерта не соображает. Для него Сынхён, в его спальне, одетый и такой стеклобетонный - Сынхён из фантазий, тот, кому он сам принадлежит, как одежда или шлюха.
Сынхён протягивает руку, его глаза улыбаются тепло и детско, а лицо каменное. Он кладёт руку Джиёну на затылок и тянет к себе.
Джиён послушно заползает к нему на колени, прогибается, трогает себя тут и там, двигает бёдрами как шальной, жмурится, прячет стоны в закусанную ладонь. Сынхён аккуратно придёрживает его за задницу, не выдаёт в себе живого существа.
- Можешь трахать меня как хочешь... как хочешь... только дай мне кончить...
Джиён унижается дальше некуда, ноет, требует, кусает, но только свою ладонь. Ласкает себя нервно, быстро и влажно. Сынхён кивает с коротким "м", ему нравится. Когда Джиён начинает биться совсем сильно, уже не соображая ничерта, он перехватывает его руки, заводит ему за спину и одной рукой фиксирует так. Джиён распахивает глаза, сейчас он готов унизиться ещё больше, как угодно, лишь бы продолжить. Сынхён вздёргивает бровь в непоймикакой усмешке, кладёт руку на его напряжённый член и двигает ею быстро. Пара минут и Джиён, путаясь в криках, сиплых выдохах, стонах и просьбах, кончает, скатываясь на кровать. Ему нечем дышать, его трясёт. Джиён всё ещё не понимает, что произошло.
Сынхён встаёт, с искренним любопытством оглядывает безнадёжно испорченный костюм. Потом так же долго разглядывает Джиёна, лежащего на животе в какой-то блаженной коме.
- Туфли. Этим ногам необходимы туфли.
Он проводит пальцем по икре Джиёна, от чего тот вздрагивает, как от холода. И выходит.

Джиён приходит в себя через час, медленно садится, даёт себе пощёчину. Слабую. Потому что себе он может простить практически всё.
И открывает ноутбук.
- Туфли, так туфли, оппа.

OWARI

@темы: OOC, G-TOP, NC-21

---

тишина

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: Big Bang
бэта: ---------------
название: — тишина
рейтинг: нету
пейринг: G-Top.
жанр: Romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: виньеточка. POV GD. OOC all the time!
статус: закончено
Размер: 684 слова

я люблю тишину

После концертов, как на дежурство, дружно топаем на afterparty. На них я шумный, мегапафосный идиот. Я и есть идиот. Мегапафосный. Неоновые вспышки, костюм от лучших дизайнеров, дорогой до чёртиков и неряшливый так же. Дорогой алкоголь, дорогие (читай: самые доступные) девочки: всё, как положено.
После afterparty я люблю побыть один. Покурить в темноте. Желательна темнота, такая, что решительно нет разницы, открыты глаза или нет. И никаких звуков. Мёртвая тишина, только сигарета тлеет и мышцы ноют, ноют... не выношу нытья. Но в такие вот моменты - приятно даже. Иногда, в такой вот темноте, после пары лишних стопок, хочется хотеть себя пожалеть. За зверский график, сорванное горло, бессонницу, истончившиеся нервы... За тишину эту. За вот ту ужасную, давящую тишину первой минуты, когда уходишь со сцены. Когда она наваливается, чувствуешь себя глухим, словно на дне океана. Только не жалеется.
Лениво, как цирковые тигры, ворочаются мысли о том, что и как можно было сделать иначе, и непременно сделаем в следующий раз. И плевать, что этот самый "раз" случится послезавтра, свет поменять просто нереально... но за что им деньги платят...

После afterparty я люблю просыпаться один, в этой своей прокуренной тишине, в кресле с затёкшей шеей, с чётким ощущением песка в глазах и горле. Голова разламывается на материки и острова, руки дрожат и очень приятно ненавидеть весь мир.

Я умею злиться сотней способов. У меня сотни ядовитых ухмылок, миллион придирок, десятки способов поставить на место, унизить, обидеть, указать на ошибки. Я умею быть злым, стервозным, наглым, надменным и жестоким. Особенно многоцветна моя жестокость. Я умею отворачивать от себя людей, умею подчинять, ставить в тупик и на колени. я действительно умею получать от этого удовольствие. Мне нравится подчинять всё и вся себе, строить, кромсать, давить под привычный формат.
Я умею ненавидеть, я всегда найду нужный прищур, позу, слово, взгляд, жест, чтобы причинить боль.

Я не знаю, как показать любовь. Я не умею давать нежность, показывать заботу, страх за, я не знаю, как дать понять, что я беспокоюсь.
Я не знаю, как показывать любовь. Я не умею её отдавать. Чтобы Тот Самый Человек просто знал, что я могу быть не злым, заносчивым засранцем. Что я могу быть другим.
Я не могу говорить про нежность. Я не знаю, как отдать своё тепло, особенно ему. Тому Самому Ему, из-за которого я не могу спать. Сплю, конечно, через силу, как лекарство в больнице, спасение от переутомления. Я просто не могу подойти к нему без хоть малейшей колкости, просто узнать, как дела.
Я не знаю, как показать все эти чувства. Я не умею.

Только целовать.

Вот так: Он спит, Он измотался. На Него навалилось, у Него съёмки, шоу и интервью, он уставший, спит с удовольствием. Словно вино многолетнее смакует. И не знает же, сволочь, что мне сложнее. У меня Его съёмки, шоу и интервью, свои съёмки и концерты... а ещё беспокойство, тоска и нежность. Целовать. Вот так: между полночью и рассветом, пока темнота напоминает ту, мной прокуренную, забраться в Его спальню, наклониться, уперевшись ладонями в подушку. Руки тогда становятся похожи на лапки кузнечика. И поцеловать.
- Только спи. Не смей просыпаться, не смей, мне нужно вот так.
И я сам свой голос не узнаю, себя не узнаю.
Но мне нужно именно так. Чтобы Он спал, пусть хоть притворяется. Чтобы уворовать, не выдать себя, измученного теплом и нежностью. Поцеловать, совсем не боязливо - я давно разучился бояться себя.

Со временем это входит в привычку, тишина после тусовок становится более необходимой, локти и плечи приятно ноют от еженощных выгибаний над Его головой. Теперь это нытьё становится привычным и дарит тепло. Словно подтверждает мою причастность к Его миру.

Очередная инъекция сна после тяжёлого дня, бесконечного, полного придирок к покрою бытия. Очередная доза отдыха, не приносящего отдохновения, нещадно прерывается, лопается, разламывается на материки и острова Его голосом.
- Спи. Не смей просыпаться, не смей. Мне нужно вот так.
Его голос сухой, потёртый, как старая любимая толстовка, низкий и сонный. Он целует, я делаю вид, что сплю. Он ведь выполнял каждую мою просьбу.
Мне немного страшно, очень остро и хочется кричать. Хочется бить Его кулаками в грудь, злиться, кусаться и царапаться: зачем так мучил?! Почему не сказал?!
Я сам просил.
В конце концов, может не я один не умею показывать любовь.


OWARI

@темы: K-Pop, OOC, vingette, G-TOP, графоманство, Romance, POV

---

нет названия

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: 2PM
бэта: пока нет
название: нету)
рейтинг: PG-15
персонажи: ЧанХо
жанр: AU, romance,
из цикла "ChanHo World"
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: АУ, как всегда. ООС, конечно, моё всё. отношение товарища  aphelia_vi_yong вдохновило)
статус: закончено
Размер: 910 слов

ня, чо уж)

Я проснулся посреди ночи. Не люблю, когда так. Потому что уснуть больше не удастся, это точно. Завтра выходной - это хорошо. Чуно спит - это плохо.
- Просыпайся... - Приходится шептать еле слышно, всё же мы не вдвоём живём. - Чуно, детка, просыпайся.
Я знаю, что он ненавидит, когда я говорю "детка", он не разрешает мне к нему приставать, когда мы не вдвоём. И плевать ему, что спящий Вуён - это отсутствующий Вуён.
- Ну пожалуйста... Ну мне очень хочется...
Я получил слабый, сонный пинок локтём в грудь, Чуно что-то промямлил и снова уснул.
- Дееетка... Дееетка... Укушу!
Он просыпается весь, резко поворачивается ко мне и в темноте его глаза блестят, как у демона.
- С ума сошёл? Ночь на дворе, Вуёна спит, я тоже спал! Хочется? Так сходи в ванную! - Он шипит, почти на ультразвуке. Я думаю, что от такого звука мёртвые в могилах просыпаться должны, не то что Вуён.
- Я не хочу в ванную, когда у меня под боком живой и тёплый ты.
Он ухмыляется, коротко целует, но тут же отталкивает мою руку. чёрт, я даже до завязок на штанах не добрался!
- Перестань...
- Не перестану... Я не перестану...
- Ну отстань!..
- Нееет!
Это похоже на комедийный сериал с участием жёнушки-недотроги. Ещё и трагичным шёпотом.
- Чан, я не буду заниматься любовью, когда... мы не одни!
- Он же спит, как убитый! Слышишь, как сопит?
Мы синхронно прислушались. Сопит, весьма громко. Я решил, что доказательство достаточно веское и снова продолжил атаковать его штаны.
- Хван, я тебе руки оторву.
- Потом сам плакать будешь.
Я его знаю, это может продолжаться бесконечно. По этому я перестал нападать, осторожненько и, как бы ненавязчиво, поцеловал его шею. Он замер, он заводится ужасно быстро. Я знаю, где и как нужно прикоснуться, непременно нежно и ласково, чтобы его "отвали" и "нет не нет" больше напоминали "ещё" и "да да да". Но, всё же, он ужасно бережёт нервы друга. мне лично плевать. Хотя бы потому, что Вуёну самому плевать. его такой ерундой не смутишь.
- Хвааан... - Умоляюще. Уже и не понять, чего он просит.
- Поцелуй меня, ну.
Он медлит и вдруг чуть до потолка не подпрыгивает.
Потому что снизу разадётся бодренькое шуршание, зевок и слышно, как Вуёна выбирается из своего гнезда.
- Ох, как потусить-то охота!.. - Тихо, словно самому себе, докладывает Джанг. - Пойти, что ли, в клуб...
Он красноречиво тыкает кнопочки на телефоне, удовлетворённо хмыкает и принимается одеваться. У меня сердце в груди рвётся от любви к этому парню! Хочется впрыгнуть вниз и обнять его. Но спектакль есть спектакль, Вуёна идёт тусить, а мы спим, как ангелочки.
Чуно смотрит на меня во все глаза, с укоризной и зажимает себе рот рукой.
Минут через пять Вуёна растворяется в ночи.
- Тебе не стыдно?
- Неа. Нисколечко. Иди ко мне.
- Ну вот хрен тебе. Выгнал человека посреди ночи. - Иногда он просто обожает бурчать, как бабка.
- Слушай... - Теперь можно поцеловать сильнее, куда-то в район ключицы. - Если сейчас ты просто ляжешь спать, то получится, что он зря ушёл, не так ли?
Я не стал ждать очередной тирады, спустился вниз и сел на стол. Да, да, я - наглый, наглый, наглый.
- Иди ко мне, а? Не будь девочкой... детка.
Он молчит пару секунд, потом спрыгивает с кровати и в пару шагов оказывается вплотную ко мне. Смотрит, уже улыбается, обнимает за талию.
- В смысле - быть мальчиком?
Господи, да заткнись ты уже!

Он никогда не стонет, ну разве что тихонько и совсем редко, отрывисто. И всегда кусает губы. И вцепляется в меня с такой силой, что у меня потом синяки. Хотя не сказал бы, что я против. Совсем не.
У нас уходит часа полтора, ему, всё же, очень нужна нежность. Потом мы идём в душ, собираем шмотки, разбросанные по полу.
- Дет...
- Убью.
- Чуно, я...
- Что, хочешь жрать?
Киваю, для проформы нацепив виноватое лицо. Чуно картинно вздыхает, накидывает мою рубашку и идёт на кухню.
- Только оденься.
Я одеваю какую-то худи, разваливаюсь на полу, раскинув руки. Мне нравится. мне нравится, что после секса он непременно шастает в моей рубашке - это традиция. Мне нравится его сдержанность, мне нравится, что он потакает моим идиотским капризам, ужасно вкусно готовит, любит меня и так легко заводится.
Мы сидим на полу посреди комнаты, горит ночник, пьём его чёртов чёрный чай. Дверь открывается и комнату заполняет запах клуба. Ну такой, специфический. Вуён уставший, довольный и, кажется, совсем чуточку пьяный.
- О!... Чего не спите? - Потом он, кажется, вспоминает, с чего пошёл тусовать. - Ясно, пожрать решили. - Он улыбается, он почти всегда улыбается. Именно по этому с ним так легко иметь дело. - Чуно, а для меня чего осталось?
- Ага. Я сделал рыбу.
- Посреди ночи?
Чуно красноречиво кивнул на меня, типа "с этим - приходится". Вуён понимающе вздохнул и потопал в душ.
- Я люблю этого парня.

Потом мы слушаем неровное пение из душа, Джанг сам с собой хихикает, вода плещется угрожающе, но я думаю, что каждый имеет право веселиться, как хочется. Мне хочется спать, Чуно уже зевает во всю.
- Пошли. Он поест сам, я уверен.
Мы забираемся на нашу кровать, я обнимаю Чуно со спины и забираюсь руками под рубашку.
- Хван Чансон! Сколько можно?!
- Ну... Пока Вуён в душе плещется... м?
- Ты ужасен...
- Не не не, ребят, я натусовался по самое не хочу. Так что отбой.
Чуно рассмеялся, на всякий случай пнул меня в плечо и завернулся в своё одеяло.
Я уснул довольный, под мерное чавканье от Вуёна.


OWARI

@темы: OOC, зарисовка, Romance, "ChanHo World", AU, PG

---

Сказочка для Такеши (зимняя)

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: MUCC
бэта: нету
название: Сказочка для Такеши (зимняя)
жанр: сказка
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: сказка. просто я сто лет не дарил братишке Сказку. все творения мои, которые топчет славный мальчик Юккэ принадлежат братишке безраздельно.
оправдание для Такеши:
прости, что так давно не писал тебе сказок. сегодня что-то накатило. я очень тебя люблю.
размер: 1340 слов
посвящение:  -oremango

да простит меня Великая Страна Япония, Японский Император и PSC. *дважды хлопнул в ладошки*

сказочка

Он идёт по мостовой, перескакивая с камушка на камушек, выбирая только сине-зелёные: матовые и прозрачные. Ему весело, легко и очень хочется сладкого.
Он держит руки в карманах широчущих штанов по колено, на штанах изумрудный поясок и иногда ему приходится перепрыгивать сразу по пять жёлтых и красных камней.

Лис бредёт ему на встречу, задумчивый и даже смурной. Он весело машет ему рукой, расплываясь в самой глупой из улыбок. Лис тихонько фыркает, в прочем, беззлобно - он слишком увлечён мыслями.
Они проходят тёплый зимний город насквозь, Лис немного подавлен, чего на памяти Юккэ не случалось никогда.
- Ты чего?...
- Мне не нравится, когда на меня сваливаются незнакомые дети. Мне с тобой бы разобраться.
В этом "с тобой бы разобраться" сквозит исключительно Лисья смесь братской нежности и высокомерного недовольства. Он резко ударил воздух обоими мощными хвостами и, кажется, на этом успокоился.
- Какие такие дети? - Юккэ наклоняется, чтобы заглянуть в острую хитрую морду, не сбавляя шага.
- Лисята. Два безумных, лохматых, шумных лисёнка. Свалились мне на голову. Говорят, что пришли из Хрустальных Гор.
- Ну раз так... - тянет Юккэ, - ты должен их научить чему-нибудь славному, да и отпустить. Лисам доставучие наставники без надобности, да?
Лис думает о своём, морщит нос и смешно дёргает ушами.
- Ты непременно влюбишься в них, дашь им дурацкие имена и они не смогут стать волшебными.
Ингода Лис говорит с Юккэ, как с человеком. Сердится. Юккэ немного думает, обидеться ли, принимает отрицательное решение и треплет его между ушей.
- Дам. Непременно. Такая уж у меня слабость. - Он легонько смеётся. - А потом мы их пристроим..
- Куда, интересно, ты денешь двух Лисят?
Были бы у Лиса брови, он бы сейчас одну бы очень красноречиво вскинул. Юккэ вспоминает тот день, когда Лис ненадолго стал человеком и был очень смешным. Он хихикает и беззаботно пожимает плечами.
- Куда-нибудь.

Они идут по окраине города, снег сыплет тёплой крошкой и оставляет на багряной шерсти искристые капельки. Они молчат о разных Интересных Штуках, кружат в свободном направлении. Лис молчит теперь немного громче, хмурится и останавливается.
- Давай, выдумывай имена этим бесятам.
Юккэ замирает, прислушиваясь. Сейчас вот точно-точно произойдёт маленькое Чудо. И действительно, вскоре он слышит приглушённый лай, бестолковый и радостный, топот, тык и визги. Юккэ всматривается в горизонт и различает две суетливые точки. За минуту точки превращаются в два невообразимо гомонящих комка светло-медной шерсти. Лисята, и в правду очень лохматые, у одного ухо порвано, глаза синие, как васильки. Они, словно на стену, напарываются на взгляд Лиса и замолкают, притихают, уши к затылкам жмут.
- Ну вот, - вздыхает Лис, - вот тебе мой "подарочек" Хрустальных Гор. Чему их учить - ума не приложу.
Юккэ рассматривает притихших детей. Дети красивые до мурашек, совсем маленькие ещё, едва Юккэ до колена достают. И у каждого по одному лоснящемуся хвосту. Юккэ такое зрелище кажется неестественным - вот как к Лису привык. Дети смотрят на Юккэ весело, вопросительно и нагло. У второго глаза злолтые-золотые. Юккэ смеётся внезапной идее.
- Ну что? Приятно познакомится, мистер Сойер, - он поклонился тому, что красовался драным ухом, - мистер Финн.
Лисята совершенно синхронно склоняют головы набок, не понимают.
- Что за ерунда? Это разве имена? - Негодует Лис.
- Но им нравится. Да, Гекельберри? - Он гладит тёплую, как парное молоко, холку златоглазого.
Лисёнок неожиданно мурлыкает, как кошка и легонько кусает Юккэ за руку.
- Им нравится.
- Никогда не понимал этой страсти к названиям.
Лис выдыхает картинно и спокойненько идёт дальше. Лисята было начали новую драку, но Лис на них цикнул и они послушно пошли следом. Хорошие лисята.

Они проходят город насквозь теперь в ином направлении. Юккэ держит руки за спиной, на штанах изумрудный поясок, безрукавка оторочена белым мехом и сапожки такие мягкие, что мурчать охота.
Они останавливаются у невысокого забора, изукрашенного узорами из облаков и драконов. Лисята принюхиваются, Лис смотрит с интересом. В заборе открыта ажурная калитка. Через крохотный садик они видят открытую террасу.
На террасе, на шёлковой подушке, сидит мальчик лет двенадцати. На нём классическое кимоно персикового цвета в серых карпах. Его волосы, чёрные, как лисьи зрачки, убраны в хвост на макушке и прядки, стеклянными волнами, лежат на плечах. Мальчик, красивый до оторопи, спокойный и какой-то Вечный, играет на кото. Его пальцы словно живут сами по себе, перебирают тугие струны. Острый щипок дёргает, извлекая самые волшебные звуки, из тех, что слышал Юккэ. У мальчика тонкие брови в разлёт, а глаза по форме до ужаса напоминают лисьи. Он сидит недвижим, только пальцы по грифу порхают.
Рядом с террасой растёт сакура, с неё облетают белоснежные хлопья, в ритме невыразимой музыки.
- О! До кого мы дошли! - Коротко смеётся Лис. Мальчик не обращает на него внимания.
Юккэ вдруг понимает, что "лепестки" летят не вниз, а вверх, ровным потоком и разлетаются во все стороны света.
- Зима-сан. - Лис коротко, но очень церемонно кланяется.
"Вот как" - думает Юккэ.
Зима открывает свои миндалевидные глаза, чёрные, как его волосы, с голубыми зрачками. Секунду медлит, потом приветливо улыбается. Перестаёт играть и снег с сакуры перестаёт кружиться в воздухе - медленно опадает на землю.
- Здравствуй, Лис.
Его голос звонкий, тихий и совсем не холодный. Он смотрит на Юккэ и улыбается теперь вопросительно.
- Мой друг, - представляет Лис и Юккэ догадывается поклониться, - был Человеком. Славный парень.
Зима благосклонно кивает, два крохотных серебристых бубенца в его причёске мелодично позвякивают.

Они пьют зелёный чай из прозрачных пиал, устроившись на прохладных подушках, Зима снова играет на своём кото и Юккэ любуется снегопадом. Ему так нравится, то, как на самом деле всё происходит.
- Что это за детей ты привёл? - Спрашивает Зима и косится на замерших в благоговейном трепете лисят.
Лис рассказывает историю этих детей и жалуется, что не знает, куда их деть.
- Я знаю твою неприязнь к именам. - Зима улыбается. Юккэ чувствует, что этот мальчик вызывает в Лисе оторопь. Восторженную оторопь. Юккэ удивляется этому открытию.
- Но у этого мальчишки, - Юккэ почти краснеет, - к этим самым именам неискоренимая страсть. Он уже их обозвал.
Зима вопросительно и царственно склоняет голову набок, легонько улыбаясь. Он поглаживает струны своего снежного кото и ждёт, что Юккэ скажет.
- Этот... - ему приходится прокашляться, - который с синими глазами - Томас Сойер. А его брат - Гекельберри Финн.
Зима неожиданно рассыпается звонким, детским, искренним смехом. Колокольчики звенят мелодично.
- Любишь сказки?
Юккэ окончательно теряется и только кивает.
- Замечательные имена. Просто прекрасные. Лис. - в секунду Зима становится серьёзным и собранным. - Ты позволишь мне опекать этих детей? Мне давно были нужны помощники. Тем более я знаю, что из Лисов выходят самые изысканные собеседники.
"Видимо, мой Лис - исключение" - едва сдерживая ухмылку, думает Юккэ. Лис тем временем кланяется, уперев лапы в колени, и снова дёргает ушами.
- Ты не прав, мальчик. - Ласково говорит Зима, заглядывая ему в самое нутро, - Просто Лисы умеют находить язык со всеми и быть комфортным собеседником для тех, кто им дорог. Не так ли? - Этот восхитительный юноша снова смотрит на Лиса. Тот коротко кивает.
- Я буду Вам очень благодарен, если Вы решитесь взять на себя мои обязанности по воспитанию этих детей.
- Вот и славно! - Зима хлопает в ладоши и лисята тут же, уютными комками, устраиваются у его ног. - Ещё чаю?

Они сидят в гостях у Зимы до самого заката, блёклого по-зимнему и уютного, едят сладости, Юккэ слушает и поражается, на сколько утончённы и легки речи Лиса в этот день. Потом он треплет за уши лисят, желает им хорошо учиться и Зима провожает их до калитки.

- Я и не думал, что Зима такой красивый ребёнок.
- Ты много о чём не думал. - Лис смеётся и неожиданно тыкается носом Юккэ в щёку. - А ты всё равно мой Лучший Друг. Хоть и бестолковый.
Юккэ молчит, прячет руки в карманы и думает, что глаза Лиса точно такого же цвета, как поясок на его штанах.
- Имена какие-то глупые... - Задумчиво тянет он.
- Как и всё, что ты делаешь. Глупое, смешное даже, но очень твоё. Им и вправду идёт. Зима-сан не стал бы врать.
Юккэ улыбается немного горделиво. Они идут под лёгкой дымкой снега, идут через свой тихий город и подумывают зайти в тот трактирчик, где по вечерам играют в Го.


OWARI

@темы: сказка, MUCC, зарисовка, Сказочка для Такеши, J-Rock, AU

---

о друге

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: 2PM
бэта: пока нет
название: о друге
рейтинг: нету
персонажи: Чуно\Вуён
жанр: AU, Bromance
из цикла "ChanHo World"
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: АУ, как всегда. ООС, конечно, моё всё. просто зарисовочка о Лучших Друзьях.
статус: закончено
Размер: 948слов

славно

Я упёрся руками в колени и постарался отдышаться.
- Что стряслось??
Он написал мне смс пятнадцать минут назад, до этого парка с детской площадкой от нашего дома минут двадцать быстрым шагом. А я уже тут.
Вуён висит вниз головой, зацепившись ногами за турникет, безвольно опустив руки и смотрит в даль.
- Мне плохо.
- Конечно, плохо! - я, на всякий случай, ткнул его пальцем в живот, - у тебя уже мозги с кровью перемешались.
- Мне плохо.
Ясно. Дело пахнет Душевным Разговором. Раз уж он на стандартные колкости не отвечает.
- Слезать будешь?
- Мне плохо. - Немного более твёрдо.

Я сел на землю, оперевшись спиной о шест турника. Молчим. Надо подождать - если я стану задавать вопросы, вообще от него ни словечка не добьюсь, знаю я его.
- Паршиво мне.
- М. - киваю. - Это я вижу.
Он вздохнул, хмыкнул и спустился со своего "насеста". Уселся рядом.
- Курить хочу. Сил нет. И сигарет нет.
Я улыбнулся. Порылся в сумке и протянул ему полупустую, помятую пачку его сигарет. Жизнь с этими идиотами научила меня всегда носить с собой: их сигареты, зажигалки, чего перекусить, шоколад, влажные салфетки и обезболивающее.
- Зажигалка есть, надеюсь? А то мои запасы Чан извёл.
Он коротко улыбнулся, весьма криво. Принялся дымить.
Как это ни странно я, человек не курящий, просто обожаю запах сигарет. Особенно вуёновых. Чансон курит слишком тяжёлые.
Снова молчим. Тишина забивается его размеренными затяжками и больше не кажется такой гнетущей.
Вуён крутит в пальцах окурок, я думаю о том, что салфетки у меня нынче без запаха и его руки теперь будут пахнуть неприятно до самого дома.
- Знаешь... Мне, наверное, просто нужно влюбиться.
Кошусь на него и осторожно улыбаюсь. Так это на него похоже и не похоже одновременно.
- Влюбись.
- Не тупи.
- а чем тебя Шиён не устраивает? Вы и так проводите вместе времени, как...
- Шиён - друг.
Сказал, как отрезал. Бывает у него такое. Что сразу чувствуешь себя малолетним дураком, не люблю это чувство.
- Я вот думаю... - всего миг - и нет этого взрослого, строгого зануды. Снова мой лучший друг, немного дурак и немного лучший парень во вселенной. - может мне с Джес переспать? Она же хочет...
Джес - это девушка из его группы, американка с кукольной фигурой и совершенно американскими манерами. Постоянно вокруг Вуёна вьётся, соблазнить пытается. Дурочка. Словно его таким проймёшь. Хотя откуда ей знать.
- потом сам себе локти по колено отгрызёшь.
- отгрызу. - кивает - Ненавижу секс без обязательств!
Я чуть не смеюсь: серьёзный такой, глаза праведным огнём горят, весь - верность и надёжность.
- Вот и не забивай голову ерундой.
- Но тебе-то хорошо! Ты сам влюблён, как ни один из идиотов а Истории не был влюблён! - он изображает подавленность и лезет за новой сигаретой.
Я не отвечаю. Чего тут ответишь? Ну да, влюблён. Хорошо мне.
- Слушай... - я вдыхаю последний глоток никотина от этой его сигареты, быстренько смиряюсь с ролью заядлого курильщика, даром что пассивного. - А помнишь, как мы, до поступления ещё... послушай, а мы же тогда в первый раз вдвоём напились!
Я улыбаюсь до ушей, сажусь на корточки и смотрю в небо. Оно грязно-синее, с мутными облаками, а фонари - жёлтые. Лето. И пахнет августом, поздним ужином и сигаретами. Хорошо.
- мы с тобой напились в хлам, в каком-то клубе...
- ага. Хотели девчонок склеить. - он тоже мечтательно уставился в небо. - Девочки были почти мои, но ты , конечно, всё испортил.
- Вообще-то, это ты уснул за барной стойкой, пока на грудь блондинки пялился.
Вспоминая этот эпизод, я решительно не могу не смеяться. Кому рассказать - не поверят. Парень, слегка подвыпивший, но очень крепкий на вид, клеит девушек. Зовёт домой, обещает вино, мультики и небо в алмазах. Потом выпивает стопку, медленно кладёт голову на барную стойку и начинает храпеть!
- Ну да! А кто покраснел. как школьник и смылся, когда дама с декольте пыталась его поцеловать? - Вуён уже веселится от души, забыл, что ему плохо. Ради чего я этот разговор и затеял. - Хей! Я был школьником месяц назад к тому моменту! И вообще, оба хороши! Слушай, а кто нас тогда до дома вёз? Я же помню какую-то раздолбаную машину, совсем незнакомую... И в какой дом нас везли?...
Вуён задумался, словно не замечая, прикурил новую сигарет, улыбается в пустоту.
- Точно! Точно... Такой странный парень! Ещё постоянно трепал, что он... индийский барон... тайский принц... Точно, да, Принц! Вроде правда тайский - по крайней мере говорил он плохо.
- Нам тогда всё было плохо. - Я хихикнул, вспоминая добросердечного парня, решившего бескорыстно нам помочь. - Помню только, что он смешной был очень. И был бы я немного трезвее...
- а хорошо, что не был, да? Вышло бы некрасиво.
- Но в целом было весело.
Вуён кивнул, помолчал немного. Затушил недокуренную сигарету в песке. Встал, потянулся, протянул мне руку.
- Пошли домой. Я закажу тебе ужин, за всё хорошее.
- Ты закажешь четыре ужина. при чём только один, боюсь, достанется нам с тобой. - Я сделал вид, что очень несчастен от этого факта, поднялся, полный мировой скорби.
- Да, Джульетта тебе досталась прожорливая!
К слову сказать, Вуён - единственный парень, кому можно стебать Чансона вот так, и не получить за это.
- Что меня поражает, так это... - Этот паршивец предусмотрительно отошёл на пару шагов и понизил голос почти до шёпота, - то, что ест он, а попа растёт у тебя.

Мы бежали до самого дома, орали какую-то ерунду, ржали до боли в рёбрах. Пришлось долго объяснять нашему младшему, что мы, нет-нет, не сошли с ума и не пили ни граммулечки.
Просто мы с Вуёном - действительно лучшие друзья. Вот и всё.

OWARI

@темы: K-Pop, 2PM, bromance

---

придурок

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: 2PM
бэта: Tae Guk Gi
название: придурок
рейтинг: PG-13 за гомосекс)
пейринг: Чансон\Чуно
жанр: AU, romance, angst
из цикла "ChanHo World"
Дисклеймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: АУ, как всегда. ООС, конечно, моё всё. попытка ангста. всё, как всегда, я себе не изменяю.
статус: закончено
Размер: 1848 слов


... Эх... Я даже не знаю, с чего начать. А начать просто необходимо, необходимо мне самому. Иначе моя голова просто лопнет.

Я долго пытался это пережить, и я пережил. Я сильный, я молодец. За что я тогда действительно благодарил Небеса - за то, что всё это стряслось уже после окончания института. Это означало одно - мы не вынуждены были находиться вместе.

Обо всём по порядку.
Хван Чансон - самый внезапный парень на свете. Он появился в моей жизни внезапно, влюбил меня в себя, влюбился сам, согласился, приучил меня к нежности, приучил меня быть зависимым - всё внезапно. Он всегда неожиданно начинал смеяться, требовать еды или секса. И это придавало особого... шарма. С ним всегда было как на вулкане. Было. В том-то всё и дело. В том-то всё и дело.
На последнем курсе в моей группе появились две девушки. Кореянки, только-только вернувшиеся из Японии. Очаровательные сёстры-близняшки. С ними оказалось легко и совсем ненапряжно. Словно и не с девушками вовсе. Они обе были такими... пацанками. По вечерам мы ходили пить в ближайший бар, смеялись, постоянно нарывались на какие-то весёлые неприятности. С ними было, правда, хорошо. Я так и до сих пор думаю. Говорю же - сущие пацаны.
Нам с Чансоном нравилось наблюдать за ними, совершенно одинаковыми. Только Ай, старшая, была немного серьёзнее, а Юи - легче на подъём. Но отличить их внешне было совершенно невозможно. Понятно, что поэтому мы пережили не одно забавное приключение. Нас было шестеро, мы стали почти семьёй. Постоянно друг друга подкалывали, но никогда не ссорились. Юи была весьма остра на язык, от чего мои уши частенько начинали пылать, но за один взгляд Чансона, чуть насмешливый и очень поддерживающий - я был готов терпеть и не такое.
Теперь мне нравится вспоминать эту часть своей студенческой жизни.
Сейчас, вот именно сейчас, когда голова Ай покоится на моём плече, она спит, она устала на работе. У неё медные волосы, тугие локоны почти до талии. Она всё так же неотличима от Юи. Она... она моя родная, очень нежная. Теперь я понимаю, что ощущение лёгкой тяжести её головы на моём плече намного комфортней, чем воспоминание о том, как я сам засыпал, прижавшись щекой к его груди. Теперь я даже благодарен тому, что произошло.

Но было больно. Было больно зверски, нетерпимо просто. Потому что Чансон всегда был ужасно внезапным.
Однажды, придя в нашу съёмную квартирку - двухкомнатную конуру на окраине города - я открыл дверь в нашу с ним комнату. Я вернулся с ночной смены, немного задержался. Я был уставшим, немного злым и очень хотел к нему под одеяло.
Под его одеялом мне места не было. В первые секунды я замер, восхищаясь красотой картины, исключительно визуальной красотой. Всё же, такие же, как у сестры, тёмно-рыжие кудри Юи потрясающе сочетались с цветом кожи его обнажённой груди.
А потом оцепенение спало.
Я медленно развернулся, поскрёбся в комнату к Вуёну. Он был один, воздух многозначительно пах перегаром. Я просто забрался в его кровать, не раздеваясь, обнял его и отрубился. Мне было необходимо человеческое тепло. И ещё - наркоз. Убийственный, хотя бы на время.
- Только ничего не говори, хорошо?
Вуён и не говорил. Просто вышел, видимо, на разведку, вернулся и обнял меня.

Потом я плакал. Долго, муторно и молча. Вуён ничего не говорил, просто был рядом.

А потом я понял, что поговорить необходимо.
Всё очень просто. Он влюбился, крайне внезапно, он хотел её последние недели, он не хотел меня обижать, он она влюбилась тоже. В конце концов - просто так получилось. И было бы мило, если бы я простил.
МИЛО!

Чёрт подери! А что мне оставалось?! Разводить итальянский скандал. Но не я носил кличку "итальянец". Не я. Да и сил не было.

Конечно, мы разъехались. Он исчез из поля моего зрения, как отрезало. Мы снова стали жить вдвоём, как раньше. Так, словно этих четырёх лет просто не было. Вуён - потрясающий.
А потом, через месяц, ко мне домой вечером пришла Ай. Такая... Полная решимости, нежности, страхов и чёрт знает чего ещё. Говорила долго и много, всю ночь, мне понравилось её слушать. И как-то так вышло, что она осталась. Насовсем.
И со временем я стал понимать, что вполне счастлив. Потому что с Ай всегда было интересно. И так же неспокойно, как с Чансоном. К тому же эти отношения были "правильными". Больше всех радовалась, наверное, девушка Вуёна.
Я запретил Ай говорить о Чансоне. Она, конечно, знать не знала, что между нами было. Поссорились и поссорились. Мудрая моя девочка - она никогда не лезла в душу. Хорошая девочка.
И я влюбился. Совсем не так, как до этого. Спокойно, постепенно, с огромным чувством ответственности и благодарности.
Мы порой встречались с Юи. Хван никогда не появлялся на этих встречах: наверное и сам не хотел соприкасаться с прошлым. Урод.
И теперь всё, вроде как, хорошо. Я не чувствую ни тоски, ни боли, ни сожаления. У меня есть девочка, которая меня бережёт, есть лучший друг, есть работа... У меня теперь всё правильно. И я счастлив. Ну правда.

*текст перечитывается, комкается и метким движением отправляется в корзину*

- Чёрт... Вроде полегчало..., - Чуно потирает виски, осторожно, чтобы не потревожить спящую на его плече девушку.
Но она просыпается, улыбается сонно, треплет его по волосам.
- Дописал?
- Вроде того, - он улыбается в ответ, тепло и очень нежно. - Может, кофе?
Ай встаёт, потягивается. Он наблюдает, как взметается волна её красноватых волос и жмурится от разливающегося в сердце тепла.
- Слушай..., - Ай смотрит хитро и заговорщицки. - Пойдём куда-нибудь? - Встретимся с Юи. Я её сто лет не видела, дня три.
- Давай, это будет славно, - он потягивается тоже, разминает затёкшую шею. - С Вуёном?
- И с Вуёном, конечно. Мы же потусить хотим.
Она коротко целует Чуно и уносится в ванную наводить марафет, тут же начиная щебетать с сестрёнкой по телефону.

Через пару часов они уже сидят вчетвером в полупустом баре - на дворе вторник – и ждут Юи.
Юи всегда опаздывает. Минут на пятнадцать.
А потом Чуно отворачивается к окну, больно стукнувшись локтём о край стола, скрещивает руки на груди и поджимает губы. Он неожиданно чувствует злость. Острую, неприятную, мутную.

Хван отрастил волосы. Они торчат из неопрятного хвоста на макушке. Сияет, как медный таз, упираясь коленками в стол. Юи подсаживается к сестре, они о чём-то активно шепчутся. Ай надувает губы, она, кажется, зла на сестру. Так происходит около минуты.
- Эй... Может, ты поздороваешься? - Вуён немного насмешливо поднимает бровь. - А то подумают чего не того.
Чуно зол на Ай. Он ненавидит такие сюрпризы.
- Э... Привет? - Чуно видит протянутую широкую ладонь. - Э... И мир?

Чуно ругает себя пару секунд. Только за то, что больше не злится. Расплывается в широченной улыбке и пожимает руку:
- Мир, чего уж там.

Потом было очень легко, весело и шумно. В какой-то момент Чуно понимает, что сидит, обняв Чансона за плечи, они взахлёб вспоминают институт, общагу, какие-то смешные вещи. Чуно вздыхает с облегчением: он, признаться, боялся, что уже никогда не сможет общаться с Хваном. Он ужасно счастлив, что ошибался.
Потом Вуён заказывает текилу, нить происходящего теряется в смехе и сигаретном дыме.

- Меня подбешивает твоё поведение, - договорив фразу, Чуно уже не помнит, о чём она.
- Да ладно? - Чансон ехидно щурится. - И что мне сделать? Извиниться?
- Было бы неплохо, кстати.
И начинается скандал. Дурацкая, неуместная пьяная ссора. В ход идут обвинения в непочтительном обращении к старшим, идиотском внешнем виде, излишней мягкости характера, - оба уже не видят никого вокруг, орут до боли в горле, претензии уже так смахивают на детский сад, что впору смеяться. Только им не смешно. Они оба злы, больше от алкоголя, чем друг от друга, у них, вероятно, у обоих накопилось.
- Я очень хочу дать тебе по морде, - ядовито сообщает Чуно, уже перегибаясь через стол, чтобы заглянуть в эти наглые глаза.
- Выйдем? - Чансон сразу поднимается, стряхивает с себя руку Юи и, как танк, прёт на улицу, на ходу рассыпая обвинения и проклятия.

Чуно выметается следом, злой как тысяча чертей. Посетителей немного, бар на небольшой улице, уже ночь и кругом пусто.
- Ты меня бесишь. Какого чёрта тебя вообще принесло?!
- У тебя спросить забыл.
- Пожалуйста, - цедит Чуно, - скажи ещё что-нибудь. У меня будет повод дать тебе в морду.
- Напугал - сил нет. Можно я убегу в слезах? - У него уже осип голос, его трясёт от ярости или обиды.
И Чуно замахивается. Вкладывает в удар всю силу. Сил оказалось мало, - Чансон только пошатнулся.
- Урод!
Его удар оказывается немногим сильнее, но всё же во рту Чуно появляется отвратительный металлический привкус.
- Ненавижу тебя!
Чуно вдруг хочется дать Чансону банальную, пошлую пощёчину. Но его руку во время перехватывают.
- Отпусти.
Холодно. От собственного голоса. Ненависть пронзает каждый миллиметр тела Чуно. Ненависть к этому наглому, зарвавшемуся, отвратительному... Он хочет сказать очень много ядовитых, действительно обидных слов. Он вспоминает, что раньше знал слабые места Хвана. Он хочет сказать очень многое, но...

Он скучал по этим губам. Скучал смертельно, как только выжил?! У Чуно подкашиваются ноги, кружится голова, уже совсем не от алкоголя, но плечи Чансона всегда были самой надёжной поддержкой. Он вцепляется в них, как в последний шанс на спасение.
- А ты всё так же быстро заводишься, да?..
Чуно чувствует наглую ухмылку на своих губах, только теперь совсем не злую - тёплую и родную.
- Сволочь.
- Истеричка.
- Заткнись.
- Истеричка.
- Повторяешься, Хван.
- Угадай, что я скажу?
Чансон улыбается, целует ещё раз, но теперь совсем невесомо, просительно. Так же, как в первый раз в их жизни он сам целовал этого засранца.
- Ненавижу, - уже совсем мягко.
- Истеричка... - Выдох, едва слышный. - Начнём всё сначала?
- С момента драки? - Чуно уже почти смеётся.
- С момента поцелуя. Первого.

Чуно только кивает. Потому что - теперь-то ясно - что Чансон - это единственное, что ему нужно.
- Э-э... Что это значит?...
Чуно оборачивается, моментально краснея. На пороге клуба стоят Ай и Юи, смотрят на них во все свои кукольные глаза. Ай готова заплакать. Юи злится.
- То и значит, - бурчит Чансон, берёт Чуно за руку и тащит в бар. - Забираем Вуёна и едем домой.
- Когда это ты выучился командовать? - интересуется Вуён.
Чансон показывает ему язык, обещает опешившим барышням объяснить всё позже, одевает куртку.
- Заплати, пожалуйста. У меня денег нет.
Вуён привычно хмыкает, расплачивается. Заказывает девушкам такси.
- Я их провожу, ок? А то как-то некрасиво.
Когда они прощаются у клуба, Чансон прячет глаза, Чуно тихо шепчет "прости" на ухо Ай. Подъезжает машина, девушки, всё в таком же шоке, исчезают в её недрах.
- Чуно идёт тебе намного больше, чем эта девушка, - тихо говорит Вуён, и машина трогается.
Наступает тишина. Гнетущая. Чансон прикуривает, чтобы хоть как-то её заполнить.
- Урод ты, всё-таки, - Чуно смотрит в светлеющее небо. - Просто отвратительный.
- Но ты меня любишь?
- Но я тебя люблю. Как выяснилось. Всё, пошли домой. Тебе надо до-о-олго извиняться. В конце концов, это ты меня бросил.
Они идут по улице, оба немного мёрзнут, держатся за руки.
- А всё же ты ужасно быстро заводишься... Истеричка!!!
Чансон смеётся, потирая затылок, по которому только что получил немилосердный удар. Срывается с места и бежит вперёд.
- Любимая истери-и-ичка!
Он орёт во всё горло, осипшее от криков и сигарет.
Чуно улыбается в ворот куртки и поражается, как всё это время жил без этого придурка.


OWARI

@темы: 2PM, OOC, Romance, drama, POV, AU

---

сказка на субботу

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: 2PM
бэта: Tae Guk Gi
название: сказка на субботу
рейтинг: нету
пейринг: Чансон\Чуно
жанр: AU, romance, fluff
из цикла "ChanHo World"
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: АУ, как всегда. ООС, конечно, моё всё. аццке флафф!) я просто соскучился по нежности)
во всём прошу винить  aphelia_vi_yong за пикспам с этой волшебной парой!
статус: закончено
Размер: 2114 слов

мууууууууууууууууууррррррррррррррррррррррр

Я влюбился сразу. Ну, не совсем с первого взгляда, конечно. В первый час.
Влюбился сразу, очень сильно и как-то светло. Просто забыл подумать о том, что может быть больно, невзаимно, тяжело и пусто. Просто забыл. До сих пор я думаю, что это сыграло большую роль.
Он появился в середине года, после праздников. Его поселили в нашу комнату, потому что в той общаге, где он жил до этого, случился пожар или что-то такое. Я не помню. Его поселили в нашу с Вуёном комнату, четырёхместную, но в которой жили только мы двое. Приходилось, конечно, доплачивать, но это того стоило! Мы сдвинули наши двухъярусные кровати и спали, как короли. Было хорошо. Было очень хорошо. Ночи напролёт болтали о всякой ерунде, смеялись, не боясь мешать кому-то. С Вуёном мы всегда были очень хорошими друзьями. Думаю, настоящими.
А потом появился он. Застрял в дверях с виноватым выражением на потрясающе красивом лице. C двумя дорожными сумками и с криво намотанным шарфом, красным. Думается, он знал, куда его подселили, потому что скованность не оставляла его первые несколько дней.
Вуён не был против, буркнул дежурное приветствие - как он потом сказал, не из желания показаться холодным, а просто потому что Чансон сразу оказался "своим в доску". Вот и не стал заморачиваться на официальные церемонии. А я... А я стоял и улыбался от уха до уха.
- Ты спать хочешь наверху или внизу?
Потом я стал мельтешить, суетиться, говорить глупости, смеяться громко - смущался одним словом. Чансон решил спать сверху. Рядом со мной, стало быть.
Я уже сказал, что любился сразу же. И так... непривычно. У нас была крохотная разница в возрасте, нам было по восемнадцать, мне девятнадцать, и нам обоим хотелось красивой и насыщенной жизни. Жизнь Чансона была заполнена тусовками, новыми людьми и музыкой. Моя жизнь, до этого очень схожая с его, теперь наполнилась лишь одним: выдумыванием новых и новых способов вызывать его улыбку.
Мы учились на разных факультетах и, соответственно, жили по разным расписаниям. Через пару недель нашей совместной жизни Чансон в первый раз проспал. В этом была и моя вина - мы с Вуёном до ночи не давали ему спать, смотрели какие-то музыкальные видео, спорили, кто лучше и интересней. Нам-то было всё равно - на следующий день занятия у нас начинались после полудня. В общем, Хван проспал почти на час и, собравшись за считанные минуты, умчался в институт.
Я не смог уснуть после его ухода. Провалялся в постели почти час, тупо рассматривая измятые простыни на его кровати. Интересно, а какие сны он видит? О чём думает, засыпая?
- Ты проснулся?
Вуён выполз из своей берлоги и продемонстрировал мне иллюстрацию к выражению "лицо. разновидность: помятое".
- Проснулся давно. Это только ты можешь спать спокойно, пока вокруг тебя настоящий ураган спешит получать знания!
Я рассмеялся и спустился со своего "небоскрёба".
- А. Вот как. Мне стыдно в таком случае. - Он зевнул до хруста в челюстях и полез в холодильник. - У нас есть завтрак?
- Завтрака нет. Пока. Но сейчас будет.
Я оттолкнул друга от холодильника, набрал продуктов и собрался на кухню. У нас в "семье" завтраки разрешено готовить только мне. Но я остановился на пол пути.
- Сейчас, минутная отсрочка.
Я забрался на свою кровать и аккуратно застелил постель Чансона. Намного аккуратней, чем застилаю свою. Спустился обратно и потопал готовить. Вуён только хмыкнул.

Потом я выяснил, что единственное, наверное, в чём мы втроём не сходимся категорически - это взгляды на то, что нужно есть на завтрак. Но если мы с Вуёном искренне полагали, что на завтрак нужно что-то просто поесть, то наш новый товарищ явно полагал, что по утрам нужно ЖРАТЬ. Как и в прочие приёмы пищи. Удивительно, как он, столько лет живя, не превратился в шар. Хотя мне это казалось весьма... милым. Так или иначе, но работы по утрам прибавилось. Приходилось готовить себе что-то лёгкое и полезное, Вуёну - сытное и быстрое и Чансону... вкусное, сытное, интересное (уже мой личный пунктик) и необязательно полезное.
Каждый раз, оглядывая стол, Вуён всё так же хмыкал и улыбался.

Однажды Вуён уехал домой на выходные, а я проснулся ни свет ни заря. Ужасно захотелось сделать Чансону что-то приятное. Идея с цветами была моментально отметена, как неуместная. А вот завтрак в постель...
- Вставай, соня. Уже полдень, а вчера мы легли не так уж поздно.
Чансон красноречиво замычал и завернулся в одеяло с головой. Что ж. Отсупаться вот так просто - не в моих привычках. От чего бы то ни было. По сему я потыкал его в бок. Мягко так, но настойчиво.
- Я передумал, можешь не вставать. Но проснуться придётся. Неужели тебя не трогает запах кофе? Между прочим свежий, с амаретто.
Как я и ожидал, причина моего глупого счастья заворочалась, показалась лохматая макушка и чуть позже - на меня смотрел сонный, недоверчиво улыбающийся, но уже почти счастливый Хван. Он критически оглядел окружающее пространство и увидел поднос.
- Что это?
- Это... - Я пожал плечами и подвинул поднос к нему поближе. - Так, мелочь. Завтрак в постель. Между прочим - очень вкусный и даже полезный.
- В этом я не сомневаюсь! - Это было сказано с уже набитым ртом. Меня искренне поражало и восхищало, с каким аппетитом этот парень ест. И даже не смущало то, что он издаёт смешные звуки, когда пьёт, роняет крошки на себя и, да-да, постоянно говорит с набитым ртом. - Чего это ты такой добрый?
- Хотел тебя порадовать.
- Ты порадовал! Я тебя даже поцеловать могу за это. - Он просто сиял ничем не замутнённым счастьем. Я сам улыбался, как последний блаженный идиот, сидя совсем близко, на своей половине "небоскрёба".
- Не нужно. Я, знаешь ли, очень серьёзно к таким вещам отношусь.
Он не придал значения моим словам. Но посуду вызвался мыть сам. Это было, мягко говоря, огромное великодушие. Видать, я его зацепил своим подарочком.

Потом я позвал его в кино. Если честно, я не собирался устраивать свидание, просто у Вуёна появились какие-то дела, а мне было жалко билет. Так что мы оказались вдвоём, на одном из последних рядов. Он смеялся как маленький и пугался тоже как маленький. Я потихоньку зверел от собственной нежности, не от желания даже - необходимости взять за руку, обнять, почувствовать его тепло, ну хоть как-то!
Но я сдержался. И не потому вовсе, что были какие-то глупые страхи непонимания. Просто хотелось немного потянуть. Насладиться этой лишённостью близости. И, чего греха таить - мне очень хотелось за ним ухаживать. Завоевать. Ухаживать. Сам себе удивлялся!

Я всё так же застилал его постель, и это стало нашей общей привычкой. Вуён уже веселился в открытую, называл меня "Ромео" и делал ставки, когда же наша "Джульетта" догадается о моих чувствах. Вуён - самый отличный парень во всём мире, это я совершенно точно знаю.
Мы жили втроём уже седьмой месяц, наступило лето, экзамены и прочая мишура, на которую я не особо обращал внимания. Я мог себе это позволить - учёба никогда не была для меня чем-то сложным. Быть может из-за выбора факультета. Но моим парням не так повезло: они оба полностью ушли в подготовку, в комнате постоянно звучал тихий гул из их голов. Я спокойно листал конспекты, готовил еду и превращался постепенно во влюблённую жёнушку. Хотя меня это не расстраивало.
Расстроило меня то, что первый экзамен я каким-то чудом провалил. Кажется, я подозреваю, каким именно... Конечно, о какой учёбе могла идти речь, когда я засыпал под утро, разглядывая его спящего, и пытаясь понять, как можно быть таким красивым. Потом просыпался вместе со всеми, утром, ходил на лекции, но думал только о том, что бы ещё для него сделать. Хорошо хоть, что мой преподаватель впал в глубокий шок от моего провала и разрешил пересдать экзамен. С тех пор я готовился немного усерднее.
Время летело, экзамены скоро остались позади, без особых потерь для нас троих. Наступил август. А в августе мы с Вуёном всегда уезжали на неделю в Пусан. В том году мы не собирались нарушать традицию, но... Я хотел взять Чансона с нами, но традиция велела ехать вдвоём. И спросить у Вуёна самому мне было как-то... неудобно.
Но я влюблялся с каждым днём всё сильнее, был самым счастливым идиотом - неудивительно, что Вуён очень удивился, узнав, что я ещё не позвал своего возлюбленного. Конечно, он и не собирался сам кого-то звать, но тут же соврал, что собирается позвать в этом году свою новую подружку. Раз уж я не один еду. Сказал, что будет весело. Вот люблю я его!..

Мы отправились в пятницу, рано утром. На вокзале три часа ждали девушку моего лучшего друга. Она долго извинялась, явно удивлялась, глядя на Чансона - явно рассчитывала, что я тоже буду с девушкой. Смешная такая. Мне понравилась.
Гостиница была нам почти домом родным, маленькая, уютная и не популярная - то, что надо. Хозяин удивился, что нас больше, чем обычно, и предложил три номера. Ну, Вуёну с девушкой, мне и Хвану. Но моё личное носатое счастье совершенно самостоятельно решило, что будет жить со мной: "А кто за мной будет ухаживать?". Я смутился до приятной щекотки в груди, выдохнул тихое: "Я буду." - И направился разбирать вещи.
Я влюблялся с каждым днём всё больше, особенно когда увидел его в безразмерных шортах, бегущего к воде. Ребёнок, потрясающий ребёнок. Я влюблялся всё сильнее, пока не понял, что люблю.
И вот именно в этот момент я понял, что пора завязывать с завоеваниями. Посредством признания. Я тогда по-прежнему и предположить не мог, что он может отказать. Что может испугаться, даже разозлиться.

Мы сидели в своём номере, уже за полночь, уставшие и довольные жизнью. Несмотря на пасмурную погоду, мы успели навеселиться всеми возможными способами, а Чансон успел опустошить ряд забегаловок и даже обгореть.
Я сидел на краю его кровати и в первый раз в жизни прикасался к его коже. Горячей от солнца, покрасневшей, мягкой. Он тихо постанывал в подушку, пока я намазывал покалеченную спину мазью и капризно дёргал ногами.
- Бооольно...
- Надо было намазать кремом, а не ныть.
- Ты злой.
- Я справедливый.
"И очень тебя люблю, башка бестолковая!"
Потом все возможные врачевательные процессы были закончены, я оставил любимого страдать самостоятельно, а сам уселся на пол у его кровати. Достал книжку, которую никак не мог дочитать из-за сессии. Читать я её начал по учёбе, для общего развития, но потом она меня захватила с головой. Я всегда любил сказки. Через некоторое время из волшебного мира меня выдернуло жалобное мяуканье:
- Чунооо... Чунооо...
Я обернулся и улыбнулся:
- Только не говори мне, что ты опять голодный!
- Нет. У меня спинка болит!.. Пожалей меня!
- И как мне тебя жалеть? - Я закрыл книгу, заложив страницу пальцем.
- Ну... - Он повернулся на бок, подперев голову рукой, и улыбнулся. - Что ты читаешь?
- Датскую сказку. Читал, как дополнительную литературу, но что-то понравилось. Вот, перечитываю в переводе.
Чансон расплылся в улыбке, широкой и наглой, словно считал меня ребёнком. Устроился поудобней.
- Почитай мне.
- Вот ещё!
- Ну почитай! Ну пожалуйста!
- Ну... Хорошо. Но за это ты перестанешь капризничать и станешь слушать советы старших в следующий раз, уговор?
- Уговор.
Я вернулся к прежней позе, открыл на заложенной странице. Забавно, что я остановился на главе "суббота". Это была суббота, наш предпоследний день отдыха.
" -А сегодня будешь рассказывать? - спросил Яльмар, как только Оле-Лукойе уложил его в постель.
- Сегодня некогда! - ответил Оле и раскрыл над мальчиком свой красивый зонтик. - Погляди-ка вот на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и кивали головами.
- Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! - продолжал Оле. - Завтра ведь праздник, воскресенье!.."
- Ты украсишь весь мир?.. - Как-то очень тихо и совсем не по-чансоновски спросил он. - Для меня?..
- Для тебя, - я не успел себя остановить. - Для кого ещё. Хотя я совсем не Оле Лукойе.
А потом я понял, что сказал. Откинул голову на кровать, посмотрел на него. Лежит на животе, подушку под головой обнимает, улыбается теперь неуверенно и как-то непривычно нежно.
Это был Тот Самый Момент, Когда Пора.
И я встал, забрался на кровать с ногами. У меня немного кружилась голова. Он сел тоже, напротив, совсем близко. Такой потрясающий. Пахнущий кокосовым молоком, солью моря, солнцем и нежностью.
Я положил руку на его щёку. В такие моменты во всём мире наступает тишина, дрожат губы и сердце, кажется, имеет единственную цель - раскрошить рёбра в сладкую кашу.
Чансон смотрел мне в глаза, его глаза улыбались и я немного приблизился. Словно вопросительно. А в голове стучало "сейчас поцелую, сейчас поцелую, сейчас поцелую!". А он, сволочь такая, глаза прикрыл, губы мне подставляя.
И ответил не сразу. И так нежно, что я до сих пор не понимаю, как с кровати не свалился.
- Давно пора, - он надул губы, сложил руки на груди.
- Ты обещал не ныть. - Я попытался сделать строгое лицо, но не выдержал и рассмеялся. - Я люблю тебя.

На следующий день мы ехали в небольшом автобусе, Вуён лип к окнам и во весь голос рассказывал какие-то дурные шутки. Мы смеялись, прощаясь с городом нашего детства ещё на год, решали, что делать в оставшееся время каникул, а Чансон втихаря поглаживал мою ладонь. Когда он положил голову мне на плечо и заснул, я выразительно шикнул на шумную парочку - девушка у Вуёна была ему подстать.
- О. Джульетта, наконец, снизошла?
- Джульетта снизошла.
Я обнял Чансона за плечи и задремал.

OWARI

@темы: K-Pop, 2PM, OOC, Romance, fluff, AU

---

дурдом

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: SHINee\B2ST\Block B\Teen Top
бэта: НЕ БЕЧЕНО
название: дурдом
рейтинг: нету
персонажи: Чунхён, Донун, Ниэль, Зико, Темин
жанр: AU, drama, romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: аццке АУ, ООС и кроссовер. я подумал, что славно выдумать группу... ну вот и выдумал) пары странные, всё странное и вообще, я собирался писать не про Ниэльку) но, что вышло, то вышло)
статус: закончено
Размер: 2896 слов

ОЛОЛО!

"Дебютировавшая ровно полгода назад группа возвращается с третьей пластинкой, и нет сомнений, что она перебьёт предыдущие две по популярности, хотя это, кажется невозможным. Эти золотые мальчики...."
Ниэль раздражённо нажал кнопку на пульте от телевизора и капризно скрестил руки на груди. Посидел так с минуту, понял, что позировать не перед кем, и жалобно взвыл. Тихонечко так.
- Золотые мальчики... Удавиться, как мило!
Неожиданная злость на согруппника накрыла вокалиста "мега-популярной, феноменально-популярной, фантастической группы". Его раздражало всё, что было связано с этим камбеком. Его раздражали костюмы, заглавная песня, к которой, как всегда, всю лирику написал зануда-лидер, раздражал сам лидер. Но больше всего в этот момент Даниэль ненавидел рыжего мальчишку, отвратительно-милого, слащавого на первый взгляд, и дико стервозного, такими даже тётки в американском кино не бывают. Это если капнуть чуть ближе. А как не капнёшь, когда живёшь под одной крышей уже год почти?
Рыжая Сука, как про себя называл Ниэль причину своей ненависти, в данный момент, небось крутился перед зеркалом в танцевальном зеле, учил очередные сногсшибательные движения, отрабатывал свою чёртову пластику. Нет, Темин действительно был потрясающим танцором! Действительно талантливым, достойным в свои годы занимать звание одного из лучших.
Что не мешало ненависти становиться ещё более сладкой.

Раздался звонок мобильного телефона. Менеджер настаивал, чтобы у всех ребят на звонках стояли их собственные партии из песни с необычнейшим и интригующим названием "my girl", но Ниэль проигнорировал это наставление и несколько секунд с закрытыми глазами наслаждался голосом вокалиста своих любимых Mary Story. Потом вспомнил, что надо бы хоть поинтересоваться, кто звонит. Короткий взгляд на дисплей не принёс никакого улучшения настроению.
- Да, Зануда-хён? - Вяло протянул Ниэль, прижимая трубку к уху плечом.
- Я тебе за "Зануду" когда-нибудь в глаз дам. - Зануднее даже, чем обычно пошутил Чунхён. - Ты дома?
- Я дома. Один, полуголый, несчастный и готовый расстаться с невинностью. - Совершенно ровным, уставшим от всего голосом. Ниэль даже сам себе удивился.
- Оденься. Съешь пудинг. Он в большом холодильнике, на самой нижней полке, я для тебя спрятал. Извини, забыл сказать.
Ниэль пару секунд осмыслял сказанное. Потом оглушительно взвизгнул и, вцепившись в телефон, помчался в коридор.
- Хён!! Тебе так повезло, что ты не успел мне сказать лично!! Я бы тебя придушил из благодарности!! - Кратчайшая ревизия холодильника по намеченному маршруту оставила Ниэля, балдеющего от собственного счастья, с двумя внушительными упаковками пудинга. - Клубничный... Чунхён, ты самый лучший Лидер на свете, ты в курсе? И просто парень чудесный!! Ох, папочка, ты же сейчас Темина спас от неминуемого сжигания на костре.
Самый младший участник Dream B уселся на пол в коридоре, по пути ухватив на кухне ложку, кое-как отодрал плёнку, скрывающую от него заветную вкусность и сразу же положил в рот чуть ли не половину банки.
- И что на этот раз тебе сделал Ли? - Вежливо, но совсем не безучастно поинтересовался Чунхён. На заднем плане Ниэль услышал какие-то голоса, женский смех. Уже давно ненужный, совсем слабый укол ревности испортил удовольствие от очередной ложки пудинга, но не более.
- Ничего. Просто он меня очень бесит. Он такой весь сладенький, рыженький, талантливенький, стройненький, популярненький, сексуальненький...
- .. и с Зико. - Неожиданно закончил за него Лидер.
Повисла тишина. Глупая, неуместная. И пудинг кончился, вот чёрт.
- Это меня не касается. - Холодно, но не слишком. Чтобы не переиграть.
- Тебя это и правда не касается, да, прости. Ляпнул лишнего. Ну ладно, я пойду. Не расставайся там с невинностью, ладно? А то я переживаю.
Ниэль проглотил десяток пошлых, колких шуточек, утвердительно хмыкнул и закрыл телефон. Что за чертовщина? Ему решительно не понравилось то, что он почувствовал ревность. Ревность к человеку, который никогда не был ему должен хоть мелочь свыше лидерских и поверхностно-дружеских отношений. Ревность к человеку, у которого, быть может, в этот самый момент налаживается личная жизнь. А он звонит, поди ж ты, макне своему, о пудингах каких-то думает вместо женщин!
Это чувство оказалось чем-то средним между ревностью, такой горячей, как глинтвейн, такой же пряной и такой же призрачной - Ниэль ещё мал пить алкоголь. И безмерной нежностью, благодарностью, густозамешанной на фантомных болях уже прошедшего чувства.
~~~
Они вместе были в трейнизах. Очень много общались. Ниэль, бывший ещё тогда не менее экзотичным "Даниэлем", всё удивлялся, для чего уже взрослому мальчишке, серьёзному и занудному не по годам - общаться с ребёнком? С совсем ребёнком, нелепым и влюблённым - Чунхён не мог этого не замечать. Он замечал. И вовсе он не был занудой! Стоило пробраться немного поближе к нему настоящему, как открылись многие и многие чудеса: он весёлый, до такой степени, что часто не заслуживает ничего, кроме "придурок", он очень вкусно готовит, он потрясающий композитор и очень глубокий лирик.
А ещё Ён Чунхён - надёжный. Тогда он казался маленькому Даниэлю самым надёжным существом на земле.
Конечно, было глупо признаваться. Тем более - рассчитывать на взаимность. Но этот непостижимый парень не отвернулся от Ниэля, не посмеялся, не разозлился. Даже любить не запретил. Даже слушал порой, по вечерам, когда Ниэлю совсем невмоготу молчать было. Благодарно, понимающе и отстранённо, словно не о себе.
А потом появились Dream B, изначально хотели делать группу из четырёх человек, не говорили самим участникам, кто ещё прошёл кастинг. А потом их безумный, совершенно безумный начальник решил, что для космической популярности им нужна "фишечка", и ничего остроумнее двух реперов в группе, ориентированной на баллады, он не придумал.
Так в жизни Ниэля и в группе Dream B появился шебутной, не смолкающий ни на минуточку, развесёлый фанат Hello Kitty с глупым и совсем не звучным именем Зико. Имя было глупое, щёки были пухлые, а губы как у Чунхёна. Ниэль не смог. Не удержался. Раз он оказался не нужен Зануде-хёну, так быть может хоть там повезёт.. Всё равно, на деле, шило на мыло менял - думал Ниэль - только шмотки разные.
И, к великому, суеверному почти ужасу, восторгу неописуемому, счастью безграничному - Зико отреагировал очень даже недвусмысленно. Разве только можно двусмысленно целовать в губы, прижимаясь почти до боли.
Это были сладкие четыре дня в жизни Ниэля. Это были четыре дня, ещё до дебюта, до начала официального безумства с промоушеном, бесконечными шоу, рекламой и прочими кошмарами. Кошмары эти, в прочем, тогда казались манной небесной, дня было четыре, и Темин был дома. Не в их трёхкомнатной общаге, а у себя дома, со своими рыженькими кудряшками.
За неимением кудряшек, Зико в те четыре дня перебирал серо-розовые прядки, Ниэль утыкался носом ему в колени и был так зверски счастлив, что боялся развалиться на части. Тогда он, конечно, не подозревал о том, что его собственные, шелковистые, прямые, мягкие волосы - лишь замена жёстким, неухоженным кудрям.
~~~
Чунхён не особо удивился, когда в его комнату поскреблись. Он даже не посмотрел на часы - примерно полчаса после полуночи. Он жил один, как Лидер, остальные две комнаты занимали Ниэль с Темином и Зико с Донуном. Вскоре, впрочем, Темин с Донуном поменялись.
Он встал из-за стола, прикрыл крышку ноутбука и открыл дверь. Ниэль был напряжён, до такой степени, что Чунхёну захотелось отмахнуться от тяжёлых грозовых туч вокруг головы младшего.
- Заходи.
Он немного напрягся. В последний раз, когда он видел Ниэля таким - это закончилось нелепыми признаньями, горячими слезами и совершенным непониманием, что же делать дальше. Ниэль сел на лидерскую кровать, с прямой спиной и уставился в одну точку.
Прошло несколько минут, Чунхён устроился рядом, попытался рассмотреть ту самую точку, в которую невидящими глазами упёрся Ниэль, но ничего интересного в ней не нашёл.
- Кхм.
Ниэль вздрогнул.
- Ты мне нужен. Очень. Если ты не будешь со мной сейчас, я умру.
Серьёзный, очень несчастный. Чунхён задумался, а потом улыбнулся и положил руку ему на плечо.
- Ты же меня разлюбил. Да?
- Разлюбил. - Кивнул, не отрывая глаз от той же точки. - Совсем, правда. Ну, в том смысле - разлюбил. Так-то люблю, конечно. Хоть ты и зануда.
Стандартная шутка, прозвучавшая таким сиплым голосом, заставила Чунхёна напрячься.
- Это хорошо. Это значит, что мы можем разговаривать. Рассказывай мне свои несчастья, ребёнок.
Чунхён, конечно, подозревал, что сейчас услышит.
- Ненавижу Темина.
- Ясно.
- Ненавижу больше всех на свете.
- Понятно.
- Я...
- Влюблён, это тоже ясно. И, кажется, понимаю, что именно по этому Темину так неповезло.
- Ты отвратителен. - Буркнул Ниэль, но положил голову лидеру на колени, закинул ноги на кровать и вернулся глазами к своей точке.
- Я, знаешь, не особо хочу о нём что либо знать. И об их жизни. Но комнаты у нас соседние, а эта сволочь, кажется, и не думает хоть немного потише кричать по ночам.
Чунхён тоже часто не мог заснуть из-за недвусмысленных стонов, звучавших на весь дом.
Когда это случилось в первый раз, Чунхён не мог понять, что, собственно, происходит. Вызвал Зико на разговор, такой, Лидерский.
Ён Чунхён уже давно ни чему не удивлялся. По этому просто посоветовал зажимать кое кому рот ладонью.
С тех пор стоны стали тише, это радовало. Но не исчезли. Это раздражало. Ещё очень раздражало то, что страдал младший. Так вышло, не пойми, почему, но над Темином опеку взял Донун... До того, как это бремя взвалил на себя Зико. А вот Ниэля изначально опекал Чунхён. И он не собирался отступаться.
~~~
Немного подумав, Ниэль встал с уже нагретого места и поплёлся приготовить ужин. Кормить эту сладкую парочку он вовсе не собирался, вот ещё! Но вот Донун ни в чём не виноват, он вообще славный и добрый, разве что глупый, потому что с Темином дружит. А хён явно не собирался возвращаться в ближайшее время, раз уж просто поболтать звонил.
Покидав на сковородку всяких овощей, всех подряд, что нашёл в заледенелых пакетах из морозилки, включив плиту, Ниэль уселся на барный стул, подпёр щёку рукой и принялся страдать. Страдал он очень обстоятельно, по давно намеченной программе, не отступая ни на шаг. Он вообще был очень ответственным ребёнком. Почувствовав поднимающийся от плиты запах, он оторвал себя от стенки и, не прекращая страдать, стал резать мясо.
Он был влюблён, влюблён дико и совсем не приятно. Он помнил до сих пор жёсткие пальцы в своих волосах и спокойный голос, не сочетающийся вовсе с виноватыми глазами. "Понимаешь... Так вышло... Только ты не обижайся! Я с тобой всё равно дружить буду... Просто.. Просто мне давно нравится Темин..."
Бац! С громким звоном нож упал на пол. Темин. Каждый раз, доходя до этого момента в своих воспоминаниях, Ниэль переставал быть несчастным, он становился злым. В такие моменты он любил готовить - кусочки получались мелкими, ровными, и резать было так приятно!
Бац! Дверь на кухню открылась и Ниэль обернулся. Успел вовремя скорчить мину "Боже, опять ты, мозоль на моём глазу...", пождать губы и отвернуться снова к своей плите.
- Привет, Дэн! Ты опять готовишь вкусняшки?
Темин подошёл к плите и с удовольствием принюхался.
- Ты талантище!
Этот рыжий монстр так и сиял благодушием и дружелюбием! Ниэль едва заметно сильнее сжал пальцы на рукояти ножа. Темин потянул руку к уже нарезанным овощам. Ниэль успел её перехватить, заглянуть в весёлые и глупенькие глаза. Улыбнулся сам, мило и вежливо, постарался вложить в улыбку весь яд, на который он был способен.
- Будешь кусочничать, - он показал нож - отрежу лапки, ясно?
Темин - подумал Ниэль - возможно и не так глуп, каким кажется. По крайней мере хватать еду не стал, улыбаться очаровательно тоже. Состроил обиженную моську и уселся на диван, спиной к Ниэлю.
- Ты злой.
- Ну прости.
Помолчав, Темин уселся на диван с ногами, уложив руки на спинку так, чтобы смотреть на Ниэля.
- Почему ты меня ненавидишь?
Будь Ниэль немного постарше, он непременно бы растрогался этой картине, наплёл ерунды и, возможно, перестал ненавидеть. Но он не был старше себя самого.
- Потому что ты слишком хорошенький, миленький и слишком громко... шумишь по ночам.
Темин покраснел, Ниэлю даже показалось, что искренне. Спрятался за спинкой дивана и только через минуту пискнул жалкое "прости".
"Чёрт подери! - подумал Ниэль - Теперь и этот будет меня жалеть, телепат хренов!"
Это был тот момент, когда ему впервые в жизни захотелось ударить Зико. Просто так. Но очень сильно.
Через тридцать минут Ниэль понял, что ждать кого-либо - бесполезно. Он поставил две тарелки на стол, откопал в холодильнике коробку сока.
- Садись, ладно. Не выбрасывать же.
Темин сел за стол, всё такой же зажатый и очень виноватый.
- Мышьяк? - Жалкая попытка пошутить.
- Средство от ржавчины. - Впрочем, голос у Ниэля был уже совсем не злой. Просто уставший. - Я бы хотел тебя отравить, правда. Хотя.. нет, ты знаешь, я бы удовлетворился и тем, чтобы отрезать твои кудри.
Темин улыбнулся ядовито в тон и поднял свой стакан.
- За нас.
- За нас.
- Я не буду больше так шуметь. Из вежливости, не более.
В этот момент Темин, в котором Ниэль только-только начал разглядывать человека, повернул голову, обнажая шею в недвусмысленных пятнах и потянулся к телефону.
- Я соскучился.. - проворковал он голосом школьницы-нимфоманки.
Ниэль быстро поставил стакан на стол и вышел из кухни.
~~~
Эта гонка с отсутствующим смыслом, эта постоянная негласная игра "доведи другого" вскоре вошла в привычку.
- Скоро эта тварь станет голым по дому сразу после секса ходить. - Ниэль поморщился и ткнул Чунхёна в плечо. - Что он за тварь такая?!
Чунхён потёр ушибленное место и едва заметно усмехнулся.
- Не тварь он. Обычный подросток, на любимого человека которого претендует тот, у которого, по его мнению, есть все шансы на победу.
- Это жестоко - так говорить. Нет у меня шансов, хён. Совсем нет. Плюнуть бы на него..
- Вот и плюнь.
~~~
Её Чунхён давно привык быть для Ниэля кем-то вроде старшего брата. Он искренне радовался, что младший сумел его разлюбить и так же искренне надеялся, что Зико постигнет та же участь. Потому что Зико был влюблён, как мартовский кот, это было видно невооружённым глазом, Темин был влюблён не меньше, вся эта жестокость обуславливалась только желанием защитить. И защититься. Чунхён начал порядком уставать. Камбек отнимал все силы, слава Богу не только у него. Стычки между двумя младшими стали реже и слабее, это не могло не радовать. Но теперь почти все вечера, те, в которые все участники группы не падали замертво до звонка будильника, Ниэль проводил в комнате Лидера и долго, монотонно и уже весьма скучно рассказывал о том, как ему плохо без Зико. Какой Зико хороший, какая он сволочь, какие все сволочи и только Лидер - Человек.
Ён Чунхён давно привык копаться в чужих сердцах и личных жизнях. Своя собственная беспокоила его куда меньше, чем домашнее меню на неделю. Всё же лидерство - это в крови. А он был самым настоящим лидером.
А посему он совсем не удивился, когда в его комнату постучались. В начале десятого вечера, в выходной. К тому моменту работы стало поменьше, полки в гостиной ломились от бесконечных одинаковых наград, почтовый ящик ломился от писем и подарков фанатов, менеджер в приказной форме сказал отдыхать два дня.
В комнату постучались, совсем не так, как стучался Ниэль. К тому же ребёнок отправился гулять с кем-то из своих новых друзей.
- Да?
- Можно? - В приоткрывшейся двери показалось немного растерянное лицо Донуна.
- А. Оу. Заходи, конечно.
С Донуном они были в неплохих отношениях, даже в замечательных. Но до близких, личных тем как-то не заходили. А наученный горьким опытом общения с Ниэлем и Темином (этот факт хранился от Ниэля в строжайшем секрете) Чунхён сразу почуял неладное.
Донун сел на компьютерное кресло, откинул голову и рассеянно покрутился.
- Слушай, Лидер... А можно тебе в любви признаться?
Голос у него был спокойный, глухой. Просто не отдохнувший.
Чунхён напрягся. Совсем слегка.
- Да не к тебе любовь, не бойся. Ты мне, конечно, нравишься, очень даже, но немного в ином смысле. - Так же спокойно пояснил Донун. - Просто хоть кому-то это сказать надо.
- Ну, раз надо, то валяй, признавайся. - Рассмеялся Чунхён. С Донуном они были на одной волне. То есть каждый знал, как именно нужно реагировать. Именно поэтому он позволил себе рассмеяться.
Донун замолчал надолго, рассматривал потолок и кресло поскрипывало.
- Ниэль. - наконец-то сказал он.
Чунхён не удивился. Не потому, что ждал этого, а потому что уже давно отказал себе в удовольствии удивляться.
- Это знаешь, не группа, а секта влюблённых идиотов. - Резюмировал Чунхён и встал, потягиваясь. - Пойдём, чаю попьём. Подумаем, что с тобой делать.
Донун посмотрел на лидера с подозрением и удивлением, но следом пошёл.


- Ниэль, детка. А что ты будешь делать, если узнаешь, что один парень, ничего такой, вполне славный - тебя очень очень любит?
Чунхён чувствовал себя доброй бабушкой-сводницей, чувствовал себя очень глупо, неуютно, но не смог перебороть собственного любопытства - а чем вся эта сантабарбара закончится?
Ниэль уставился на него во все глаза.
- Хён, тебе очень хочется поиздеваться? - Он даже встал с дивана, взял свой шоколадный пудинг и продолжил его есть уже стоя.
- Нет, мне правда интересно.
- Ну... мне было бы приятно.
Чунхён начал замечать славную тенденцию: в последнее время Ниэль стал говорить о Зико все меньше. Как и своей ненависти к Темину. Вчера вечером они вообще вдвоём чай пили на кухне. Молчали, как рыбы, но не агрессивно. И вообще не ссорились. Лидер тогда решил уверовать в хорошую судьбу свой группы. А то так и до распада не далеко, если бы не налаживалось.
- Приятно, и всё?
- И всё, чего ты пристал? Ну как я могу отвечать на такие вопросы? Это же зависит от того, кто любит. И любит ли. И на сколько.
- Любит. Сильно любит. Если честно, за неделю я уже устал слушать, какой ты весь из себя замечательный.
Чунхён расплылся в довольной улыбке, наблюдая растерянность на лице своего макне.
И, невзирая на льющиеся дождём вопросы, вытолкал ребёнка за дверь.
- Иди-иди. Сам всё поймёшь.


Было бы славно, если бы эти не стали брать пример со своих "старших" товарищей в смысле способов скоротать ночь - подумал Чунхён, завернулся в плед, взял блокнот и ручку и стал писать новую песню. Работа всегда остаётся работой. Даже в таком дурдоме, как Dream B.

OWARI

@темы: K-Pop, OOC, B2ST, Teen Top, Romance, drama, Block B, krossover, AU, SHINee

---

Love Song

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: SHINee\Block B
бэта: Tae Guk Gi
название: Love Song
рейтинг: PG-13 (за разовое упоминание секса)
пейринг: Taemin\Zico
жанр: AU, Romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: POV TaeMin. АУ и пооолный ООС))) идея, как и пейринг, пришли в голову Tinker Bell, go! на песню Tori Amos "Love Song". Как-то Тэк (с), в общем) кроссовер фарева!)
статус: закончено
Размер: 1654 слова

Мы были с ним жалкие пять недель, точнее тридцать четыре дня. Жалкие тридцать четыре дня.
Когда он держал мою руку, мне нравилось вспоминать всякое. Рассказывать ему в подробностях, словно его самого там не было.
Это были пять недель: всего тридцать четыре дня из моих шестнадцати лет, - в которые я был действительно Живым. Настолько живым и настоящим, что делается больно. Неприлично, нагло. Такими бывают чрезмерно раздетые девицы на обложках журналов - и красиво и совестно. А он и не мог допустить иного. Он всегда мял реальность под себя.
Он казался мне похожим на старый бабушкин комод, стоящий в её пыльной гостиной. Он был доверху наполнен сотнями реальностей: фотографиями, вырезками из старых газет, бусами, клубками шерстяных ниток и, самое главное, пластинками. Привезёнными из далёкой и волшебной Европы. Джаз и классика. Мне нравилось пересматривать эти обрывки чужих жизней из комода, проживать по сотне в секунду.
Таким же морем вселенных для меня стал Зико.
И мне хотелось только одного - распутать хоть одну из множества его ниток. Просто так.

Я был тогда влюблённым идиотом, шестнадцатилетним мальчишкой, живущим только своим огромным глупым сердцем. Я таким и остаюсь: моя суть не изменяется.
Я хватал его руку и рассказывал:
- Я вот вспомнил... Мне было лет двенадцать. Я сидел на парковых качелях, перепачканный закатным солнцем и ждал тебя. Ты пришёл чуть позже, закат уже стал багроветь. Ты в своей любимой футбольной форме, весь чумазый, запыхавшийся и довольный. Уже тогда твои волосы были длинными, и ты неряшливо убирал их резинкой на макушке. Зародыш привычки. Мы сидели на цепочечных качелях, и я всё думал, что твой футбол - единственное, с чем я согласен тебя делить.
- Какие страсти, в двенадцать-то лет.
Он смеялся, почти без ехидства. Почти.
Вся соль в том, что я слишком любил эти воспоминания о Зико. Любил воспоминания, бывшие ложными. Мы познакомились, когда мне уже было шестнадцать, мы жили на разных концах района, и там никогда не было парка.

Мы были вместе каких-то пять недель. На исходе пятой, в последний день я начал умирать с самого утра. Сам не знал, почему, просто чувствовал, что моему мирку пришёл конец.
Он пришёл на встречу, от которой я не сумел отговориться, гордый, с прямой спиной и холодным, как лёд в стакане колы, взглядом. Не взял меня за руку. "Устал я тебя за собой за ручку таскать," - плевок. Или удар, как по щеке. Лучше бы ударил!
Потом он схватил меня за волосы на затылке, заставил задрать голову и резко провёл языком по линии челюсти. Противно, не так, как он меня раньше и так мало целовал. У меня слёзы потекли от неожиданной боли. Он шепнул мне в ухо, в самое ухо, шершаво и с отвращением: "Я бы тебя трахнул и потом бы выбросил. Да что-то не хочется."
Оттолкнул и ушёл.
Ушёл.
Мой комодик волшебного детства развалился на десятки испачканных щепок, сгорел в случайном пожаре, заплавился потёкшим винилом, да так и застыл. Навсегда.


Мы лежали на крыше его дома, во вторые выходные нашего общего счастья, нелепого, как щенки. Лежали, рассматривая звёздное небо через растопыренные пальцы вытянутых рук. Он тогда сказал: "Твой дом там, где твоё сердце". Я тогда только усмехнулся банальности заявления. Он рассмеялся в голос, повернулся на бок, подперев рукой дредастую голову, и поцеловал меня в плечо. "И тебе придётся вечно быть моим. Потому что твоё сердце - у меня".
Тоже ложное воспоминание. Целиком, почти целиком. Только вот сердце моё и правда тогда перетекло в его раскрытую ладонь, да там и осталось.

Мне кажется, что единственное, о чём я могу говорить - что люблю его. Мне не кажется.

Мы были вместе пять недель, точнее, тридцать четыре дня, два года назад.

Я потихоньку реставрирую старый комодик, по крошкам воспоминаний восстанавливаю его вселенные - те, что меня касались хоть краешком. Его футбол, выпивка только потому, что под запретом, его строгость в сумме с пацанской нежностью.
Он забирал меня после уроков с серьёзным лицом, тащил в очередное "наше" место, усаживал напротив себя и долго молчал, нагнетал обстановку. Потом он серьёзно и тихо бурчал, например: "В эсхатологических мифах викингов говорится, что в день Рагнарёка Один будет убит чудовищным волком Фенриром." Я делал большие глаза, путался, спотыкался, не понимал. Он поднимался, смотрел в небо, жевал палочку от чупа-чупса и пояснял: "Мне просто жалко. Крутой дядька, а помрёт из-за какого-то волка. И как он выглядит?..."

Я люблю его. Как и два года назад, куда бы я не приходил, всё сводится о разговорах о нём, только о нём. Зико, Зико, Зико!..
Теперь я пою. Конечно же, только о нём.

Спиралька моей покалеченной вселенной то сжимается, то раскручивается, это похоже на то, как шатается, сидя на полу, законченный псих. Молча, усердно, словно паланкин ткёт. Теперь я пою, пою отвратительно. Если бы пел хорошо, он бы успокоился, поверил, что я жив по-прежнему. А так, есть жалкая надежда. Надежда, в принципе, - самое жалкое существо.
Я люблю его.
Я слышу о нём постоянно, избегаю встреч, избегаю слухов, избегаю всего. Не выходит ни черта.
Я люблю его.
Он играет в свой чёртов футбол, - Боже мой, как же я его люблю! - читает свой глупый рэп, крутится с девчонками, такими куклёшками бесполезными, и не думает даже, что один рыжий идиот так его любит!!!

Это начинает казаться совсем невыносимым, потому что всё чаще, всё больше, словно вся Вселенная тычет мне в нос подробности его жизни.

Когда мы были вместе, я всегда знал: где бы я ни был, я был дома. Когда мы были вместе, я всегда знал: я могу быть смешным, нелепым, идиотом даже, - он просто улыбнётся. Он просто улыбнётся и расскажет очередную непостижимую интересность. Когда мы были вместе, я знал твёрдо: я могу ничего не бояться.

Я стоял у ограды футбольного поля, сжимал в руках бутылку холодной минералки и нервничал, как никогда. За два дня до этого я отметил шестнадцатый день рождения. Задувая свечку на глупом торте я мысленно кричал одно слово: "ЛЮБИТЬ!!!" - и тут же встретил его. Случайно, ненароком, врезавшись в него, засмотревшегося на небо.
И вот, я стоял за оградой футбольного поля, смотрел, как он воробушком купается в пыли, смеётся в голос, пинает мяч с таким лицом, словно это и есть Самое Важное В Жизни. Сжимал в нервных пальцах ледяную минералку, глаз от него не отводил, краснел от мыслей своих глупых и знал точно: сегодня не подойду. Да и как это будет выглядеть? Засмеёт. Такие, как он, всегда смеются над слабыми перед своими друзьями.
- Я очень хочу пить.
Я вздрогнул от неожиданности, он стоял за моей спиной и просто забрал у меня бутылку. Я покраснел и запоздало пояснил:
- Это тебе.
- Зико, - его кадык потрясающе двигался, когда он пил. Его губы были влажными от воды, которая текла по шее. Он всегда был неаккуратным.
- Те… Темин.
- Ты рыжий, смешной, и я буду с тобой дружить.
Он потрепал меня по волосам и потащил гулять. Ему было семнадцать.
С тех пор почти ровно пять недель он не отпускал моей руки.
Я люблю его.

Потом я узнал, что всё вышло по такой невыносимой глупости, которая могла случиться только со мной. И только он мог поверить, что я, так безмерно в него влюблённый, встречаюсь с одной из его болельщиц.
Я разбился столпом воды, как черноглазая Амели из французского фильма. Так устал. Просто растворился, даже злиться не мог. Как на него злиться? Зико - это Зико. Ему позволено много больше, чем "всё".

Он валялся на своей крыше, пил сок из банки, усмехался своим глупым мыслям. Потом меня обнимал, к себе прижимал и шептал вдруг так, как признания шепчут: "Я хочу забить три гола подряд. Сегодня полдня убил, и ни черта".
Он всегда был таким. Порывистым, неожиданным, часто обидным и даже резким. Это воспоминание - подлинно.


Мне внезапно захотелось вспомнить всё детально. Ходить рядом с его домом - слишком опасно. Поэтому я иду на то самое поле, уже год, как заброшенное. Долго, к своему удивлению очень долго ищу то место, с которого два года назад наблюдал за ним. Нашёл. Ничего почти не изменилось, только мусора прибавилось, да ветки деревьев стали немного длиннее. Очередная приклеенная щепочка в комодике моей вселенной с глупыми именем "Зико".
Закат становится медным, как в тех глупых выдумках, в которые я верил. Отдалённые голоса, снова лето, небо немного давит на затылок, но это не мешает. Жарко. Только бутылка ледяной минералки приятно леденит руку. Время застывает постепенно, отступает, поджав уши, и оставляет меня наедине с мыслями, чувствами, памятью и так и не стихнувшей болью. Мне даже нравится. Вот бы, думается, сейчас кто-то выдернул бы у меня из рук бутылку эту. Обернуться бы, думается напугано, а там - он.

Бутылка медленно и словно неуверенно, скользит из пальцев, но замирает на полпути.
БУМ.
БУМ.
БУМ.
БУМ.
Сердце, всё такое же идиотское, медленно и оглушительно бьётся из рёбер в виски.
Тишина. Я разжимаю пальцы, бутылка падает и обдаёт ноги ледяными брызгами. Я не могу обернуться. Если там стоит не он, я... Это будет слишком жестоко. А это не может быть он. Не бывает такого.
Я медлю, боюсь дышать, жмурюсь от каждого удара сердца. Потом слышу удаляющиеся шаги. Ровно три.
- Обернись. Пожалуйста.

Вселенная рушится с оглушительным треском, но осколки её не тяжелее хлопьев пепла от старой газеты.

- Нет. Не хочу. Ты меня обидел.
- Не простишь?
Мотаю головой. Ну, нужно же хоть как-то слёзы унять?! Вот ещё, при нём плакать! При нём, при нём, любимом, родном, любимом до оторопи!
Снится, небось. Усмехаюсь даже этой мысли.
А меня вдруг обнимают руки, которые при всём желании не узнать я не в силах. И лбом он мне в плечо жмётся.
- Прости, рыжий. Прости.
- Два года.
- Твой голос злее, чем мой в самые тяжкие времена.
- Я зол.
Я, правда, зол, зол страшно и неожиданно. Даже приятно.
- Обернись. Пожалуйста.

Он разворачивает меня сам, прижимает к себе, больно сжимает скулы пальцами и целует.
Так, словно любит. Словно не дышал два года. Словно, и правда, хочет вернуться. Я, конечно, не отвечаю.
- Дождь, падающий среди ясного неба, в Японии иногда называют "кицунэ но ёмэири " или «свадьба кицунэ».

Я не выдержал и рассмеялся. Всё же Зико - это Зико.
- Я люблю тебя. Кицунэ, выдумал тоже.
Он засмеялся тихо, щекотно и мне в губы.

OWARI

@темы: K-Pop, OOC, other, Romance, Block B, AU, SHINee

---

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
фэндом: 2PM
перинг: Чансон\Чуно
размер: мини-мини

сказочка

Мы встретились завтра, в половине девятого дня. Он был в синем плаще и под шерстяным зонтом. Солнце садилось на восток и золотило его короткие чёрные волосы. Мне показалось тогда, что он соткан из шёлка. Ну вот точо, из шёлка и есть. Он улыбнулся мне растерянно, непонимающе и как родному брату. Завтра я взял его за руку, сразу и без лишних ответов на незаданные вопросы. Потом мы сидели на спинке скамейки, как последние подростки-хулиганы, в самом центре оживлённой площади. В этом голоде нас ни кто не знает и не может знать: нас не существует для этих людей. Всё завтра он таскал за собой свою дорожную сумку, светлую не по погоде и с глупым рисунком. Всё завтра он говорил на птичьем и мне не понятном языке: имена, имена, истории, факты никчёмных биографий. Кажется, он выдумал меня немым. Что ж, это и неплохо.
В начале ночи, за несколько шестидесятиминутных циклов до рассвета он сложил свой тёплый зонт в сумку и заявил, что собирается мёрзнуть. Я запил смешок остывшим чаем из бумажного стаканчика безудержно-синего цвета и послушно его обнял. Через минуты - кто я такой, чтобы не дать человеку замёрзнуть? Он смущался так, что согрел меня через плотную ткань куртки и не менее плотную ткань нереальности момента.
Завтра с треском развалилось на севере, под тихий электрический свет восстающего солнца. Он спал на моём плече, сжимая в пальцах билет на междугородний автобус. Его пальцы мёрзли в красных мотоциклетных перчатках. Я теребил одну распустившуюся ниточку и молчал по-прежнему.
Потом он уехал, рисовал на запотевшем окне закарючки своего имени. Я не боялся, ни завтра, ни вчера. Я намотал на палец эту ниточку. Красную.
И после я понял, что не посмотрел точку, в которую он уехал. Как и не вспомнил имени этого города.
Мы встретимся снова. Вчера.

@темы: K-Pop, графоманство

---

[Tokyo-Seoul Stories]

 IkutaRian,  smollet, халло!!!)))
распологайтесь)

@темы: админство

---

конец войны

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: SuJu
бэта: ---------------
название: Конец войны
персонажи:Eunhyuk, Leeteuk
жанр: Bromance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: френдшип. АУ. война мной вымышлена, ага. и вообще. не говорите мне ничерта. да да, и я к СуДжам прчастился(((((
статус: закончено
посвящение: Диве моей
Размер: 1757 слов

ололошке

Это случилось под конец войны. Тогда, конечно, ещё ни кто и не мечтал, что конец близок, все организованно и заученно боялись.
Меня забрали на фронт в марте, на сборы дали пару часов. Я боялся страшно. Ещё не закончив медицинский, я уже очень хорошо представлял себе что такое фронт и военный госпиталь.
Солдат было много, полных наборов конечностей - куда меньше. Сначала тошнило, пополам со слезами, потом тошнота спала. Только плакал по началу при пациентах. Теперь вот научился дожидаться конца смены, молодец. И боялся-то я не самой по себе смерти, и даже не уродства этого поколеченого. Боялся сделать не так. Боялся, что кончатся самые необходимые лекарства. Боялся, что кто-то осмелится умереть на моих руках. Ведь я и учился-то не на хирурга. Но пришлось и резать и шить. Что делать - война.

Война тогда казалась мне отвратительной вздорной бабой, жестокой жадной уродиной. Я искренне не понимал, за что мы умираем. За что умрут те, которым я каждый вечер обещаю выздоровление. А я не мог не обещать. Потому что в этой стране умирали люди. Умирали сотнями в минуту, в обнимку со страхом, болью, ненавистью и одиночеством. А тех, кто умереть боялся, да ещё и героя из себя строил - кидали на мой стол. И порой даже мне удавалось спасать. Смертей было меньше, конечно меньше, но неприлично много для неопытного студента. Я помню все эти тридцать четыре имени, лица, раны, последние просьбы и медленно затуманивающиеся глаза. Я всегда буду их помнить.

А потом, внезапно, как снег на голову, неожиданно для всех (по крайней мере для обитателей нашего госпиталя) случился Мир. На сколько я понял, мы победили. По крайней мере нас ни кто не вёл в плен. Случился Мир... За эти четыре месяца, проведённые в тихом, даже по военным меркам - тихом городке в дали от дома, я, кажется, успел от него отвыкнуть. Нас перевели в сеульскую центральную больницу, мне на грудь повесили какую-то медальку, велени возвращаться в институт. Лекции читать. Глупости какие!
Хотя, я всё равно был счастлив. Мне очень хотелось отмыться от этой войны, забыть, избавится от этого всего. Забыть запах чужой крови, смеси пота, грязи и слёз. Копоти. сгоревших волос, опалённых ран. От этого всего.
В последнюю свою смену я сидел в ординаторской и пил чай: страшный дефицит, подарок богатой мамашки одного из тех, кого я сшил удачно. Сидел, считал минуты до пересменка. Уже думал, как сойду на перрон сеульского вокзала, как вдохну воздух, запах которого успел забыть. Уже пять дней Мира. Уже пять...

В третьем часу ночи, я слабо помню, сквозь мою дрёму пробился шум, чужие голоса, резко бьющий по глазам свет, скрип каталки, топот, паника и его глаза.
Это случилось двадцать девятого июня, в четверг, в 02:43 ночи. В 02:49 он уже лежал на операционном столе с сумасшедшей кровопотерей и рваной раной в животе. Я смотрел спокойно: голова холодная, сердце спокойное, руки твёрдые.
"Умрёт и умрёт" - твердило существо, подаренное мне войной, "в конце концов, всех не спасёшь, да?"
Но это была первая операция, которую мне приходилось делать почти на ощупь. Я даже и не пытался сдерживать слёзы. Я видел вещи много страшнее ран этого парня, дважды я сам попадал под обстрел и вынимал пулю из своей ноги сам. Но так страшно, как в те два часа, что я его зашивал, мне не было никогда. В голове кто-то оглушительно орал "живи! живи, не смей умирать!". Его пульс неожиданно упал на ноль и от этого отвратительного ровного писка я сам чуть в обморок не упал.
- Не умирай! Не смей! Разряд 280, не смей! - Разряд, моя паника, его тело тряхнуло от удара электричеством и внезапно пульс выровнялся. Так легко, словно он просто пошутил, умирая. Умер понарошку.
Жетон на его шее медленно сполз, я присмотрелся но понял, что на нём нереально что-либо разобрать. Наверное, взрывом покалечило. На нагрудном кармане его куртки было выбито ничего для меня не значащее "S41B0743". Это не давало мне никаких представлений ни о его имени, ни о возрасте. Ни о чём.
А к следующей ночи он пришёл в себя. Я снова смог смотреть в его глаза, искать в них что-то, терять и, чёрт подери, искать снова. Эта игра показалась мне самой увлекательной в жизни.
- Где я?
Его тихий, слабый голос дёрнул меня в реальность слишком неожиданно.
- Прости! - Я вскочил с табурета и принялся искать папку с историей его болезни. - Прошлой ночью тебя доставили сюда с тяжёлой рваной раной в правой части брюшной полости и кровопоте...
- Ты штопал?
- Я... - признаться, я потерялся. То ли строго, то ли боязливо прозвучал этот вопрос. - Но я хорошо шью! Под Инчхоном быстренько навострился...
- Хорошо заштопал, я чувствую. - Он внезапно улыбнулся. - Итук. И я не очень хочу знать, что и как меня порвало, уговор?
- У..уговор.
- Представишься? Или это тайна?
- А! - Я в какой уже раз почувствовал себя идиотом, комично схватился за голову, словно рассмешить своего пациента хотел. - Ынхёк.
Итук рассмеялся и попросил воды.
Я вышел из его палаты, когда уже уснул, а мой сменщик давно удивлённо бездельничал за нашим общим столом.
- Я никуда не ухожу. - Сообщил я. - Остаюсь тут работать, пока вчерашний мертвец не встанет на ноги.
- Гиппократ замучил?
- Ага. Он самый.

Ну не мог же я сказать, что за такое короткое время умудрился стать... зависимым от этого человека? Я же держал пальцы у него под кожей, я ему под рёбра смотрел, я рыдал, в конце концов, как идиот последний! Итук...
Ему было двадцать три, мне - двадцать два. Я почти не возвращался домой по ночам, к нему ни кто ни разу так и не зашёл. Мы могли говорить обо всём на свете: о смерти, войне, поэзии, женщинах, ценностях, космосе и даже о Боге. И это было... легко. Мне даже показалось, что у меня появился настоящий Друг. Когда я поделился с ним этой "светлой" мыслью - он так мило потрепал меня по голове и сощурил глаза в улыбке, что я чуть не захлебнулся.
Однажды, когда ему не спалось, я сидел на его койке, мы пытались играть в го.
- Ты уже сюда почти переехал. Тебя родня не проклянёт? Хотя, скорее, меня...
- Ну.. Моя родня немного занята. Видишь ли, кончилась война, маме нужно "вывести в люди" все свои платья, а папа теперь пытается оправдаться, потому что струсил и не пошёл на фронт. Им немного не до меня. К тому же я давал клятву. Я обязан проследить твоё выздоровление.
- Хвала Гиппократу. - Мы чокнулись побитыми кружками с крепким чаем, которого у меня по прежнему было в достатке.
Он никогда не спрашивал, почему я слежу только за ним. Он прекрасно это понимал.

Прошло четыре недели, я снял швы. Немного боялся. Потому что это означало выписку Итука. А он жил в другом городе.
- Не бойся, я к тебе приеду.
Я только кивнул и проследил уходящий за горизонт моей новой вселенной поезд.
Началась "нормальная" жизнь. Я перевёлся в центральный госпиталь на подработку, восстановился в институт. Всё понемногу налаживалось. Итук звонил раз в неделю, смеялся, рассказывал что-то о незнакомых мне людях, я радовался за него, выучивал имена и биографии. Мне самому особо нечего было рассказывать.
Однажды он позвонил в первом часу ночи.
- Я завтра приеду. Сможешь встретить?
Я смеялся в голос, придумывал, куда его сводить. Наш город, снова ставший мирным, гипертрофированно ощетинился ярмарками, концертами, фестивалями и прочей разноцветной ерундой. Я понимаю людей, я не могу их осуждать. Война была страшной, двухлетней, не удивительно, что им хочется праздника. Праздника хотелось и мне, и вот, до него оставались какие-то часы.
Я стоял под вокзальными часами, нервно натягивал рукава на руки, не отрывал взгляда от минутной стрелки.
Если честно, мне было очень странно смотреть на него такого: стильно остриженные волосы, какая-то мешковатая кофта спокойного цвета на узкую майку, джинсы в обтяжку. Сразу было видно, что он старался выглядеть хорошо. Для меня. Это льстило. Хоть и заставляло чувствовать себя глупо: все эти модные шмотки никогда мне самому не шли, вот я и не знал,ж куда себя деть в собственной красоте. Через минуту он вынул наушники из ушей и, наконец, улыбнулся.
- Йо.
А у меня все сова в горле застряли. я мог только улыбаться.
- Не поздороваешься со старшим по званию?
Он рассмеялся, когда я вяло отдал честь.
А потом он меня обнял. Вот так, как невесты обнимают того, кто не должен был вернуться, чью похоронку заплакали до нечитаемой. а тут - бац - и вернулся.
Только...

Это странно, я сам себя не понимал, что же случилось. казалось бы, столько вместе были, я ему, хоть и номинально, жизнь спас... А говорить в условиях мира нам оказалось не о чем. Только какие-то пустые, односложные, поверхностные фразы. О семье, работе, погоде даже. Он приехал на неделю, остановиться решил у меня. И что, думал я, так все семь дней будет?! И почему, почему так, что с нами стало?
Потом мы валялись на матрасах на нашей террасе, пили пиво, он курил в ночное небо и молчал. Я смотрел на него не отрываясь и думал: вот он, мой самый родной человек на земле. Единственный, если быть до конца откровенным. А слушать - скучно. и очень неуютно.
Он затушил сигарету о дно консервной банки, повернулся ко мне и вдруг легонько поцеловал. какая-то секунда. Я уставился на него во все глаза, рукой рот зажал.
- Просто моя нежность.
И он легко так пожал плечами, словно не произошло ничего.
А произошло же! Что-то он этой дурной выходкой сломал между нами. Захотелось говорить, сразу стало понятно, какие именно вопросы нужно задавать. И стало легко, как тогда, в госпитале, в его полутёмной палате.
- Как шрам?
- Не болит. - Он задрал майку, демонстрируя мне розоватый шрам, по форме напоминающий дерево. - Только чешется иногда.
- Ты как ребёнок. - Я указал на него своей бутылкой, "за тебя".
- За нас.
Мы проговорили почти до полудня, мои родственники, хвала небесам, нас решили не тревожить. Уже засыпая, свернувшись в калачик, чтобы спрятаться от яркого солнца, я слабо ткнул его в плечо.
- Переезжай в Сеул.
- М.
Кажется, он кивнул, я не разобрал.
Но я был действительно счастлив.

А сейчас... Сейчас я стою в пробке, нервничаю, как последний из идиотов, мну в руках букет лилий, уже совсем не презентабельный. В костюме и при галстуке я чувствую себя уютнее, чем в брендовых молодёжных тряпках. Я еду в центральный костёл. Ах, да. Итук живёт в Сеуле уже месяц. И сейчас, в эту минуту, его лучший друг и шафер в одном лице просто непростительно опаздывает на его свадьбу.
Меня, почему-то особенно греет мысль, что это именно я познакомил его с девушкой, ставшей его невестой. Надеюсь, ещё не ставшей женой.
- Хёк, твою мать, где тебя черти носят?! Я не собираюсь жениться без тебя!
- Я скоро.
Я складываю телефон, вылезаю из душного такси и бегу со всех ног.

OWARI

запись создана: 16.06.2011 в 22:54

@темы: K-Pop, OOC, SuJu, bromance, для бро, Romance, AU

---

[Tokyo-Seoul Stories]

 Sigina88,  Бобр-тян и  Чхве Ын Бёль!!!
хало, извните, что с опазданием!
надеюсь, хоть что-то понравится и на комменты, а особливо - КРИТИКУ - надеюсь)))
с уважением.

@темы: админство

---

двое во мне

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: vot_durrra@bk.
фандом: B2ST
бэта:  Sasha Nemes
название: двое во мне
рейтинг: angst, vingette
пейринг: DongSeun
жанр: vingette
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: ангст, ООС, зарисовка, страдания и немножечко косвенного упоминания NC. написано по беседам с милой Мару о сходстве Сынни с его сестрицей. вот.
размер: 961 слово

оххх...

Он восхитительный, кареглазый, тонкий, как лучшая арабская шерсть. Он восхитительный, нежный до истерик - конечно, моих - смятых, ночных, подушечных.
Он такой, что не выкричать, не выплакать, с кровью густой, ароматной не выпустить.
Не шепнуть даже.
Только пальцами напряжёнными, покрасневшими, по изголовью кровати - тссс, лишь бы не разбудить.
Такие чувства вынуждают причинять себе боль - пусть номинальную, незначительную, как я сам для него.
Он восхитителен, как бушующее грозой ночное небо летом, как Сезон Дождей в Камбодже или Вьетнаме.
Не выдохнуть: бесконечный вдох восхищения рвёт лёгкие ощущением распада каждого миллиметра ткани. На уровне молекул.
Я люблю его. На уровне молекул - тоже.
Я люблю его бесконечно, уже три с половиной жизни, обрывающихся в новогоднюю полночь. И смотреть не смею, не в глаза даже - просто в лицо.
Потому что я обязан выжить и жить дальше ради того, чтобы однажды осмелиться, с гордо поднятой головой, расслабленными, сухими ладонями. Осмелиться:
- Сон, я люблю тебя. Ты - моё всё, ты - всё, что у меня есть и, самое главное, - нежность. Я даже научился тебе всё прощать, даже вот это восхитительно-растерянное выражение лица, даже то, что ты отобрал у меня совершенно всё и выбросил за ненадобностью. Даже то, представь, что ты никогда меня не полюбишь.
Выдохнули.
Смущается он тоже восхитительно, так, что больно-страшно внутри, а хочется рассмеяться, обнять, успокоить, пообещать, что всё будет даже много легче, чем он смел мечтать в детстве.
Не обнимаю, конечно. А с виду и не скажешь, что самому тупому идиоту на свете просто хочется провалиться сквозь землю, да? Х-ха!


Он влюбляется внезапно, словно тонкой стрункой вокруг шеи, не досчитав до трёх, как дёрнуло, воздух перерезало. Только морфин как-то забыли дать - хоть опием бы надышаться. А нет: ходит он, то счастливый, то несчастный, окрылённый, чудеса в нём и с ним - всё впервые, я же знаю.
А она, дурёха эта, сука, сволочь, гадина, сестрица моя непутёвая, нос от него воротит, не играется даже - скучно ей, неинтересно, дура набитая! Кривится, на звонки не отвечает, он гаснет, тухнет, губы его дрожат, а в глазах - растерянность.
Я молчу, ненавижу её и всё сущее, болю за него изо всех сил, чтобы хоть как-то облегчить.
Ну почему из шести миллиардов он выбрал именно эту идиотку?!
Мою сестру!!!

- Привет...
Я сижу перед мельтешащим чёрно-белыми точками экраном, схожу с ума, и даже вздрагиваю от неожиданности.
- Не спится?
Мне без тебя в принципе не спится, только умирается.

Космос сминается старой пожелтевшей газетой, я был размазан по её поверхности, у меня трещат кости и, кажется, идёт кровь из носа.
Сон Донун садится на подлокотник моего кресла, поднимает моё лицо за подбородок и целует. Нежно, надрывно – так надрывно и больно кричат во всё горло "НЕ УХОДИ!!!" вслед уезжающему поезду, или летящему к асфальту с верхнего этажа телу.
Он даже кровь замечает не сразу, отрывается, в глаза смотрит, потерянный и несчастный, влюблённый и трогательный до ужаса.
- Я не могу без тебя... Я без тебя совсем умру, без шуток, умоляю, не бросай, можно я тебя ещё раз поцелую?..
И он пальцами своими, горячими да нервными, губу мне верхнюю вытирает, и всего за секунду до Конца Света я уже знаю, как он произнесёт имя. Не моё. Её имя.
И он его произносит, и безумие уже не таится в его карих глазах – плещется на стены, мои щёки, плечи, нервы. Я улыбаюсь, киваю сдержанно и целую сам. Для него, Любимого, как и прежде – «сама».



Так бывает только по вечерам. Он говорит со мной только тогда, когда его безумие становится несносным и в чертах моего лица он видит своё спасение.
Он обнимает, смеётся, перебирает мои волосы: "Дурочка, ну зачем ты их отстригла?". И целует и виски и щёки и губами горячими боязливо в плечо жмётся.
Мне страшно, от страха тошнит, но отказаться от него, по законам жанра, я не в силах.
Позвонил этой твари, наорал, сообщил, что у неё нет сердца, а у меня - сестры. Одной потерей больше/меньше - что это меняет?
Любимый мой зовёт меня не моим именем, обнимает раз в десяток дней, а то и чаще.
Потом к углам жмётся, молчит, не смотрит даже - ему же нужен вовсе не я.


- Я хочу тебя.
И я умирал, умирал от нежности, огромной, острой, злой, совсем не ласковой. Захлёбывался, почти-слёзы давил, кулаки до синяков сжимал. Он был нежен, внимателен, заботлив, не скуп на поцелуи и судорожные всхлипы признаний. Мне было, пожалуй, слишком хорошо.
А потом его ладони, всё такие же нервные и горячие, коснулись моих бёдер. Чадра его безумия не выдержала, треснула, обнажила Суть Положения Вещей. Он посмотрел на меня, как бы говоря "Как ты смела?! Как ты могла оказаться ИМ?!". Мне стало больно. Потом стало ещё раз, длилось минут пятнадцать. Думаю, он просто не смог терпеть возбуждение. Конечно, моё. Пожалел, что ли?
Мне было больно, сухо, смято, нервно, почти скучно и мучительно хорошо. Неумело, нелепо и грубо. Он меня наказывал. Обвинял каждым движением.

И потом, конечно, ещё и ещё. Через пару раз минус боль и всё чётче граница в его голове между мной-ею и мной-мной. Нежность-граница-грубость. Всё грубее, злее, приятнее. А я и не знал, что мне нравится это.

Это был первый раз, когда он, глядя мне в глаза, ещё одетый, не раздевающий меня ещё, шепнул мне в ухо "Сынни". Я плакал, отвернувшись, как ребёнок, идиот, влюблённый и обречённый школьник. Он был ласков, благодарен, целовал, как заведённый, просил прощения, смято что-то обещал. Я не слышал. Он любил именно меня. Не её, не своё безумие - моё тело. Моё. Долго, горячо, хорошо до омерзения.
Конечно, это был единственный раз, когда он назвал меня по имени.

Завтра он придёт и улыбнётся: я купил длинный парик и со всем смирился. Любить безумца - безумный труд.

OWARI

@темы: angst, OOC, B2ST, vingette, POV

---

[Tokyo-Seoul Stories]

 Mayakashi,  Внучек, хело!)

@темы: админство

---

Осень

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: Big Bang
бэта: ---------------
название: Осень
рейтинг: G
пейринг: G-Top.
жанр: AU, Romance
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: зарисовка. ООС и АУ. просто... просто так) я не выдержал писанинского воздержания ^^
статус: закончено
Размер: 2023 слова

чик-чик-чик

В небольшом, уже полутемном зале салона не осталось никого, кроме Джиёна. Он наводил порядок за стойкой, проверял счета и просматривал список клиентов на завтра. Восемь человек - не особо много, чтобы застрелиться, но и с чашкой ароматного кофе с мускатным орехом весь день не просидишь в служебке.
Джиён смотрит на часы и капризно морщит нос. Словно кто-то кроме "случайностей" виноват в том, что уже начало одиннадцатого, а он всё ещё на работе.
После того, как порядок был наведён, все флаеры и буклеты разложены в идеальном порядке, Джиён пошёл, зевая на ходу, собирать свои личные вещи. Он никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлял инструмент на работе. Потому что Инструмент - это как любимая женщина. Это даже ближе, интимней и важней. Он аккуратно развернул кожаный ярко-розовый чехол, достал ножницы из дезинфектора и собрался было начать их раскладывать по крепежам, как в дверь позвонили.
От неожиданности Джиён вздрогнул, подлетел к ресепшену и посмотрел на монитор домофона. Там, в свете уличного фонаря и яркой вывески салона стоял высоченный парень с длинными чёрными волосами и умоляюще смотрел в камеру. Вид у парня был весьма устрашающий. Не внушал особого доверия. Если учесть, что лицо ночного гостя просматривалось весьма нечётко.
Джиён прокашлялся, нажал на кнопочку и сказал, как можно более равнодушно-вежливо.
- Мы уже закрыты. Ждём вас завтра.
Парень посмотрел в камеру ещё раз, как-то нелепо хмыкнул и нажал кнопку вызова ещё раз.
- Я приношу свои извинения! - Чуть более раздражённо сказал Джиён. - Завтра мы с удовольствием сделаем всё, что Вас интересует!
Но парень этот, видимо, не возжелал даже слушать - усмехнулся и упёрся пальцем в кнопку звонка. Джиён понял, что сейчас взорвётся и резко открыл дверь, чуть ли не рявкнув "входите!"
На самом деле до конца рабочего дня оставалось ещё двадцать пять минут. Так что открыть он был обязан.
Парень вошёл в просторный, светлых тонов холл, осмотрелся и упёр взгляд почти стеклянных глаз в Джиёна. Тот сразу понял, что ночной гость не совсем трезв. В сумме с комплекцией гостя, этот факт заставил Джиёна ощутить некое беспокойство.
- Мне очень надо волосы покрасить. - Голос у этого амбала оказался под стать: глубокий, низкий, глуховатый. Что не добавило спокойствия Джиёну. Парень усмехнулся так, как улыбаются только нетрезвые люди и пожал плечами. - Очень надо.
- Я всё понимаю. - На грани вежливости и ехидства ответил несчастный Джиён, которому очень и очень хотелось домой: безумно длинный рабочий день, бесконечная неделя и просто отвратительный, кажется, что бесконечный месяц. Работа, работа, работа и ничерта кроме. - Я с удовольствием сделаю это. Завтра. Потому что до закрытия салона осталось около четверти часа, так что я точно не успею...
За время этой захватывающей отповеди гость успел развернуться, пройти холл и плюхнуться в ближайшее кресло рабочего зала. Именно кресло Джиёна. И на столике лежат новёхонькие ножнички, дизайнерские, заказные. И бритва опасная, стальная и с гравировкой. Джи обожает стильные штучки, подчёркивающие его индивидуальность. Гость осмотрел реквизит почти равнодушно, чем бездумно настроил Джиёна против себя. Джиён обожал, как в воздухе нуждался в восхищении собой.
- Господин... - Гость посмотрел на него искоса, чуть вскинув чётко очерченную бровь. - Ну что Вы от меня хотите?..
Гость заметно оживился, глянул на себя в зеркало и тут же скис.
- Я хочу вот так... - он провёл ладонями по своим вискам, как бы выстриженным. - И это всё вот так. - Он оттянул прядь на чёлке ровно вверх. - И белое.
- Б-белое? Но это займёт несколько часов... - Джиёну захотелось плакать. А дома его ждала новая дорама, вчерашняя паста с креветками и чай с имбирём. Плакал хороший вечер.
- Ну и что? - Казалось, что этого парня просто невозможно выбить из колеи. Хоть как-то. Хоть чем-то.
- То, что я хочу домой! Мой рабочий день закончится через три минуты, а Вы вполне можете подождать до завтра.
Говоря это, Джиён взмахнул руками, обозначивая степень своего отчаянья. Гость осторожно перехватил его запястье и заглянул в глаза. У него оказался очень мягкий и... просто очень добрый взгляд. Джиён сглотнул, дёрнул руку. Но прежде чем ему удалось её высвободить, гость тихо, но очень вкрадчиво сказал.
- Я НЕ могу ждать до завтра.
Сам не зная, почему, проклиная себя за свою слабость, проклиная этого ужасного типа, всё на свете проклиная, Джиён медленно кивнул.
- Вы знакомы с нашими ценами?
- Плевать. Заплачу две цены. Правда. - Последнее слово вышло особенно смешным, с детской и дурачливой интонацией. Словно для того, чтобы сгладить грубость всей фразы.

Он одел свой любимый фартук из тончайшей крокодиловой кожи, одел кобуру с инструментами, закатал рукава белой кофты и встал за спиной парня, глаза которого буквально светились счастьем.
- Совсем белые?
- Как бумага.
- Это правда займёт несколько часов...
Внезапно гость посмотрел в глаза Джиёну, точнее его отражению.
- Я тебя потом домой довезу. И доплачу. Потому что ты правда мне очень поможешь. - Гость поискал глазами бейджик на груди мастера, но, найдя, ничего не разобрал.
- Джиён. - Ухмылка. Он одел на гостя накидку и полез в соседний ящик за краской. Едкий запах резко ударил в нос множеством приятных воспоминаний. Джиён всегда любил запахи лаков и красок, вовсе не считая их ядовитыми.
- Сынхён.
Джи оторвался от своего занятия для короткого поклона и дежурной улыбки. Постепенно он начал забывать, что злился, что с отчаяньем загулявшегося путешественника хотел домой, всё забыл. Потому что неведомая штука, проживающая где-то между головой и сердцем Джи начала работать. Он стал продумывать в мельчайших деталях где и как срезать волосы, чтобы сочеталось с бровями, которые он твёрдо решил оставить чёрными, с белым, белоснежным цветом. И, главное - с этим голосом.
Пока краска травила благородный чёрный цвет длинных, почти по плечи, волос, Джиён попросился на перекур. Он всегда курил только тонкие сигареты с цветочными ароматами. Сынхён хмыкнул и просто вышел следом. Страшно смешной, такой высоченный и плечистой, в клеёнчатой розовой накидочке, едва достающей до бёдер и зализанные назад волосы. В этот момент Джиён впервые подумал, что хотел бы подружиться с этим парнем.
- Что за дрянь ты куришь? - Джиёну показалось, что этот Сынхён невозмутим в принципе. То есть он просто задаёт вопросы, говорит что-то, но не испытывает к этому эмоций. Удивительно даже, что он так страстно хотел подстричься.
- Я же не спрашиваю, что за дрянь ты пил. - Джи скорчил язвительную гримассу.
- Виски пил. Не так, чтобы пил особо, просто расслабиться.
- А я просто люблю их запах. И пачка красивая.
Сынхён критически глянул на розово-жёлтую коробочку, но промолчал.

Когда Джи посмотрел на часы было далеко за час ночи, но он как-то забыл про усталость. Ещё через сорок минут он колдовал над белоснежной головой с феном и украдкой ловил довольный взгляд в зеркале.
- Ну... Ты везёшь меня домой. - Зевнул Джиён.
Сынхён улыбнулся и помахал ключами от машины.
- Погоди, ты же нетрезвый!
- Ерунда. Не пил толком и давно это было. Или испугался?
Джиён оскорблённо хмыкнул, педантично сложил инструмент в кобуру, а кобуру в объёмистую сумку. Затем накинул плащ и кивком головы указал Сынхёну на дверь.
Они ехали почти молча. Пока по радио не зазвучала какая-то песня, Джиён такие не особо любил. И Сынхён как-то странно скривился и быстро выключил звук.
- Не любишь рэп?
- Надоели. - Буркнул Сынхён.
И на этом, именно на этом моменте, Джиён понял, что уже слышал этот низкий, густой голос. Вот только что. По радио. Сынхён заметил перемены в лице попутчика и закатил глаза. Они стояли на светофоре в паре кварталов от дома Джи.
- Только не начинай. Тебе же не привыкать стричь знаменитостей, салон-то нехилый?
- А я и не собирался начинать. Я совсем не фанат.
- Это приятно.

Они не виделись два с лишним месяца. Возможно, Джиён и вспоминал бы о странном огромном парне, возможно думал бы, что славно было бы встретиться. Но ему было не до того. Наконец-то всё сложилось так, как он хотел, как ждал и надеялся. Теперь сумма на его счету была достаточной для открытия собственного салона. Он завертелся: документы, поиск помещения, дизайн, подбор персонала... Он всегда мечтал именно об этом. Стоять за стойкой, стоять у кресла только с самыми крутыми клиентами, гордиться и хвастаться, что Вот Он или Вот Она стригутся именно у него.
Потом наступила осень, лиственная, влажная, тёплая.
В середине сентября Джиёну внезапно захотелось увидеть Сынхёна. Просто увидеть, выпить кофе вот в этой уютной до пошлоты кофейне, впитать в себя часть его басового спокойствия. Только номера он не знал.
В конце сентября он поймал себя на том, что скучает. Проклиная всё на свете он полез на сайт группы, в которой пел Сынхён. Послушал несколько песен. Не впечатлился. Но там, в этих дурных скороговорках, был его голос. Густой, уютный и добрый до одури. Случайно наткнулся на информацию, что сейчас Сынхён в Японии.
В середине октября Джиён снова вспомнил про Сынхёна. Листья на деревьях стали совсем жёлтыми, как старые фотографии. Охристая и уютная осень. В такие дни Джи одевает светлые, пастельные кофты-размахайки, узкие неприметные джинсы, тяжёлые сапоги и дурацкие шапки. У него есть отличный огромный зонт. Он прозрачный и глубокий, ниже плечей.
В середине октября, в двадцатых числах, под вечер, когда осталось всего пара клиентов, колокольчик на дверях "Haru Haru" звякнул. Джиён оторвался от расписания своих мастеров, по прежнему прижимая трубку к уху, и посмотрел на дверь. Человек на том конце несуществующего телефонного провода задал какой-то вопрос, но Джиён прослушал. Он просто расплылся в идиотской улыбке.
- Да... да... Двадцать седьмого, полдень...
И повесил трубку.
- Йо.
Тень улыбки. Спокойной, уверенной, снова нетрезвой.
- Привет. У тебя корни отросли.
- Еле тебя нашёл. Тут славно.
- Тут всё моё. - Джиён хотел бы, но не смог скрыть гордости.
Сынхён согласно кивнул, опёрся локтями о стойку и ткнул пальцем на свою голову.
- Садись.
- Надеюсь, в кресло VIP-клиента?
Это был первый раз, когда Джиён услышал смех Сынхёна.
- Конечно. Давай подстрижём немного? Вот тут и тут...
Сынхён ухмыльнулся, заметив азартный блеск в глазах.
- Я тебе доверяю. В прошлый раз я произвёл фурор, между прочим. К тебе вся моя банда мечтает записаться.
- Пусть не ждут скидок.
Джиён повёл рукой над разложенными в идеальном порядке ножницами, задумался на секунду, выбрал одни - небольшие, чернёные, с бензиновыми разводами. Улыбнулся. Эти ножницы он купил на следующий день после встречи с этим парнем и так ни разу ими не стриг. Едкий и такой приятный запах краски щекотнул ноздри.
В этот день Сынхён говорил много, шутил, смеялся. По началу Джиёну не нравилось. Ему нравился спокойный, как скала, молчаливый Сынхён с внимательными глазами. Но потом ему понравился и такой. С этим, новым Сынхёном было действительно смешно, не напряжно и даже легко.
Они сидели в этой самой кофейне, Сынхён постоянно косился на своё отражение в окне. Джиён думал, что в своё. Ему просто не было нужно другого. Так он тоже думал.
Он вернулся домой под утро.

Сынхён заходил раз или два в неделю до самого конца ноября. В том году осень никак не желала уступать зиме, дожди сменялись ярким солнцем, листья устлали землю толстющим ковром. Джиён стал замечать за собой постоянные мысли о Сынхёне. Отстранённые, ничего не значащие - просто мысли. Заметил, что постоянно косится на дисплей мобильного телефона, в ожидании смс. Сынхён не любил писать смс. Но Джиён ждал. Как дурак.
В первый день зимы Джиён шёл по полупустой улице в варежках, пушистом шарфе и с зажатой тонкой сигареткой в зубах. Он ругался с собой уже вторые сутки, он шёл на встречу к Сынхёну, у которого сегодня был выходной. Выбеленные до мёртвых волосы были приведены в порядок неделю назад, в салоне работал заместитель и Джиён строил серьёзные планы на весь день. Это был понедельник, одиннадцатый час утра.

- Йо.
На Сынхёне толстовка, широкие джинсы и клетчатый платок на шее.
- Ты хорошо выглядишь. - В тот день Сынхён был точно таким же, как в первую встречу. - Что будем делать?
Джиён промолчал, посмотрел на Сынхёна так, словно тот виноват во всех бедах мира и пошёл прямо по улице. У него замёрзли руки даже в варежках.
- Ты на меня злишься.
Джиён увидел широкую ладонь, на которой лежала розово-жёлтая пачка тонких сигарет с цветочным ароматом. Сынхён заглянул Джиёну в глаза и усмехнулся. У него очень добрые, парадоксально добрые глаза. Джиён не смог злиться.
Он остановился, вцепился в клетчатый платок и обиженно надул губы.
- Поцелуй меня. Поцелуй, а то я с ума сойду.

Сынхён хмыкнул, положил ладонь на глаза Джи, заставляя его поднять голову. И, конечно, поцеловал.
Он с самого начала осени этого хотел.


OWARI

@темы: K-Pop, OOC, G-TOP, Romance, AU, G

---

5, 6, 7, 8, 9, 10 - I Love You

[Saelma Graffity]

аффтар: AkiTaka
мыло: [email protected]
фэндом: B2ST
бэта: ---------------
название: 5, 6, 7, 8, 9, 10 - I Love You
рейтинг: PG
пейринг: HyunSeun\JunHyung - односторонний!!!
жанр: AU, Romance, drama
Дисклаймер: всё правда, всё так и было, сам всё видел. Герои принадлежат мне, БВА-ХА-ХА! рублю кучу бабла на шантаже. да-да-да) шутка.
размещение: с моего величайшего соизволения.
предупреждение: написано под заказ для  Icemanish. первый опыт практически. не умею я писать под заказ и я всё ещё в кризисе и депрессии. просто решил сдержать обещание.
заказали мне ЧунСын. я не слэшу Чуню не под какими соусами, по этому пейринг вышел односторонним.
то, что Сынни напевает всю дорогу - кусочки из песни Beatles "all together now". мне кажется, она ему идёт)
просто милая сказочка о детской любви. о! Сынни не сумасшедший, как может показаться! он просто... няшка)))
ну и вот. что вышло, то вышло, жду тяжёлые предметы. ах, да. у меня хобби - сливать концовки^^
статус: закончено
Размер: 856 слов

как-то Тэк (с)

Самыми кончиками пальцев. Двух пальцев, едва касаясь, по самому краешку одеяла. По самому краешку, чтобы не проснулся. Двумя пальцами, имитируя человечка.
Мальчик, безудержно рыжий ребёнок, сощурив глаза в хтирой улыбке смотрит на спящего рядом, его человечек перепрыгивает овраг разноцветного пододеяльника и напевает "bum-bum-bumpa-bum...", человечку весело.
Главное, чтобы не проснулся - думает Рыжий. А проснётся если, то и прощать-то не станет, не разозлится даже. Улыбнётся, по волосам потреплет. Или даже сухую, почти горячую со сна ладонь на лоб положит. Не заболел ли, спросит. Конечно, такая соня, не поднять обычно, а тут, поди ж ты - не спится. Так что пусть лучше этот, с тёплыми руками, спит себе.
Человечек напевает "bum-bum-bumpa-bum...", а восхитительно-рыжий ребёнок отчаянно давит слёзы. Не у в горле даже - глубже, раньше. Нельзя слёз, никак нельзя.
А как без них? - думает Рыжий ребёнок. Как - думает - не плакать? Вот тут же, смотри, вот тут, в клетке грудной, хрупкой от юношества - дёргает постоянно, мучает, жить нормально не даёт, обморочное и сладкое, как ожидание поцелуя.
Ну как тут без слёз? - думает мальчик - когда предчувствие, ожидание навсегда останется пылью робкого, несбыточного, самого заветного.
Он переворачивается во сне, обычный совершенно, простой, домашний, родной и самый-самый любимый. И самый чужой.
Он переворачивается во сне, человечек замирает, прячется за углом подушки и напевает теперь совсем неслышно: "one, two, three and four, can I have a little more?". Рыжий пережидает, как вор в засаде, вслушивается в дыхание, пока оно не выравнивается и снова выпускает своего маленького путешественника. Указательный-средний-указательный-средний-указателmysq-указательный-указательный: человечек скачет на одной ножке, Рыженький мальчик улыбается хитро, закусывает губу. "...five, six, seven, eight, nine, tan, I love you..."
И тут человечек поскальзывается, падает со своих одеяльных холмов, прямо на Его, любимого, грудь.
Рыжий замирает, руку убрать боится, дышать - тоже. Но Любимый спит, только носом во сне дёргает слегка - смешно. Рыжий быстро прижимает руку ко рту и смеётся беззвучно. Просто потому что это весело - быть с тем, кого любишь. Просто спать рядом. Знать его таким, каким ни кто не знает.
"E, F, G, H, I, J - I love you! Bum-bum-bumpa-bum!... " - поёт человечек, уходит с "опасной зоны", ныряет под одеяло к Сынни, шоколадного цвета и более тонкое, чем у Любимого. Они с человечком замирают, только Рыжий ребёнок, натянув одеяло до самых глаз, продолжает смотреть. Внимательно, нежно, хитро и немного тоскливо.

Ему даже целоваться с Ним не хочется - на столько это нереально. Но вот обняться, положить голову на плечо, почувствовать себя защищённым - это же позволено Друзьям? Конечно, позволено! Чунхён же такой добрый, такой уютный, такой всё понимающий, такой надёжный, такой....
Рыжий до одури ребёнок неожиданно для себя засыпает, забывает, не успевать начать умирать. Не успевает довести себя до немой, бездвижной истерики сейчас и беспочвенных скандалов - утром. Обычно Рыжий по утрам разводит истерики на пустом месте - устаёт за ночь.
Ему снится то, что и всегда. Все два года его глупой влюблённости, влюблённости в друга, товарища... это если смолчать, что в парня - все эти два года рыжему снятся только два сна.
Сейчас он видит, как они гуляют с Чунхёном, солнце приятно слепит глаза и греет затылок. Кругом люди, много людей, но Чунхён рядом и даже эта толпа не раздражает. Они говорят о всяком, смеются, пьют кофе из бумажных стаканчиков, им хорошо вдвоём. А потом приходит она, милая до одуренья, самая потрясающая из женщин, обнимает Рыжего ласково. Потом целует Чунхёна, нежно и трепетно, хотя немного более интимно, чем позволено на улице. Но Чунхён нё очень любит, он много ей позволяет.
Этот сон Рыжий любит больше всего на свете. Потому что там тепло, там легко и Чунхён - просто Друг. Почти Братишка. И нет места ни ревности, ни одиночеству, ни страхам. Просто Друг.
Ещё иногда ему снится другой сон. Этого сна он боится больше, чем уколов от гриппа. Слишком реальный, детальный в эмоциях и ощущениях сон.
В этом сне Чунхён обнимает его, забирается сильными руками под футболку, целует глубоко и нежно шепчет про любовь, как заведённый. Даже про страсть, про свои желания. говорит, что никогда не отпустит. Что любит, любит, любит. И он, Рыжий до одури ребёнок, обмирает в этих желанных руках, то куколкой безвольной, то кошкой, дикой от весны.
Эти сны Рыжий ненавидит. Больше, чем стоматологов. Именно за обманчивую, лживую, невозможную реальность ощущений. После таких снов ему трудно петь и совсем невозможно смотреть на Любимого.
Но сейчас он видит сон, полный солнца и чужого смеха, видит красивую девушку и глаза Друга, счастливые и спокойные. Ему хорошо. Он дышит ровно, левой ладошкой укрывает своего человечка. Счастливый, спокойный, одинокий, но улыбающийся Рыжий Ребёнок.


Чунхён открывает глаза и долго смотрит на рыжую макушку, торчащую из огромного комка тёмно-шоколадного одеяла. Смотрит внимательно, пристально. Потом хмыкает, осторожно пробирается рукой под это самое одеяло и находит прохладную, мягкую ладонь. Осторожно накрывает своей и, наконец, позволяет себе улыбнуться. Он решает, что останется с этим рыжим так долго, как это будет возможно. Не скажет, что знает. Не сделает больно. Познакомит со своей девушкой. Он просто благодарен за то чувство, которое делает его много счастливие. Просто так. просто потому что это важно - быть любимым.
- Bum-bum-bumpa-bum... Sail the ship...
Смеётся тихо, чуть сжимает сонные пальцы и, убрав руку, отворачивается к стене.
Он ни за что не даст Сынни быть одиноким.

OWARI

@темы: K-Pop, B2ST, vingette, Romance, PG